Рубрики
Блоги

Русские – это категория моральная!

Националисты не желают о народах ничего знать, ибо они надеются, что Россия может просуществовать без интересов за ареалом проживания русских. Им понятие экспансии – ругательство, ибо требует усилий, да еще усилий моральных. Они не понимают, что мы, собственно, даже не народам другим должны, мы должны Богу, Который дал нам эти народы. И Который ждет от нас выполнения нашего «геополитического проекта».

РI возвращается к недавней острой дискуссии о моральных основаниях внешней политики России, поднятой статьей нашего постоянного автора, этнолога и философа Светланы Лурье «О русских, армянах, милосердии и обмане». Текст был адресован в том числе тем русским националистам, кто позволяют себе в сети публично оскорблять армян, насмехаясь над чувствами после поражения в войне Карабаха с Азербайджаном. Статья наделала много шума в сетевом пространстве, и сама Светлана, и весь наш проект в целом были обвинены в русофобии. Имперское кредо Светланы Лурье поддержал на нашем ресурсе философ Аркадий Малер. Со своей стороны Светлана Владимировна попыталась в новом тексте для «Русской  идеи» разъяснить свою позицию и ответить на многочисленные нападки своих оппонентов.

 

Аркадий Малер очень верно написал об отличиях имперцев от националистов в мировоззренческом плане, задав их идеальные типы. Но как имперскость и национализм проявляются в наших обстоятельствах, когда нет ни империи, ни национального государства, а есть что-то половинчато-неопределенное?

Половинчато-неопределенны и сами консерваторы. Все: белые, красные, православные, атеисты, язычники, сталинисты и те, кто считает Сталина самым великим кровопийцей, монархисты и демократы, те, кто видит идеал в Российской империи, и те – кто в СССР, те, кто грезит русским национальным государством в тех или иных границах. Все против общего врага – либерального Запада и либералов местного разлива за самобытность России. Все – все за самобытность. Все порой вынужденные союзники, но на самом деле – антагонисты по большинству тех проблем, которые встают сейчас перед страной.

И наш антагонизм настала пора определить.

Государство наше тоже как будто с интенцией к самобытности. Но поскольку наше государство половинчато (и на том стоит!), нет возможности ни для имперского строительства, ни для построения национального государства. Мы все в практическом деле не задействованы, а проявляем себя скорее в стиле мышления, поведения, ориентации на те или иные культурные ценности и образцы, особенностях коммуникации и т.п. Имперцы хотят видеть Россию как можно более близкой империи и хотят подтолкнуть ее к имперскому стилю во внутренней и внешней политике. Националисты насаждают свой, по сути своей, конфронтационный стиль. В нем ли консерватизм?

Вот я, собственно, и хочу порассуждать о стилях. Прежде всего попытаюсь объяснить, как видит мир православный имперец. (Аркадий Малер верно определил связь между Православием и имперством, подчеркнув, что может быть и неправославное имперство, но мы в нашем контексте говорим именно о православном, ибо именно оно становится сегодня субъектом общественных противоречий.)

Имперец в возрождение империи не верит. Тут он берется за совершенно безнадежное дело. Но руки он не складывает, и к тому есть причина, ибо он не столько верит, сколько надеется, что Россия может сыграть роль Удерживающего, являющегося препятствием для общемировой апостасии и, как следствие, скорого прихода Антихриста. Тут потребны прежде всего молитва, но необходимо и чтобы каждый на своем месте делал свое дело. Каждый стремится увидеть, что можно сделать, чтобы противостоять греху, который покрывает мир, хорошо сознавая, что грех в современном мире – это социальная норма.

Более того, грех – это всегда именно норма по преимуществу, поскольку мир всегда идет широким просторным путем, а верный Христу – путем узким и очень неудобным, часто под улюлюканье толпы. Каждый православный имперец понимает, что жить и действовать ему предстоит в условиях все большего противодействия, все большего непонимания и со все большим противодействием общего мнения. И если взять православного человека как человека политического, то есть как имперца (а подавляющее число православных более или менее явно являются имперцами, они почти никогда не аполитичны полностью), то он будет стремиться проводить в своей жизни какие-то имперские идеалы и именно эти идеалы мыслить как противостояние апостасии в политическом плане. Именно, подчеркну, как противостояние апостасии, а не как реальную надежду на возвращение к империи. Он действует в контексте последних времен.

Имперский стиль порой такой, словно бы идеальная империя реально существует. Главное тут служение идеалу. И это отличает его от национализма, например, который идеала не знает! Ниже я это объясню.

Для начала посмотрим на идеал в секулярном разрезе. Суть его в том, что есть нечто высшее, что стоит над человеком, над народом, над человечеством – тут я имею ввиду любое высшее, что почитается идеалом. В советское время такой идеал видели в коммунизме. Те, кто верил в коммунизм, понимали свою идею как стоящую выше их личного благополучия и жизни, выше жизни их близких. Тут нам важна идея сама по себе, хотя она и была ложной. Тем более Истина, которой служит человек.

Православные, а большинство имперцев, повторим, православные, во всех своих делах, хотят служить Богу. Бог есть мерило всего. Он выше всего, что есть в этой жизни.

