Рубрики
Блоги

Заметки читателя. XV: Последний роман Вересаева

Для советской литературы этот текст оказался неприемлем – но и для русской эмиграции в 1930-е он оказался чуждым. Впервые в авторской редакции, не искаженный цензурой, роман вышел в 1990 году – и вновь попал в неудачное для себя время. Роман оказывалось невозможно однозначно включить в ряд текстов, «разоблачающих» советское прошлое, теперь он оказывался неуместным уже противоположным образом, как один из «сталинистских текстов». То, что эмигрантским критикам показалось неправдоподобным – образы главных героинь, сестер Нинки и Лельки – в действительности являлось буквально документальным. В основу первой части лег реальный дневник, который вдвоем вели двоюродные сестры, одна из которых пришла к Вересаеву в 1924 году – собираясь оставить ему дневник и покончить с собой.

«Сестры» – последний роман, написанный Викентием Вересаевым. Тот, после публикации которого для Вересаева стало окончательно понятно, что писать об окружающем мире, о том, что происходит – для него нет никакой возможности. И остается заниматься историей, переводами, готовить к печати «Невыдуманные рассказы» – надеяться, что в укрытии аполитичности ему дадут дожить жизнь, не вынуждая уж слишком сильно кривить душой.

Роману решительно не повезло – сначала на уровне первого издания, в 1933 году, когда третья, заключительная часть, оказалась исковеркана цензурным поворотом. Затем фактическим запретом на переиздание романа, а вместе с ним – и отменой планов на очередное издание собрания сочинений (в двадцатые вышло два издания, в 12-ти и 16-ти томах). Следующее собрание сочинений Вересаева, теперь уже лишь «избранное», в 4-х томах, выйдет уже после его смерти, в 1947 – 1948 годах. «Сестры» были изъяты из публичных библиотек – и возвращение Вересаева в сонм классиков после вручения Сталинской премии в 1943 году, как и новый интерес к нему в 1960-е – в отношении данного романа ничего не поменял.

Для советской литературы этот текст оказался неприемлем – но и для русской эмиграции в 1930-е он оказался чуждым. Политическое застилало глаза – и в других случаях тонкие и вдумчивые эмигрантские критики оказывались неспособны отделить голоса персонажей от авторского, описание переживаемого от оценки. Впрочем, здесь трудно их в чем-то винить – сама реальность, описываемая Вересаевым, казалась настолько далекой – на уровне именно чувств и переживаний героев, что они представали «неправдоподобными», в очередной раз подчеркивая всю условность «правдоподобия». И при этом за описываемым миром не признавалось радикальной чуждости – которая открывает дорогу к допущению, что там все может быть устроено иначе, рассказ воспринимался как рассказ все о той же, русской действительности – где критерий правдоподобия, достоверности интуитивно известен критику.

Впервые в авторской редакции, не искаженный цензурой, роман вышел в 1990 году – и вновь попал в неудачное для себя время. Там, где торжествовали простые оценки и суждения – Вересаев давал сложную картину, роман оказывалось невозможно однозначно включить в ряд текстов, «разоблачающих» советское прошлое – более того, теперь он оказывался неуместным уже противоположным образом, как один из «сталинистских текстов», посвященный первой пятилетке и заканчивающийся обширной цитатой из «Головокружения от успехов».

В этом романе и правда трудно искать «крамолу». Вересаев не собирался писать антибольшевистский роман – и отнюдь не собирался ссориться с существующей властью. Если уж и пытаться найти «главную авторскую мысль», то она более чем умеренна и осторожна: необходимо действовать по уму и добросовестно, применять свой собственный разум, не отказываясь от него ради исполнения предначертаний ближайшего начальства и его истолкований центральных директив. Здесь лишь проповедь умеренности и разумности – которая в итоге санкционируется верховной властью. Не только злодейства, но и всевозможные недостатки происходят «на местах». Это все – трудности пути, то, что обусловлено человеческой природой, от несознательности рабочих до карьеристов и властолюбцев, проникших в партию.

Словом, если останавливаться на этом уровне – то, действительно, обвинить роман с точки зрения советской власти, равно как и прославить его с точки зрения противоположной – совершенно не в чем.

Но проблема в том, что у Вересаева получается создать роман, в котором вся эта заявленная главная мысль – остается не отмененной, но вообще не относящейся к сути дела.

Собственно, в романе нет противников «советской власти». Никто не обсуждает и никто не противостоит официальным лозунгам. Одни – но они как раз персонажи негативные – пытаются жить «мимо» утверждаемых порядков и целей, соглашаясь с ними на словах и действуя независимо от них. Другие – принимают порядки и цели, но при этом, как комсомолка Бася для своего брата Арона, делают исключения. Третьи – и они как раз главные персонажи – пытаются вобрать в себя целиком, раствориться в том, что считают верным. Собственно, и по поводу помянутой выше Баси нельзя до конца сказать, не является ли она как раз персонажем этой группы – нельзя лишь потому, что мы ничего не знаем о том, что происходит у нее внутри, нам даны лишь ее действия и слова, обращенные вовне. Ведь и о том, что ее принципиальность не распространяется на брата, мы узнаем благодаря ее собственному признанию – она стремится обеспечить его поступление в институт, чтобы он сделал карьеру в науке, и считает себя поступающей верно, поскольку видит в нем человека, необычайно одаренного, которому необходимо реализоваться в том числе и ради общего блага.

