РI: Мы не комментируем все оценки и характеристики нынешнего состояния русского национального движения, которые содержатся в этом интересном очерке. Подчеркиваем, что национал-демократия была важна для нас как первый в современную эпоху опыт сочетания патриотизма и демократии. Удачным или неудачным оказался этот опыт, предоставляем судить читателю.
***
Русский Марш – знаковое мероприятие, в течение более чем десяти лет служившее символом русского национального движения, – умирает. Пожалуй, уже и умерло. В лучшие свои годы РМ собирал до тридцати тысяч; в этом году на два Русских Марша в Москве пришло по двести человек.
В судьбе Русского Марша повторилась судьба самого Русского Движения 2000-х: его краткий взлет, скольжение по наклонной – и неизбежный провал.
Первый Русский Марш, состоявшийся в 2005 году, стал для многих глотком свежего воздуха. «День народного единства» – искусственный, «сочиненный» праздник, отсылающий к далеким историческим событиям, – вдруг наполнился живым содержанием. Явились люди, сказавшие: «День победы над Смутой – это наш день; Гермоген, Минин и Пожарский – наши герои!» Это были русские националисты: те, для кого важна и ценна русская идентичность, кто воспринимает русский народ как единую общность и готов отстаивать его коллективные права и интересы.
По крайней мере, так это воспринималось тогда.
Помню, как в одной колонне, под иконой Казанской Божьей Матери шли самые разные люди – разного возраста, профессий, верований, политических взглядов. Солидные интеллектуалы шагали рядом с подростками, «красно-коричневые» – с монархистами. То, что их объединяло, – любовь к своему народу, верность ему, ощущение причастности к его судьбе – было важнее разногласий.
Помню это ощущение радости и торжества. Просто от того, что вышли на улицу, показали, что мы есть, что нас много. В тогдашней грязно-серой общественной атмосфере, где правили бал взгляды «демшизы», где шельмование русских, их истории и культуры входило в sine qua non «каждого приличного человека», где любое упоминание русского народа в положительном ключе вызывало подозрения в «фашизме»: само это было уже победой. Люди, готовые сказать, громко и уверенно: «Мы – русские и гордимся этим!» – уже стали победителями.
Первый Русский Марш стал заявлением русских националистов о себе.
Второй (который власти пытались запретить) показал, что националисты расценивают себя как политическое движение и готовы при необходимости вступать с властью в жесткий клинч.
В течение нескольких лет после этого власть, казалось, не очень понимала, что делать с Русским Маршем. То его запрещали и разгоняли с полицией, то переносили в разные укромные места, подальше от центра Москвы и от глаз любопытствующей публики. Между тем, с каждым годом он становился всё более популярен и многолюден. Это мероприятие стало для русских националистов символом, главным событием года, к которому начинали готовиться за много месяцев. Распространялся Русский Марш и на другие регионы России – и, более того, на другие пост-советские страны со значительным русским населением. В «пиковые годы» многолюдные Русские Марши проходили в сотне городов, от Владивостока до Одессы.
С 2010 года устоялся своего рода консенсус: теперь Русский Марш проходил в Люблино, вдали от центральных улиц, – но спокойно и без полицейских притеснений.
Колонны из 20-25 тысяч человек, с барабанным боем и огромными растяжками шедшие по широким пустым улицам, смотрелись внушительно и живописно. Однако за этим красочным фасадом все сильнее ощущалась пустота. Из года в год с трибун Русского Марша доносились одни и те же речи, которые уже никто не слушал. Каждый год из уст организаторов звучали одни и те же призывы «выйти и показать, что мы есть». И все больше не давал покоя вопрос: мы есть, это хорошо – но что дальше? И почему мы вспоминаем об этом раз в году на несколько часов? Тому, что «мы есть, и нас много», можно порадоваться в первый раз, даже во второй – но с каждым следующим годом такая мотивация все менее адекватна. Из мероприятия, призванного пропагандировать русскую идею, объединять русских и привлекать новых сторонников, Русский Марш всё больше превращался в субкультурную акцию, в «тусовку для своих», где можно было встретить знакомых, со всеми поздороваться, пройтись под неярким осенним солнышком, потом сходить выпить пива и обменяться впечатлениями – и разойтись до следующего года.
Как-то очень быстро Марш превратился в свою противоположность – в топтание на месте.
Красочный фасад, но за ним пустота и гниль: в этой характеристике Русского Марша отразились, увы, серьезнейшие проблемы самого Русского Движения 2000-х.
Нет, в Движении было множество достойных людей – умных, искренних, честных, ведомых благородными мотивами. В нем были честные отношения, совершалось немало достойных и даже героических поступков. Но всё это, увы, не определяло собой его лица, его своеобразной физиономии. Лицо его было другим.
Русское Движение 2000-х сформировалось и прожило свою недолгую жизнь как движение имитаторов.