Тут я вспомню такой эпизод. Он касается Мераба Мамардашвили, которого часто ругают, и заслужено, но тут он, на мой взгляд проявил себя как гений. Шел съезд Народного фронта Грузии, 1989 год. Я была там гостем. Зал дышал национализмом и ненавистью, ожидая прихода Звиада Гамсахурдиа, который закапризничал и всё не шел. Тем временем ведущий раз за разом сгонял с трибуны рвущегося туда Мамардашвили. Националисты в зале уже ревели. И вот Мамардашвили удалось схватить микрофон. Зал зашелся от негодующего визга. Мамардашвили напрягся, чуть запнулся и сказал, сказал беснующейся толпе националистов: «Истина выше родины. А истина – в вере христианской». Зал замер, наступила звенящая тишина. Мамардашвили тоже помолчал и начал говорить. Говорил он полчаса в полной тишине… На тот момент Грузия поняла, что мерило всего, даже патриотизма – Истина. К сожалению, уже на следующий день она об этом забыла.

И вот, независимо от того, служит ли его народ Истине или нет, православный человек, который стихийно всегда имперец, живет так, словно бы нормой является именно служение Истине, а все прочее – беззаконие. И в эпоху апостасии это тем более так!

Прежде всего это означает, что мировые события оцениваются с точки зрения противодействия апостасии, противодействия всеобъемлющей власти греха. Я когда-то высказала крамольную мысль, что даже если Дональд Трамп будет враждебно относиться к России, он будет предпочтительнее своих конкурентов, которые будут нам навязывать однополые браки и прочие грехи. Ибо «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь того, кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф. 10:28). Не стоит радоваться, например, тому, что и Польшу накрыла цветная революция в лице противников закона об отмене абортов. В нашем падшем мире те, кто защищает в определенных случаях добро, оказываются нашими врагами в других случаях. Но это не отменяет их правоту, когда они правы.

И надо поддерживать каждый шаг даже враждующих против нас, если он направлен в сторону от апостасии, ибо слишком страшно то зло, которое надвигается на нас, – этот культ греха.

С другой стороны, на нас надвигается воинствующий ислам, и каждому случаю агрессии исламских сил против христиан необходимо противостоять. Тут я могу только повторить аргументы Аркадия Малера о том, что Турция движется именно в стан врагов христианства, превращая святую Софию (над которой должен быть водружен крест!) в мечеть, и она не вникает в вероучительные тонкости: когда она поддерживает агрессию против армян-христиан, она атакует христианство как таковое. Поддерживая идеи великого Турана, она поддерживает мусульманскую экспансию на нашей или культурно близкой нам территории, чего не хотят замечать евразийцы.

Более того, эта туранская идея – идея конкурирующего имперского исламского проекта, как, кстати, Польша вынашивает конкурирующий проект католического имперства (что не умаляет правильности ее борьбы с абортами). То, что Турция зачастую в противостоянии с Америкой выступает вместе с нами как наш тактический союзник не должно мешать осознанию того, что стратегически она – наш геополитический противник.

Геополитика, кстати, – это не только лимитрофы и тому подобное, это вовсе не борьба суши и моря. Это борьба идеологически-ценностных проектов. И Россия на своем месте противостоит либерализму, как проекту осознанного и принципиального насаждения по миру греха, и – пантюркизму, как проекту насаждения ислама на территориях, где возможно православное влияние.

Наше государство противостоит этим проектам половинчато. Оно не может противостоять иначе, ибо у него нет (и не может быть, ибо оно секулярное) идеологии, которая позволила бы ей осознать себя носительницей своего собственного геополитического проекта. Отсюда многие наши беды, в частности, то, что мы одну за одной теряем территории потенциально нашего влияния, отсюда – отсутствие или явная недостаточность мягкой силы, с помощью которой мы могли бы их удерживать в нашем кругу.

Современный имперский стиль – это как раз мягкая сила. Имперцы признают силу и не мягкую, когда есть нужда бороться за свои идеалы, за защиту Православия. Более того, имперцы в принципе признают возможность, оправданность, а в ряде случаев, необходимость экспансии. Поэтому для имперцев не представляют проблему определенные силовые действия России за пределами коренной территории. А именно – действия, которые можно рассматривать как действия в рамках нашего православного геополитического проекта (которого как целого, к сожалению, вовсе нет). Геополитический проект – это, повторю, категория прежде всего ценностная, и если в рамках него происходит самоутверждения державы, то – как сущности ценностной, распространяющей свои идеалы в мире.

Очевидно, что националисты не могут поддерживать имперские действия на мировой арене, ибо в рамках их понимания сама по себе возможность погибнуть за идею, если это не непосредственно идея защиты русского народа, его непосредственных интересов, ничем не оправдана, а задачу распространения русских ценностных доминант они не считают необходимым делом.

Тут, правда, есть развилка.

Часть националистов привлекает идея величия России, и они допускают, что некоторые имперские действия могут быть оправданы ради этого величия, которое в глазах некоторых, немногих из них, может быть как-то связано и с православными идеалами. У них другая точка преткновения, о ней речь пойдет ниже.