То, что эмигрантским критикам показалось неправдоподобным – образы главных героинь, сестер Нинки и Лельки – в действительности являлось буквально документальным. В основу первой части лег реальный дневник, который вдвоем вели двоюродные сестры, одна из которых пришла к Вересаеву в 1924 году – собираясь оставить ему дневник и покончить с собой. Сперва она ему написала, он ответил, они говорили – и после она писала Вересаеву, что он своими словами остановил ее, вернул к жизни.

Сам роман – история двух сестер, из русской интеллигенции – первая из которых, Нинка, бежала из дома в 15 лет, подхваченная ветром то ли революции, то ли жажды приключений – а точнее, и того и другого, вторая же оставалась с матерью до поступления в университет. Но для них обеих язык партии, нового мира и нового быта – тот, на котором они говорят, их собственный. Не единственный – Нина, влюбившись, читает Блока, Ахматову и Есенина, а Ходасевича в дневнике цитируют дважды, но для нее, как и для сестры – это слабость, то, от чего они пытаются избавиться, вытравить в себе.

Они говорят языком лозунгов и резолюций, цитируют передовицы. Не потому, что не знают другого языка – а потому, что этот кажется им истинным и одновременно – он для них свежий.

Они пытаются целиком усвоить, претворить в себя новую мораль – ту сложную взвесь, что окутывает 1920-е. В этом сочетании предельного коллективизма, стремлении жить общей жизнью, ставить общие цели выше любых индивидуальных – и переплетенного с ним индивидуализма, взгляду на человеческие отношения как взаимодействие индивидов, действующих из себя, своих конкретных интересов и целей.

И в итоге получается сложная, запутанная и правдивая картина – где и комсомольский энтузиазм, и товарищество – и переживание разбора твоего дела комсомольской ячейкой как публичной исповеди, и ощущение именно долга сказать о другом то, что ты знаешь о нем – «как на духу», «критика и самокритика» как духовное испытание. Сознание собственной правоты, когда в институте, чтобы провести желательную тебе кандидатуру в профессора, в столкновении студенчества и старой профессуры – не видишь ничего аморального в том, чтобы инсинуировать на противника, ведь это бой рад высокой цели, а в борьбе за нее – как на войне, если ты на стороне правды, то против тебя – враги, а с ними можно не сдерживать себя в средствах. И один из ключевых моментов романа, когда уже после выборов один из профессоров пробует объясниться с Нинкой, поговорить – объяснить ей, предельно осторожно и мягко, что она делает – и она действительно, добросовестно не понимает, что не так, то есть слышит в его словах лишь апелляцию к старой, отжившей морали, от которой она не свободна вполне, она понимает, что пытается ей сказать собеседник, но от которой считает именно своим моральным долгом освободиться.

И история о том, как обе героини пытаются правильно, легко относиться к «любви». Любовные линии двух сестер – может быть, самое лучшее, что есть в этом романе, поскольку там сплетается и взросление, и узнавание, опознание своих чувств – и «эксперимент», который ставит Нинка, цепляясь за это прикрытие, чтобы не признаться себе, что влюбилась, полюбила того, на ответную любовь кого рассчитывать невозможно – и от которого тем не менее, вопреки всему, что говорит сама себе, все-таки ждет ответной любви. И Лелька, мечтающая полюбить «пролетария», влюбляющаяся в того, кто презирает ее как «интеллигенцию», и безнадежно любящий ее Юрка, который из любви переступает через все, что привык считать правильным – через дружбу, доверие товарищей. Он влюблен в нее и одновременно верит в то, что она утверждает – разделяет ее веру и принципы из любви к ней, отмахиваясь от сомнений.

Чтобы в итоге, посреди коллективизации, когда они разоряют крестьянскую семью, отправляют ее этапом – отбирая и валенки у трехлетнего сына высылаемого крестьянина, а он бежит за Юркой зимой в ботиночках и молит отдать валенки – он делает то, что делает, отбросив все сомнения, «потому что так надо». И когда выходит «Головокружение от успехов», Юрка вешается – он творил то, что творил, задавив все сомнения, отдав свою совесть на откуп Лельке, как та в свою очередь доверила свою райкому.

В «Сестрах» все переплетается – и мощь переживания своей принадлежности, вплетенности в великое дело, в историю, которая творится на твоих глазах, и юношеский задор низвержения стариков и авторитетов, и счастье энтузиазма, и новая мораль, кажется, такая простая и ясная – и ожидание, что еще немного – и твоя, и общая жизнь устроятся самым правильным, самым рациональным – и самым счастливым образом.

______

Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:

Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)

Реквизиты банковской карты:

— счет 40817810540012455516

— БИК 044525225

Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com

Яндекс-кошелек — 410015350990956

Автор: Андрей Тесля

Историк, философ

Добавить комментарий