Касаясь проблемы, поставленной в статье Леонида Радзиховского (автор развил в ней тезис о том, что на протяжении многих периодов в истории «орудовала компания двоечников», по выражению знаменитого учителя-шестидесятника из фильма «Доживем до понедельника»), хотелось бы несколько расширить заявленную тему и поразмышлять над извечным вопросом о «смысле России».
Историческая Россия – действительно страна парадоксов, в течение многих веков озабоченная проблемой обретения адекватной ее глубинному «внутреннему содержанию» политической формы, и не особенно преуспевшая, по мнению многочисленных критиков, в этих поисках. Принципиальная нелинейность российской истории, трагический «разрыв» между отдельными ее эпохами – очевидный дефицит опыта «эволюционного развития».
Между тем, это несоответствие неизменно давало ее критикам повод усомниться в состоятельности и адекватности России как страны, государства и цивилизации. Это же давало им возможность постоянно рассуждать о «суконной империи», о непомерно разросшейся (и якобы продолжающей разрастаться) «потемкинской деревне», об ее «монгольско-византийском» (Александр Янов) внутреннем содержании и смысле – равно как и о многих иных сходных по сути клише.
В более цивилизованном виде подобные рассуждения оформлялись в сентенции, подобные той, какую высказал в свое время Петр Чаадаев, полагавший, что Россия «самим своим существованием преподнесла Западу важный и страшный урок». Содержательным ответом на подобные суждения представляла позиция славянофилов, полагавших, что главной проблемой исторического развития России является конфликт между навязанными ей «сверху» европейскими политическими и правовыми формами и особой «соборной» природой российского социума и культуры. Однако ретроспективная позиция, воспринимающая отказ от социальных изменений как «спасительную неподвижность» в эпоху потрясений, все же уходила от вопроса о сути российского парадокса и связанных с ним противоречий, оставляя его открытым.
Между тем, рассуждая о заявленной выше проблеме, следует признать, что Россия – это страна, в которой преобладавшая политическая форма традиционно не соответствовала ее сложному и противоречивому культурному и социальному содержанию, и существовала как бы сама по себе в течение едва ли не большей части российской истории; преодоление отчуждения в отношениях между социальным «базисом» и политической «надстройкой» достигалось в основном в критические моменты истории, связанные с угрозой самому ее существованию.
Противоречие между политической формой и социумом присутствовало в политической истории многих стран – но именно в России приняло особые формы и масштабы, что позволило одним критикам говорить о ней как о «фасадном государстве» (маркиз Астольф де Кюстин) либо выдвигать радикальные теории, полагающие, к примеру, что «российское самодержавие висит в воздухе», являя собой «колосс на глиняных ногах» (заговорщическое направление в российском народничестве).
Противоречивый характер российской политической формы проявился не только в статичном состоянии, но прежде всего – в процессах ее развития. Россия традиционно платила непомерно высокую социальную цену за попытки преодолеть отставание от стран Запада и перейти к модели ускоренного развития. Особенно драматичным оказался опыт ХХ столетия, в ходе которого произошел срыв из противоречивой и неоднозначной по своим последствиям социально-экономической модернизации начала века в беспрецедентную по своим масштабам и последствиям социальную революцию. В свою очередь, выход из гражданской войны был осуществлен путем создания политической системы мобилизационного и репрессивного толка, откровенно не считавшейся с издержками осуществляемого ею процесса форсированной модернизации.
В чем же, в таком случае, состоит смысл социального и политического существования России? В том, чтобы быть «альтернативой Модерну» или «альтернативным Модерном»? Если не удалось преуспеть в создании политических форм, сходных по своему характеру и функциям с западными аналогами.
По убеждению автора – именно в том, чтобы, приняв на себя не вполне адекватную и даже слишком радикальную даже для Запада политико-идеологическую модель и соответствующую ей политическую форму, за счет ресурсов «внутреннего содержания» («российской матрицы») постепенно преодолеть свойственные ей крайности, превратив последнюю из первоначальной химеры в относительно очеловеченное и жизнеспособное образование.
Таким образом, призвание России – взяв на себя бремя по реализации утопического и радикального проекта, исчерпать его содержание, и постепенно трансформировать в нечто сугубо самобытное и совместимое (несмотря на все сохраняющиеся внутренние напряжения и противоречия), в некоторую устойчивую форму социальной жизни.
Так, унификаторский по своему первоначальному замыслу имперский проект, начатый Петром I, в итоге, вопреки влиянию масштабной административно-полицейской «надстройки», постепенно трансформировался в «цветущую сложность» (Константин Леонтьев) – особого рода гармонию, соединившую под своей эгидой многие религии, культуры и народы.
Европейский по своему происхождению социализм – принявший на российской почве радикальную форму большевизма и рассматривавший саму Россию как своеобразное «топливо» для разжигания мировой революции – пройдя через жесточайшие времена и испытания – в итоге трансформировался в исключающую массовые репрессии модель патерналистского типа («зрелый социализм»).
Российский либерализм, добившийся формального торжества в 1990-е годы, и рассматривавший Россию как площадку для самоутверждения радикальных реформаторов «прогрессорского» толка, трансформировался в 2000-е годы в своеобразную гибридную форму «либерального консерватизма», в сравнительно жизнеспособный (пусть и не слишком гармоничный) социальный уклад, начавший обретать некоторую эволюционную перспективу.
Но почему же преодолевшее крайности и издержки политической модели общество приходит в итоге к кризису? Постепенно преобразовав («размягчив») изнутри не соответствующую его запросам политическую форму, оно неизбежно упирается в своеобразный смысловой барьер – ибо обществу неясно, куда можно двигаться дальше в рамках очевидно устаревшего политического устройства.
И, не найдя ясного ответа на этот вопрос, социум отчаянно подталкивает саму эту форму к кризису и падению. В итоге вместо эволюционного реформирования прежней политической формы общество, ведомое его интеллектуальным классом, срывается в очередную утопию идеологического толка, взятую из очередных «содержащих последнюю истину книг» (Лев Шестов). И снова силы и ресурсы общества направляются на преодоление последствий масштабного социального эксперимента.
Круг замыкается.
Возможно, именно настало время для более глубокой рефлексии, позволяющей привести социальное содержание и политическую форму России в состояние хотя бы относительной гармонии, обеспечив стране качественную эволюционную перспективу? Прекратив, таким образом, платить непомерно высокую социальную цену за преодоление последствий очередного радикального эксперимента и обретя устойчивую почву под ногами. На поиск путей эволюционного перехода к такому состоянию (а не просто на развенчание очередной политико-идеологической утопии), как представляется, и должны быть направлены усилия экспертов, относящих себя к направлению «творческого консерватизма».
