В Доме русского зарубежья режиссеру Сергею Женовачу вручили премию Солженицына. Сколько награждений в разных жанрах на моей памяти культурного обозревателя, и всё время, наряду с радостью за уважаемых профессионалов, возникают сомнения (постойте, коллеги, может ли быть «лучшая роль» в плохом спектакле?).
Исключение – премия Солженицына. Здесь каждый раз понятно, кого награждают и за что. Общее правило, сформулированное самим Александром Исаевичем: «Не пропустим достойных, не наградим пустых». И действительно, с момента основания (с 1998 года) среди лауреатов не попадалось модненьких или, на жаргоне современной Эллочки Людоедки, «культовых» пустышек.
Конкретно по Женовачу жюри обосновало свое решение так:
«За преданное служение русскому театру, вдохновенный перевод на язык сцены сокровищ мировой литературной классики, за воспитание зрителя в духе требовательной любви к театру и книге».
В Доме русского зарубежья особая публика, как будто обычные люди, попадая в эти стены, становятся прекрасно старомодными. И сама церемония, которую ведет Наталья Дмитриевна Солженицына, безукоризненная. По традиции, члены жюри (иногда еще и специально приглашённые специалисты ) выступают с докладами, посвящёнными лауреату.
О Женоваче рассказывали Людмила Сараскина (редкость, чтобы литературовед так понимал и чувствовал сценическое искусство) и мои коллеги-театроведы Борис Любимов и Григорий Заславский. Лауреат должен был ответить им благодарственной речью.
Женовач, пока его хвалили, весь извелся и чуть не провалился сквозь кресло, а потом сказал, что заслуга не его, ведь театр – сообщество и дело коллективное.
Действительно, вот уже 10 лет (нынешний год юбилейный) на улице Станиславского в Москве существует Студия Театрального Искусства (СТИ) под руководством Сергея Васильевича Женовача – в бывшей золотоканительной фабрике Алексеева, более известного как Станиславский. Улица Станиславского, между прочим, пересекается теперь с улицей Солженицына. А «театр- дом» Женовача ни с каким другим общественным зданием не перепутаешь. Художник Александр Боровский сумел так ненавязчиво приспособить суровые фабричные интерьеры к новому изящному предназначению, что прошлое стало неотделимо от настоящего (редчайший в современной Москве пример осмысленного дизайна).
Говорят, театр начинается с вешалки. В СТИ он начинается с фойе. Почти у всех спектаклей, которые здесь играют, есть своего рода затакт. Перед «Захудалым родом» (по Николаю Лескову) зрителей бесплатно угощают зелеными яблоками, перед “Рекой Потудань” (по Андрею Платонову) – черным хлебом с салом, и разливают чай по алюминиевым кружкам. Перед спектаклем «Три года» (по записным книжкам Чехова) чай подают в красивых чашечках и с вишневым вареньем, как в усадьбе XIX века.
Введение к постановке прозы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» порадовало бы автора. За массивным деревянным столом можно откушать водочки, занюхав ее кусочком черного хлеба и закусив хрумким соленым огурчиком. Как водится в культурных домах, здесь есть полки с книгами – все произведения, которые представлены на сцене.
Подходите и читайте.
Что касается главного, ради чего люди приходят в этот дом, то Женовач определил его так: «Главный принцип – увидеть в произведении свет и сделать спектакль светло и чисто. Не о том, как тяжко и трудно прожить жизнь… ну, мы же живем и сами это все понимаем. А театр для того, наверно, и существует, чтобы показать, что за плохим последует хорошее, чтобы за хорошим принимать спокойно плохое. Чтобы отстраниться от проблем и через чужие судьбы прочувствовать свою судьбу. И объединиться с теми, кто пришел в этот зал. Театр – как стекло, через которое смотришь на мир. Если оно будет пыльное и грязное, то и мир будет пыльным и грязным».
Александр Исаевич основал свою премию именно как литературную, впоследствии в строгий устав были внесены некоторые послабления, но подавляющее большинство лауреатов всё равно получали награды за книги. Писатели, поэты, учёные-гуманитарии.
И теперь мы можем точно установить, где и как пересеклись для Женовача улица Станиславского с улицей Солженицына.
Театр его во все времена, и в годы ученичества (у П.Н. Фоменко), и когда ставил на чужих площадках как приглашенный режиссер, и когда пытался постоянно работать на государственной сцене (на Малой Бронной), и теперь в собственном доме – всегда был театром литературным.
Афиша СТИ: Достоевский, Чехов, Диккенс, Шолом-Алейхем, Платонов, Гоголь, Булгаков, Эрдман, и если Ерофеев, то, конечно же, Венедикт. И ставят его «Москву –Петушки» не как пьяный балаган, а как трагическое странствие неприкаянной души, путешествие вглубь себя, к смерти и – к Богу. И в «Самоубийце» Эрдмана за фарсом открываются чеховские мотивы.
Вроде бы, так и должно быть, ведь европейская театральная культура в своем развитии неотделима от литературы, а писатель почитался полноправным соавтором спектакля еще в античные времена. Но сейчас очень большие люди (служители не Мельпомены, а совсем других богов) пытаются «освободить» нас от «лишней» культуры и «избыточного» образования, а для прикрытия нагромождают наукообразную заумь про какой-то «постдраматический» театр, в котором литература либо не предусмотрена «проектом», либо она только предлог для самовыражения очередного персонажа, объявившего себя режиссером.
Что до актеров, то они не участники коллективного дела, а бесправные исполнители бессмысленных капризов, работа у них ничуть не более творческая, чем у гастарбайтеров, которым велели «благоустраивать» плиткой лесопарк.
Женовач этому всегда противостоял. И в своей благодарственной речи, ссылаясь на Р.А. Сироту объяснил, что она их еще в ГИТИСе учила двигаться в такой естественной последовательности: от литературы – к театральной игре.
Женовачу не нужно укладывать великую книгу в прокрустово ложе копеечных «концепций», отрезая от нее ручки и ножки. Наоборот: ему более всего удаются сценические воплощения произведений, в которых «человек – очень сложное существо», конфликт обусловлен неочевидными нюансами отношений и противоречиями характеров. Он может реализовать свои стратегические преимущества, вовлекая актёра в ювелирную и кропотливую работу.
Подчёркиваю: замечательное его достоинство в том, что актёр для него – не живой реквизит, используемый для воплощения режиссёрских интерпретаций, а равноправный соавтор, «духовно близкий человек».
Борис Николаевич Любимов (ректор театрального училища имени Щепкина и член жюри солженицынской премии) очень точно отметил, что и сам Женовач для великих писателей прошлого не раб и не соперник, а влюблённый читатель, который никогда не открывает разных авторов одним и тем же ключом.
В прошлом году долго и упорно обсуждали, какой должна быть государственная культурная политика. Казалось бы, вот она – в действии. Русский репертуарный психологический театр с труппой, которая собрана не из случайных наёмников, а из единомышленников, с внятной и убедительной просветительской программой, которая не просто провозглашается красивыми словами , а реализуется на практике уже много лет. Смотрите и фиксируйте характерные черты как пример для подражания. Но вот незадача. Студия Женовача не государственная, а частная. Как, впрочем, и премия Солженицына.