Другая часть националистов (недавние дискуссии показали, что несравненно большая в численном отношении), в принципе, не хочет никаких идей, кроме идей благополучия и сытой жизни для русских. С их точки зрения, русские ничего не должны не то, что никому, но и ничему и ни Кому. Это естественно для атеистов и язычников. (Вспомним, у Клайва Льюиса гномов, которые были за гномов так, что более ничего не хотели видеть и слышать: они не увидели и Аслана и остались сидеть тесным кружком, когда другие двинулись в райские сады.) Зацикливаясь на земном, настаивая на своей приверженности земному (а народ в феноменологически-биологическом смысле – именно земное), они не хотят, а возможно, уже и не могут подняться выше.

Более всего меня удивили в недавней сетевой дискуссии русские националисты, которые настаивают на своем праве оставаться серым бюргерством с пивом и колбасой (и, желательно, BMW в гараже). Я не понимаю, как они попали в разряд консерваторов и какие ценности они собираются консервировать. Ту ли ценность, которая звучит как: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить», – эту ценность?!

Но вернемся к мягкой силе. Казалось бы, ее все на словах должны поддерживать. Если понимать ее как пропаганду. Но пропаганду ныне никто не слушает, ибо на одну пропаганду есть другая, подкрепленная печеньками, а своих националистов, которым «миру провалиться, а мне чтобы чай всегда пить», в каждом народе по нынешним последним временам навалом. Но у наших националистов против этого один прием – лом, якобы, «против лома нет приема», но… как быть «супротив другой лома»? Все было бы плевать, если бы мы не несли перед Богом ответа за нашу имперскую миссию, то есть за дело распространения наших идеалов, которые милостью Божией являются идеалами защиты в мире Православия и противодействия апостасии. И тут вопрос о мягкой силе становится не таким однозначным, поскольку к разным народам надо искать свои подходы.

Вообще-то тут загвоздка опять-таки в том, что мы хотим? Пива или Правды? Если пива, то народам, которые входили в наш круг общения, а значит, в нашу зону ответственности, надо прекратить предъявлять требования, а нет, так отправлять куда подальше. (Карать-то у нас возможностей нет.) А если Правды, то приходится порой и нянькаться с этими народами: и, порой, уму-разуму поучить, и порой «носы утереть». Это я утрирую, но приходится приспосабливаться к соседям, ибо нам надо удержать эти народы рядом с собой, в этом и наша ответственность.

А есть среди них и народы, которые – «наполовину дьяволы, наполовину дети». Опять утрирую, ибо было время – советское, – когда и мы порой несли народам несчастье. Ведь все зависит от той идеи, которую мы как имперский народ несем, и было время порочной идеи. Короче, если мы несем Правду, то должны думать, как ее донести.

Выскажусь на такую спорную тему, как «дружба народов». Я проводила однажды большое исследование, где вопросы о «дружбе народов» были немногими среди многих прочих. Но в ответах неожиданно они вышли на первый план и в первую очередь – у русских, и в самой положительной коннотации. И вот я с удивлением обнаружила, что это была сложнейшая система отношений, которая стихийно сложилась в стране в самые тяжелые ее годы, скорее – система межличностных отношений между представителями разных народов, и отношения эти практически не имели связи с тем, что пропагандировали власти в качестве «дружбы народов».

Помню такое замечательное выражение, которое использовал один мой нерусский респондент, отвечая на вопросы моего интервью: «народы русского круга». Цитирую: «от русских вообще ничего не требовалось, точнее требовалось оставаться самими собою. … Образ русских в глазах народов-друзей — образ лидера чисто харизматического. … В кругу российских народов “нация” — это стереотип бытования в поле зрения русского народа. Под его взглядом. Межнациональные отношения складываются так, а не иначе, с учетом наличия “всевидящего ока” русского народа. Не путать с “оком власти”. Народ, культура, язык служат образцом, в рамки которого хочет укладываться национальное поведение, форма, которую принимают даже межэтнические конфликты. Каждая из сторон любого конфликта хочет “прозвучать” на русском языке — хорошо ли, плохо ли — но не остаться забытой русским мнением».

Русские не всегда сознавали свою истинно имперскую роль, истинно имперский характер сценария «дружба народов», а их потомкам этот сценарий не просто кажется навязанным, национально неспецифическим, а как будто низводящих русских к служебной роли. Да, в каком-то смысле роль была служебной, в смысле службы своему призванию. И они, не привыкшие думать о себе в национальных категориях, свою именно национальную роль в этом сценарии не очень понимали: «Поведенческий стереотип, своеобразие этой многонациональной страны, заданный именно русскими, не воспринимался ими как принадлежащий своему родному этносу в первую очередь. Хотя поведение СССР снаружи воспринималось именно как русское. Русские сами себя слабо ощущали как нацию, не воспринимали свое поведение как национально-своеобразное. Меж тем для “остальных” они были очень своеобразным, “особенным” народом, дававшим, к тому же, замечательные образцы как для личного подражания в любой области, так и для общей симпатии как к народу. Вряд ли узбек мог перечислить десяток уважаемых им казахов. Зато сколько он знал замечательных русских!»

Вот еще один образ: «Это роль сказочного Деда Мороза, перед которым пляшут и поют, а он улыбается, гладит по голове и раздает подарки. Принцип тот, что другие народы делают для русских, а от русских получают похвалы и подарки. Если они (русские) таки берутся за дело, то им необходимо помочь. Русских просто любили как национальность». Именно так и функционировала великая держава.