Прежде всего, имитаторов собственно русскости.
Активисты «движа», в большинстве своем, плохо знали русскую историю, культуру, русскую жизнь в прошлом и настоящем – и не особо стремились узнать. В лучшем случае, фантазировали о «добезцаря» или о славянском язычестве (которое было очень давно, от него мало что осталось, поэтому с ним удобно иметь дело). Люди, сокрушавшиеся о том, что «русское искусство задавлено и погублено», что «у русских националистов нет своих поэтов и певцов, нет интеллектуальной и эстетической привлекательности для масс», в упор не замечали самых очевидных и популярных русско-ориентированных культурных явлений – таких, как русский фолк или реконструкторство.
Важные события в мире литературы или кинематографа, напрямую связанные с «русской темой», – будь то книги Захара Прилепина или Сергея Шаргунова, появление в России исторического кино или переработка русского фольклора в мультфильмах, завоевавших международную популярность, – также проходили мимо их внимания. Всё это казалось «попсовым», «аполитичным» или «идейно чуждым». Все эти годы русские, просыпаясь от морока 1990-х, вспоминали себя, возвращались к корням, заново учились любить свое и своих, – но русские националисты этого не замечали.
Не лучше было отношение и к русской культуре прошлого: в лучшем случае – равнодушное, чаще – неприязненно-подозрительное.
«Движ» сформировался как движение антиинтеллектуальное и нигилистическое, как субкультура, враждебная «большой» русской культуре, стремящаяся как можно больше в ней обесценить и отбросить.
Враждебен он был и русским людям – как живым, так и умершим. Так называемые «овощи» (обычные русские, не принадлежащие к Движению) для члена «движа» были предметом презрения, насмешек и одновременно жгучей обиды на то, что «они нас не ценят, а ведь мы для них стараемся». Прошлое, настоящее и будущее русского народа представало исключительно как цепь бед и неудач; несчастья русских откровенно смаковались; мысль, что, может быть, русских не всегда бьют и не всё у них так беспросветно, встречалась с негодованием.
Русофобия русских националистов поражала и вызывала тяжелое недоумение; но не замечать ее было невозможно. Порча самоненависти проела Движение, как ядовитая плесень. Иногда казалось, что в «движ» косяками идут люди с какими-то тяжелыми проблемами идентичности и национального самосознания, для которых объявить себя русским националистом – единственный способ не свихнуться на почве ненависти к собственному народу и не повеситься от отвращения к русскому-себе.
При этом, поразительным образом, этот парад невротиков считал себя лучшей частью русского народа, его солью и сутью. И пытался «выражать его интересы», а заодно воспитывать и учить жить. «Русские и всё, что у них есть, никуда не годятся, всё это надо выбросить и заменить чем-то новым» – такова была основная (и нередко, как это ни удивительно, прямо и с гордостью выговариваемая) идея Движения.
Имитацией оставалась и политическая деятельность националистов. Ни одна организация не имела четкого и выполнимого плана действий хотя бы на год. Все действия – реактивные. Лучшие из планов звучали как: «Давайте выйдем и покажем, что нас много!», или: «Во-о-он там движуха пошла, бежим скорее и мы!» Если какому-нибудь лидеру удавалось «много вывести» и, торгуя этими людьми, сделать какой-нибудь мелкий личный гешефтик, – это уже был нешуточный успех. Ибо свидетельствовал о целенаправленном и рациональном поведении. Обычно не было и этого.
Власть – обычная цель политика – не интересовала вообще никого.
Нет, в Движении были люди, которые принимали свою задачу всерьез и начинали заниматься политикой в общепринятом смысле. Становились, например, районными активистами, серьёзно вникали в проблемы местных жителей, проводили успешные кампании, избирались в муниципальные депутаты или как-нибудь еще проникали «во власть». При этом ни от чего не отрекались, по-прежнему называли себя националистами. Но «движ» начинал их отторгать. Они выпадали из поля зрения. Их не просили поделиться историей успеха, не рекламировали, не поддерживали «массовкой», о них не писал «Спутник и Погром». Это было не то. Неинтересно и вызывает смутную неприязнь.
Реальность плохо совместима с имитацией.
Такой же имитацией было и пресловутое соратничество, «один за всех и все за одного». Особенно подлой оттого, что люди действительно в это верили, и на кону порой стояли очень серьёзные вещи. Реальные отношения между «соратниками» больше напоминали пауков в банке. Некоторые истории – типа доносов одних «старых проверенных соратников» на других – становились достоянием общественности, другие оставались известны лишь узкому кругу.
Разумеется, все люди не ангелы. Но здесь нездоровую атмосферу поддерживали именно идеи «соратничества» и «осажденной крепости», атмосфера замкнутого сообщества с идеологией превосходства.