Русские, вопреки навязываемым лозунгам, сумели создать очень творческую, очень тонкую модель взаимоотношений, которая реально удерживала народы в советском поле не за страх, а за совесть. Думаю, подобные модели могли бы функционировать и на основе Истины ничуть не хуже, чем на основе ложной идеи коммунизма. Другое дело, что тогда была открытость к имперскому творчеству. И как это наше народное достижение, наше творчество, нашу особую имперскую талантливость можно сравнить с идеей «попить пива у гаража с BMW» и подумать на досуге, что «мы никому ничего не должны»!? Как, обретя однажды такое богатство, можно ради «пива с колбасой» – чечевичной похлебки – от него отречься? Кто так голову нашим националистам задурил?

Были действительно удивительные, часто совместно пережитой бедой скрепленные отношения, которые породил русский народ. И было в них, я бы сказала, больше сердца. Было милосердие и была жертвенность. Это – неприемлемые, если не ненавистные, слова для всех сегодняшних националистов, уже и для тех, кто хочет великой страны. Для православного человека-имперца главное дело не просто в великой стране, а в стране православной, где культивируется православное понимание жизни. Вы не знаете, что, отдавая, человек становится богаче и сильнее?

Я слышала такое возражение: «помогать Евангелие велит ближним, но ближнее – это понятие географическое. Поэтому помогать нужно русским людям, ведь они мои соседи по дому, по двору». Простите, а что делать, если у меня полподъезда таджики? Тут вопрос вообще в другой плоскости. Да, надо помогать таджикам. Помогать таджикам спасаться, и почему нет – к Православию прийти. Помогать таджикам, с точки зрения русского имперства, можно, если удерживать страну в российском поле влияния, строя там православные храмы, привлекая в них местное население. Пусть таких будет десяток-второй, но это будут реальные спасенные души, ради них стоит трудиться.

Тех таджиков, которые осели в России максимально ассимилировать и стараться «переварить», опять же в надежде обратить ко Христу, и во всяком случае – удержать от исламского радикализма. Для этого нужно творчество и определенная самоотдача, то есть планомерные усилия, участие сердца и души. Хиджабы в наших городах – это не помощь, а уступка чуждому геополитическому проекту, который в числе прочего губит души его носителей.

Теперь понятно, что я имею ввиду под мягкой силой? У нее должно быть «три кита» – Православие, Милосердие и Творчество. Творчество нужно, чтобы найти ключ к народам, которые попали теми или иными путями в нашу зону ответственности, чтобы включить их в русский православный проект.

Это, конечно, уже недостижимый идеал. Поэтому важно делать то, что тут можно сделать. Доступно тут, как правило, не имперское действие, а имперский стиль, и часто, скорее, – на личностном уровне. В частности, не выставлять русский народ хамом и эгоистом, что прежде всего вопиющая неправда, но что делает горстка так называемых националистов, которых активных, я думаю, на весь русский народ 200-300 человек. Тех, кто судит о богатых культурой народах по не слишком воспитанным соседям по двору или по вовсе нечастым даже упоминаниям той или иной национальности в уголовной хронике и требует всенародного покаяния за преступления единиц.

Мы сами не можем покаяться в грехе цареубийства, должны же понять, что трудно дорасти народам до сознания общей ответственности, как нам ее требовать? Вот тут, в том, что касается мягкой силы между имперцами и националистами – пропасть.

Националисты не желают о народах ничего знать, ибо они надеются, что Россия может просуществовать без интересов за ареалом проживания русских. Им понятие экспансии – ругательство, ибо требует усилий, да еще усилий моральных. Они не понимают, что мы, собственно, даже не народам другим должны, мы должны Богу, Который дал нам эти народы. И Который ждет от нас выполнения нашего «геополитического проекта». Хотя бы попытки его выполнить, хотя бы даже просто интенции. Господь уже и намерения целует. И если создание или воссоздание Православной империи не в наших силах, то имперский стиль может сохранять каждый, хотя бы просто милосердствуя тем, кто в беде и не забывая молитвы о страждущих.

Помнить о своем призвании сохранять Православие и противостоять апостасии. Вообще помнить, что каждый человек – он не только для себя, а в первую очередь для Бога, который дает нам – народу – миссию, которую мы должны нести в этом мире. Просто помнить и делать то немногое, что мы можем и обязаны делать каждый на своем месте в эти наши последние времена.

А националистический стиль? «За последние годы отечественные интернет-пользователи вполне овладели навыком массового возмущения в соцсетях в ответ на оскорбление (или то, что воспринимается как таковое)». Вот и все. Да, еще – об упреке в моральном шантаже… Да Бог с вами, оставайтесь при своем. Вы просто с другой планеты, нерусской планеты, хотя за защитников русского народа себя выдаете.

Русские – это категория моральная!

Да, русские – категория моральная и культурная. А националисты в меньшинстве.  Согласно опросу, который я проводила этой осенью среди студентов РГПУ им. Герцена (18-23 года), 74% полагают, что русскими делает людей не этническое происхождение, а русская культура, а еще 12% – указывают на то, что русскими их делает служение на благо России. Итого – 86%. Этнический фактор в качестве ведущего указывают 8% опрошенных, и 6% тех, кто считает национальность неважной. Так что уже цифры говорят за то, что националисты могут проявлять себя не в реальном действии, а только в некоем стилевом плане.

И вот тут в ракурсе стилей поведения – имперского и националистического – встают вопросы о применимости моральных категорий к русским и о национальном эгоизме. Человек не может жить без смысла, и только очень нехороший, неприятный человек живет со смыслом, направленном лишь на себя самого.

Так и народ: народ должен нести какой-то смысл, без смысла народ погибает, поскольку народ – это далеко не только биологическая или органическая категория. Сконцентрировавшись на себе самом, мало того, провозглашая эгоизм добродетелью, народ губит себя. Без призвания, которое выше биологического существования, народ задыхается, он захиревает уже и как биологический организм. Бывает ложное понимание своего призвания, и за свои ошибки народ платит, но без призвания – что за народ?

Это имперцы, а вовсе не националисты понимают, что такое народ, и верят в русский народ, ибо видят его имеющим свою миссию в Божьем мире. Именно приняв свою миссию, может возродиться народ, стать сильным и крепким, ибо укрепит его Господь в служении Истине. А то, что эгоизм становится мерилом, добродетелью, что о своем эгоизме оказалось теперь нестыдно говорить – это и есть одно из проявлений апостасии. Апостасии, которая неизбежна в конце последних времен, что хорошо осознают имперцы.

Православные имперцы останутся верными миссии русского народа и не отступят от своей позиции под улюлюканье толпы. Вот что я называю русским консерватизмом.

А что толпа? Она толпа и есть…

 

_______________________

Наш проект можно поддержать.

Автор: Светлана Лурье

Кандидат исторических наук, доктор культурологии. Ведущий научный сотрудник Социологического института РАН – филиал ФНИСЦ

3 ответа к “Русские – это категория моральная!”

С большим трудом я продирался к концу текста между мутными определениями русских “имперцев и “националистов”, но как добрался до: “надо помогать таджикам спасаться, и почему нет – к Православию прийти”, – так силы и иссякли окончательно. (Господи, какой бред!)
А азербайджанцев не надо спасать и вести к Православию? Оказывается, нет, по-Лурье это “чужой народ”, но в другой статье, где нравственным русским надо было жертвовать собой только ради армян.
Такую сложносочинённую русскую идею нам – то ли недоимперцам, то ли сверхнационалистам – пропагандирует сайт “Русская идея”!
Мало того, Борис Межуев написал, что видит её ещё и в том, чтобы с положительной коннотацией вписать в неё Ленина! На том основании, что два его деда купились на сатанинскую ленинскую пропаганду и пошли за ним. Вот его ориентир! А не Истина, как должно для настоящего философа.
Другое дело, что в тех смутных обстоятельствах не только “малым сим” это было простительно. Как простительно было в войну и Шмелёву, и Пришвину со всем их страшным опытом ошибиться в первоначальных надеждах на Гитлера.

Руссо империалисто облико морале. А какой свод моральных правил держал вместе римскую империю сотни лет? Он был и это точно не христианство, вероятно ускорившее падение Рима, и никакая другая великая идея вроде коммунизма. Разве своеобычия русского уклада, пусть и построенного на универсальных критериях десяти заповедей, не достаточно для осознания своей отдельности от других? А сплочение имперским духом, духом возвышающим любого ничтожного человека, осознающего себя пусть только песчинкой, но огромного и великого целого, всегда было вполне достаточно, если только империя развивалась. Это дух успеха, который привлекает к себе массы людей и который, как я полагаю, и является тем настоящим источником пассионарности и этногенеза, который Гумилев находил в биологических мутациях. Вы лично можете следовать стезей православия, но нельзя объединять этим подавляющее большинство народа. Это ошибка. Говорить о традиции православия, о его исторической и культурной роли для России это правильно. А вот вернуть всех или даже большинство людей к религиозности неверно. Я занимаюсь наукой и понимаю, что предопределенной истины в естественных науках и технике быть не должно, от слова “совсем”.
Величие империи – вот что ведет и манит, дает особый масштаб твоей собственной жизни. Оттуда светит золотой свет успеха, который может быть окрашен коммунизмом, православием, или светить собственным светом великодержавия в счастливо найденной формуле сочетания народов. Человек культурный это понимает лучше, чем другие. Он точно знает, что великий балет, литературу и музыку нам подарила империя, а не московское царство.