Любые разногласия, как личные, так и идейные, изо всех сил заметались под ковер. Постоянно звучали разговоры о важности единства, и это «единство» становилось самоцелью – пустой формой, лишенной смысла и содержания. Доходило до того, что, например, на одном из основных интернет-форумов русских националистов запрещалось дискутировать об отечественной истории – «иначе все переругаются».
В результате, в одном «движе», даже в одной организации порой состояли люди противоположных взглядов, не связанные ничем, кроме пары лозунгов. Их взгляды, их видение будущего никого не интересовали, разногласия не обсуждались, спорные вопросы не прорабатывались. От них требовалось немногое: считать себя избранными, лучше и умнее прочих русских, слушаться лидеров – и раз в год ходить на Русский Марш.
Исход был, как говорится, немного предсказуем. Наступил 2014 год, страну потрясли украинские события, – и «движ» развалился, как карточный домик.
Политическая и общественная работа внутри России, по тем вопросам и проблемам, которые прежде считались «вотчиной» националистов, практически прекратилась – всем стало не до того. «Соратники» внезапно обнаружили совершенно противоположные мнения по принципиальному вопросу и побежали убивать друг друга. Значительная часть «соратников» принялась уже без всякого стеснения демонстрировать ненависть к России и к русским.
На Русский Марш 2014 года «русские националисты» вышли с портретом Власова, с символикой «Правого сектора» и с лозунгами, приветствующими бомбежки Донецка. Говорят, многие постоянные участники Русских Маршей, подойдя к месту сбора и увидев, что там творится, разворачивались и уходили.
Таково было начало конца. Дальнейшее угасание стало лишь вопросом времени.
Однако нельзя сказать, что украинские события погубили Русское Движение. Скорее, пролили на него свет, как солнце на вампира. И это, быть может, к лучшему. Не случись этого кризиса – еще Бог знает сколько времени этот живой труп бродил бы в окрестностях российского политикума, занимал собою место, отравлял атмосферу, подгребал под себя и душил живых.
Между тем, «русский вопрос» – проблемы, сформулированные и поднятые русскими националистами – вполне реальны и остаются актуальными и сегодня.
У русских как народа нет своего «дома». Нет никаких законодательно закрепленных прав, нет институтов, выражающих и отстаивающих наши интересы. Русские остаются крупнейшим разделенным народом в мире, но ни им, ни другим коренным народам Россия не предлагает убежища. Частные проблемы, связанные с межнациональной политикой – проблема кавказских анклавов, проблема бесконтрольной и криминализованной трудовой миграции – также не решаются.
В публичном поле, хотя ситуация с «русофобией» несколько изменилась к лучшему – возможно, просто за счет распространения политкорректности и общего “закручивания гаек” – русские по-прежнему подвергаются риторической дискриминации, а люди и движения, выступающие за интересы русского народа – шельмованию. Это со стороны «прогрессивной общественности»; что же касается власти – она заговаривает о русских, о «русском мире» и т.д. лишь в демагогических целях, когда хочет использовать эту риторику, а в остальное же время о них и не вспоминает.
Само указание на то, что русские как общность существуют, что у них есть свои интересы и специфические проблемы, что русская этническая идентичность важна, ничем не «хуже» других идентичностей и так же заслуживает внимания и уважения, – и властными инстанциями, и «прогрессивной общественностью» одинаково оцениваются как «русский фашизм» и вызывают бурную негативную реакцию.
Что касается не специфически национальных, а, так сказать, общечеловеческих интересов русских, – то гуманизация общества потихоньку идет, но со скрипом и медленнее, чем хотелось бы. В социальной сфере реализуется принцип «шаг вперед – два шага назад». О демократизации нечего и говорить: на протяжении всех последних лет – всё больше авторитарности, всё меньше пространства, в котором люди могут сами принимать решения.
Все эти проблемы существуют, националисты справедливо указывали на них; однако их осмысление и попытки решения, по всей видимости, были неадекватны. По крайней мере, судя по результатам.
Прежний русский национализм, символом которого стал Русский Марш, изжил себя. Чтобы возродиться, ему необходима полная перезагрузка.
Он должен попрощаться со старыми лидерами, провалившими все, что только можно. Должен «перебрать по винтику» и свою идеологию, и практику. Подвергнуть критическому рассмотрению и испытанию все, даже аксиомы. Безжалостно выбросить все нерациональное, токсичное, неэффективное. Ставить конкретные и достижимые цели. Ориентироваться на этнологический и политологический мейнстрим, а не на субкультурщину и изобретение велосипедов. Стремиться не к бессмысленной «демонстрации себя», а к реальному политическому влиянию.
Самое главное: «новый национализм» необходимо строить не как субкультуру, нарциссическую идеологию «истинных русских», противопоставляющих себя презренным «совкам», «овощам» и «россиянам», – а как движение к солидарности.
Разумеется, это дело уже для следующего поколения. Но, когда придет срок, – появятся и люди, и силы.