Что означает утверждение русскоязычного философа М.К. Мамардашвили о поражении, неудаче христианства на территориях восточных славян? Он был хорошим философом, сам никогда не занимался религией но, как думающий человек, такими вещами на ветер никогда не бросался и к этому надо отнестись как к глубоко и сложно уложенному содержанию, требующее распаковки и на которую у него не хватило времени. Не хватило времени распаковать его.
Понятно, что у него успех христианства не означает количество верующих и храмов и, исходя из того что сам философ занимался проблемами генезиса и существования цивилизации, можно понять что у него определение «успех христианства» подразумевает именно это – образование человеческой цивилизации. Именно христианства создало западную цивилизацию и именно эта цивилизация является единственным образованием на планете, которое, по его мнению, механикой своего существования может пока удовлетворительно решать индивидуальные и планетарные человеческие проблемы.
И вот если мы возьмемся распаковывать этот смысл, поразительно легко, интуитивно, выскакивает следующее определение – наши образования или наши государства на этих территориях не является христианским странами, в конце концов эти образования не имеют вообще никакого отношения к той цивилизации. Именно интуитивно, потому что логично, на первых порах, трудно вывести это определение. Трудно потому, что внешне мы похожи и, что особенно блокирует такую ​​логику, мы пользуемся одним терминологическим языком – то ли научным то ли религиозным.
Где мы разминулись с ними? Причем «разминулись» надо говорить в настоящем времени, поскольку говорится об основах цивилизации действующих вне времени, тех, которые сами создают время.
Философ говорит, что мы не евангелизированы.
Мы остались варварами, язычниками и текст Священного Писания проходит мимо нас. Мы что-то читаем, анализируем текст, анализируем события описанные в тексте – А были они на самом деле? А как их объяснить или отвергнуть научно? Тогда же как тот текст не изучается и в нем не анализируются отдельно все события, описанные в Священном Писании. Вообще Священное Писание и события, которые в нем описываются, это целостность которая не анализируется. Священное Писание не описывает исторические события а создает их, создает историю. Мы же, оставшись языческим племенем, из него хотим сделать инструкцию по защите веры, инструкцию по поступкам. Тогда же как из него даже нельзя делать инструкцию по тому как думать. Священное Писание предшествует всем мыслям христианина. Те далекие события, с учений Иисуса и Его жертвы, из столкновения этих учений и Его жертвы с иудаизмом создали сложный символический комплекс, который перемещается в пространстве и времени, создает свое время, создает каждое мгновение того столкновения и его предназначение одно – для каждого человеческого существа создать те условия, в которых свидетели тех событий, апостолы и простолюдины, пережили эти события и стали новыми людьми, христианами.
Текст Священного Писания обращен только ко мне и он не то что не является инструкцией для действий, а в момент моего чтения и, фактически, в момент его создания мной, он даже запрещает мне применять его для внешнего мира, только к себе. Как ложные христиане, мы, читая в Библии слова «человек грешный», эти слова сразу поворачиваем на соседа, который живет этажом выше и постоянно заливает нас или на соседа через дорогу, на священника, который по нашему делает что-то не по вере. Тогда как эти слова правильно надо читать – «я грешен». И все. Любые попытки в себе повернуть на других надо беспощадно пресекать и в продолжение этого жить по правилу – во всем что произошло в мире виновен только я один (!). Об этом и Заповеди Божьи. Библейская заповедь «не суди» запрещает это действие потому, что тебе никогда не видно отношения другого с Богом. Заповедь «не укради» дана не для сохранения частной собственности, милостыню ты даешь не для спасения нищих. Украв ты себя губишь, не нищий тебе должен благодарить а ты нищему должен быть благодарен за то, что дал тебе возможность понять что ты милосерден. Заповеди Божьи это не инструкция по защите веры, это не юридические нормы, которые ты должен заучить и одно из назначений христианской веры в том, чтобы ты Заповеди Божьи сам переоткрыл в себе. Как абсолютные истины, Заповеди Божьи нельзя употреблять в повседневной человеческой речи типа – нельзя нарушить, потому что… Нет никаких «потому что», никаких каузальных связей (!). И как абсолютные истины они непригодны для общения в обществе. Трудно это дается, но надо понимать, что Иисус должен был их выкладывать на человеческом, несовершенном языке. Другого не было. Поэтому иногда они кажутся парадоксальными. Особенно, например, то место где «любить врагов». Иисус был еще и добрым, как сказали бы сейчас, практикующим философом. То, чтобы мы любили врагов своих, это христианская предельная формула свободы. Она расшифровывается примерно так. Враг, угнетатель, дал тебе в морду, ты ему в морду, он тебе, ты ему сдачу, он тебе сдачу и т.д. И так ты втянулся незаметно и стал зависимым от него и его поведения, стал зависимым от внешних обстоятельств. Но ты же собирался освобождаться, быть свободным, «забыл» об этом… То есть христианство различает «освобождать» и «эмансипировать». Освобождать можно только себя, но эмансипировать кого угодно и предельная свобода это действия, которые полностью независимы от внешних обстоятельств, только изнутри христианина и никто тебя не может сделать рабом, воздействуя на те внешние обстоятельства. То место в Мамардашвили, где он говорит о неудаче христианства, можно дополнить другим текстом и местами из его книги «Символ и сознание», написанной вместе с А. Пятигорским. Тот ход христианства становится понятным, когда читаешь те места из книги, где авторы пишут о культуре как комбинации двух взаимодополняющих, независимых частей – символа и языка, символа и знака. То есть символический агрегат религии порождает другую часть культуры – знаковую часть, «в каждой наличной культуре существует определенное соотношение символизма и языковости, а точнее – систем их культурного потребления». И тогда любая религия может быть названа, как сейчас модно – «духовностью» – только при наличии того, чего она стала действительно этой «духовностью». Разговоры о том, что сама религия вместилище или емкость для некой «духовности» – это как говорят валяние дурака, а сам символический аппарат религии это пустые знаки без содержания и настоящая вера требует их материализации. И в данном случае на территории России христианство не материализовалось, не перешло во внешние цивилизованные, общественные отношения и православие это «герметичное» христианство, замкнутое само на себя и назвать его духовной основой чего-либо невозможно. Русская, да и украинская, культуры нехристианские и в этом есть то поражение христианства, о котором говорит философ. Можна еще так – это нехристианские культури потому что они хотят быть христианскими. Также и с верой. Мы никогда не будем верующими потому что мы хотим верить в Бога. И это снова разные вещи — верить в Бога и хотеть верить в Бога.
Можно сказать, что православие это симулякр христианства, соблюдение внешних форм при вторичности веры, наконец без веры. И сегодняшние процессы на Украине это как бы продолжение того состояния христианства, в котором оно оказалось на наших территориях. Их особенность в том, что помимо индивидуальной, простой симуляции веры, здесь пытаются симулировать и процессы порождения от символизма христианства второй части культуры. Это особенно карикатурно, поскольку можно еще понять как каждому симулировать, изобразить веру. Понимание создания всего комплекса культуры не существует и украинские религиоведы торжественно это называют поисками обществом «своей» церкви, наконец создание обществом этой церкви. На практике же очевидно, что в пику «русского мира» создается его близнец, «украинский мир».
Поэтому у нас необходимо говорить об особых отношениях христианских церквей с нехристианскими государствами. В принципе можна отрицать – Ну и что? Мало ли в мире нехристианских стран? Есть, но не такие и специфика здесь в том, что у нас государство сделало из христианства инструмент и это в дальнейшем стало чертой, в которую уперлась западная цивилизация. Все чаще от них, и у нас, звучат выводы что Россия и Украина ходят по кругу, вновь воспроизводится противостояние и тот же барьер Россия-Запад, который существовал в начале прошлого века. Тот да не тот.
У российского публициста Д. Шушарина есть книга “Русский тоталитаризм”. Он прозорливо назвал этот, так сказать тоталитаризм, русским. То есть это уникальное явление. Но уникальность его в том, что это не совсем тоталитаризм, это не является правление которое размещается в ряду, на шкале других правлений и усилиями реформаторов или пророков и поэтов общество можно перемещать по этой универсальной шкале, заданной христианскими понятиями добра и зла. Популярное выражение “умом Россию понять невозможно” отмечает скорее то, что язык западной цивилизации привязан, создан этой шкалой и невозможность понять происходит от отсутствия языка для описываемого Шушариным явления. Явление этого «тоталитаризма» выпадает, существует вне шкалы добра и зла. Это очень интересное для изучения явление и это изучение надо начинать с понимания основной разницы между западной цивилизацией и тем, что происходит на территории России, необходимо обсуждать, проговаривать все это и искать нужный язык. Если основой западной цивилизации являются формализованные отношения между людьми, то в России, в противоположность этому, пытаются создать массовую духовность, общество, где лица контактируют духовно, непосредственно душа с душой. Отсюда же и «душа с душою говорит», загадочность «русской души», повальное пьянство, которым пытаются облегчить это общение, снести и прекратить любые попытки создать ну хоть какие-то формальности в общении. Но если честно и прямо – то там ничего нет, пустота. То есть там, где душа – там какой-то бесконечный потенциал всех возможных человеческих состояний и проявлений, эмбрион. И наше общество это неструктурированное желе, созданное этими склеившимися эмбрионами. В русской философии есть утверждение, что русским присущ дополнительный специфический нюанс, связанный со старой русской традиции, восходящей к исторической интерпретации христианства. Русскому православию свойственна определенная подавленность, почти эмбриональное состояние духа, благость … Это – своего рода болезнь подавленной духовности, находящей удовольствие в своем эмбриональном состоянии, всегда более богатом, чем состояние, уже одетое в форму. Исторически так сложилось, что русская культура всегда избегала форм, и в этом смысле она ближе хаосу, чем бытию. Можно добавить – удовольствие находиться и удовольствие наблюдать, сопереживать. Отсюда, наверное, любовь Рильке к России и его знаменитое – Россия это территория очень близкая к Богу. Как-то так. И вот если додумать эту русскую интерпретацию христианства, то можно утверждать, что виной такого положения дел является и положение самого православия. Христианство попало в ситуацию, в которой не было поля для движения, для полноценной реализации Нагорной проповеди, для евангелизации населения. Российский выражение «поэт в России – больше, чем поэт» – это диагноз и русскими уже было сказано, что продолжение Достоевского и Толстого это «Черная сотня», «Русский мир», Дугин, Изборский клуб. То, что оба писателя на финише творчества создавали свои евангелия, свидетельствует об их особом чутье, видении, которым они засекли отсутствие христианских истоков в русской культуре, поняли что мы нехристианские народы, христианство проиграло. Ну и как пророки, созданные этими видениями, начали вещать. Но время пророков прошло.
Возвращаясь к прошлому противостояния, заметим, что тогда был мир капитала против светлого будущего. Но сейчас мировая оценка становится жестче, глубже и согласно ей, ну еще не на 100% согласных, Россия – угроза человеческой цивилизации. По крайней мере западной. Как это понять? Если западная цивилизация это цивилизация, в которой главным действующим лицом является христианский Бог и если существовала и существует ей угроза, то она может исходить только от образования с другим действующим лицом. Какие же другие действующие лица знает и видит именно христианство? Сатана не подходит – согрешивший архангел, да еще и сам косвенно участвовал с Богом в сотворении мира. Остается один, до конца не понятен и четко не описан. Антихрист. Причем утверждение в Священном Писании что это личность, наверное неправильно. Это стабильная структура, которая время от времени создает или рекрутирует разные человеческие существа и они одновременно и создают ее. Когда это началось – трудно сказать, но после 17-го года они начали особенно интенсивно искать, звать Его. Без царя и Бога в голове они, подсознательно, уже ждали такого и Он пришел. Пришел и сказал – я освобождаю вас, Бога нет, грабь награбленное и я все беру на себя. Неважно кто пришел – ульянов, джугашвили, еще кто-то. Их была очередь от мала до велика. Все становились в очередь желающих грабить, жечь церкви, доносить, конвоировать, убивать. Думали что как Он взял все на себя то обойдется. А нет. Затем начали жрать друг друга, потом детей своих. А дальше Он предложил им новый общественный договор, на новой основе.
Очевидно, если взять основой человеческой общественной структуры описанный Луман биполярный (двоичный) принцип – да / нет, черное / белое, добро / зло – то тогда это должна быть угроза самому принципу. Не самому миру, который строится двумя христианскими персонажами – Богом и Сатаной, а принципу. Сам Луман полусерьезно-полушутя называл Сатану главным строителем мира. В этом мире нет места для третьего лица, он действует до сотворения мира и понять и описать его сложно. Структура Антихрист и его личности должны действовать до сотворения мира и пробовать заменить сам принцип. Где и как? Так вот – двойной принцип предусматривает участие человеческой воли, труд самого человека в выборе между «да» и «нет», между добром и злом и наконец, что важно и без чего нет выбора – ответственность за выбор. Антихрист предлагает третью позицию – отказ от выбора вообще и новый договор – отдайте мне ваши души, откажитесь от выбора, от бремени ответственности и я выбор сделаю вас сам.
Д. Шушарин писал – “Секрет успеха путинской власти – отсутствие харизматичности у ее обладателей, мимикрическое и сущностное слияние с большинством. То, что намечалось как тенденция в прежней тоталитарной модели, реализовалось ныне – масса поглощает власть, десубъективирует ее”. Здесь, наверное, как и у Г. Павловского с его “Российская Федерация не рушится, поскольку ее нет в качестве государства, ансамбля национальных институтов — она лишь государственность, его правдоподобный и эффективный заместитель”, решается задача – как об этом говорить, выработать язык и, соответственно, затем какие-то программы, приспособленный язык к уникальности того социального конгломерата, что образовался или образуется на наших территориях. На него перенос исторических аналогий невозможен, начиная, например, с термина “власть”. Похожее и у Мамардашвили – “Нами управляют посредством нашего взаимного управления друг другом. Власть амфорна, она растворена в том, что люди сами над собой делают. Власть всегда устранена. Мы даже не можем найти эту власть, которую можно рассматривать как противника. Вот это есть реальность. И она действует, а не слова, которыми мы это называем. Слова-то языка по происхождению европейского, содержащего всю эту политическую терминологию, а они переносят на социальный кисель, в котором у людей, употребляющих эти слова, нет внутренних эквивалентов этих слов…”
По Луману структура – это динамическая граница которую сама структура устанавливает с внешней средой. При этом структура самой среды не видит а только пользуется ею, непрерывно строя из своего материала внутренние модели, которыми реагирует на вызовы среды. И вот сейчас, с нашего уникального места можно наблюдать, как структура их цивилизации, при столкновении с нашей средой пытается привычно строить описание. И терпит полный провал, нет у ихнего языка средств для описания нашей среды. Во многом это связано наверно и с тем, что при общении мы имитируем язык их смыслов и понятий, подражаем им. Что совершенно исключает диалог и понимание. Ведь понимание предполагает общность целей или ценностей. Какие цели, ценности могут быть у подражания? Да такие же, подражаемые. Т.е их цивилизация в лице нашей, внешней для них, среды столкнулась с симулякром, с мороком, который не может быть ни их структурой ни внешней средой для их структуры. И эта неспособность ни ассимилировать среду ни провести границу с ней, наверно и есть самая главная угроза их цивилизации.
Причем наверно и мы, ихняя внешняя среда, до этого инертная, пытаемся организоваться, пытаемся создать квазиструктуру, замкнуть дискурс на некую целостность. Ведь любая общественная структура, созданная и поддерживаемая коммуникацией, только тогда структура, когда она замкнута. Это и будет тот своеобразный новый общественний договор, по Шушарину – “сейчас в России абсолютное большинство населения счастливо от того, что власть их не только ни к чему не побуждает, но, напротив, просит не делать никаких усилий”. И далее, в ситуации, когда история “неожиданно оказалась соотнесенной с нашей жизнью не через цепочку каузального опосредования, но непосредственно»(С.Аверинцев), мы наблюдаем, прерываемые катастрофами, попытки наличного общественного состояния на наших территориях замкнуться, выработать собственные ценности и создать на этих ценностях целостность, т.е. структуру. Похоже на то, что в этом противостоянии западному миру, в использовании уже его как окружающей среды, новая структура пытается замкнуться созданием механизма, в котором симулякром христианства имитируется различение добра и зла, механизма, назначение которого только одно – уничтожение прилегающей цивилизации. Христианской, замечу, цивилизации.

Добавить комментарий для Анатолій Дутчак Отменить ответ