Вступительное слово к специальному выпуску «Тетрадей по консерватизму», посвященному творчеству Василия Розанова
Ни про кого так трудно у меня не подбираются слова как про Василия Васильевича Розанова. Во-первых, потому, что сам Розанов предупредил всех о нем пытающихся говорить: «Если кто будет говорить мне похвальное слово “над раскрытою могилою”, то я вылезу из гроба и дам пощечину». И ведь верится, хотя умер он сто лет назад…
Во-вторых, потому… Ну что скажешь о человеке, который сам себя рисует таким: «С выпученными глазами и облизывающийся – вот моя внешность. Некрасиво? И только чрезмерным усилием воли мог привести себя, на час на два в comme il faut».
А также в третьих:
«– Какой вы хотели бы, чтобы поставили вам памятник?
– Только один: показывающим зрителю кукиш».
Собственно, на этом представление номера можно было бы и закончить. Однако рискну все-таки добавить еще кое-что. О том, какой Розанов был – помимо человека, который по его же определению есть «вечный филолог» – еще и философ. И был ли он им вообще?
Первый естественный ответ на этот вопрос – разумеется, был. В 1886 году провинциальный учитель издает огромный том (738 страниц!) под названием «О понимании». С приложенными схемами всего комплекса научных и философских знаний человечества. Казалось бы, вопрос для всех – для философов прежде всего – интересный, жизненно важный, ключевой: как понять наше понимание? Оказалось, однако, что никому это не интересно – в буквальном ницшеанском смысле: «Книга для всех и ни для кого».
Кроме, правда, одного рецензента «Русской мысли», который свой небольшой отзыв начал фактически «за упокой»: «Странное впечатлѣніе производитъ этотъ “опытъ изслѣдованія природы, границъ и внутренняго строенія науки, какъ цѣльнаго знанія”». А в конце, словно по доброте душевной, решил что-то сказать «за здравие», но так, что лучше бы и не говорил: «Само собою разумѣется, что въ обширномъ сочиненіи г. Розанова встрѣчаются иной разъ, по второстепеннымъ вопросамъ, вѣрныя мысли и благія пожеланія». Образец такой «верной мысли» приводить не хочется, поскольку сам же рецензент тут же обнаруживает ее неверность.
Что должен был чувствовать тридцатилетний Розанов, вложивший в этот труд лет пять жизни, всю свою ученость, всю творческую страсть и, разумеется – тайную надежду на научную/профессорскую карьеру, на славу, на признание. На материальное благополучие, наконец. Хотя неверно. Не «наконец», а именно и обязательно «во-первых». Не потому, что Розанов буквально «нищенствовал», или перебивался «с хлеба на воду». Оклад учителя гимназии давал возможность жить вполне сносно – как и положено «среднему классу». Но не зря и не случайно сам же Розанов – уже столичный, известный и даже «популярный» – рассказывал о себе и заработанных литературным трудом тридцати пяти тысячах. И не зря подчеркивал в заметке об умирающем Алексее Суворине, что у того капиталу на четыре миллиона рублей! При том что отлично понимал – «не в деньгах счастье!».
И это самое понимание как раз и провело черту в его биографии, разделив жизнь почти ровно пополам: до «О понимании» и после.
Но было еще одно «обстоятельство», эту черту так удачно подведшее. Точнее, не обстоятельство, а женщина, жена. Розанов писал свой главный, как он полагал, философский труд, будучи женат на Аполлинарии Прокофьевне Сусловой. В момент свадьбы молодоженам было, соответственно, двадцать четыре и сорок один год. Сказать, что невеста вполне органично вписывалась в ряд таких роковых «философских» жен, как Ксантиппа (жена Сократа) и Ольга Сократовна (жена Чернышевского) – значит не сказать практически ничего.
От Сократа Ксантиппа ничего не убавила, но ничего и не прибавила – он сам по себе был, есть и будет философом номер один «во всем подлунном мире». Ольга Сократовна хотя и была той еще взбалмошной натурой, но бесконечному писательскому труду и на этом труде основанной славе Николая Гавриловича скорее способствовала, нежели наоборот. При этом удачно компенсируя недостаток внимания со стороны философствующего мужа неизменным вниманием к себе разночинной, военной и всякой иной полусветской молодежи. И даже отчасти стала героиней первого в мировой истории постмодернистского романа «Что делать?».
А вот Аполлинария Суслова ухитрилась побить рекорд обеих своих предшественниц: именно она – совершенно и никоим образом не намеренно – сделала из провинциального гимназического учителя того гениально-неповторимого Розанова, которого знает весь свет. Да и сам Розанов едва ли понимал, кому обязан резким поворотом и личной, и публичной судьбы. Ведь писал он Сусловой так: «…Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом».
Но сам же и признал ее фактическую правоту, когда четверть века спустя написал: «Моя “новая философия“, уже не “понимания“, а “жизни” – началась с великого удивления. “Как могут быть синтетические суждения a priori”: с вопроса этого началась философия Канта. Моя же новая “философия” жизни началась не с вопроса, а скорее с зрения и удивления. Как может быть жизнь благородна и в зависимости от одного этого – счастлива: как люди могут во всем нуждаться, “в судаке к обеду”, в “дровах к 1-му числу”: и жить благородно и счастливо, жить с тяжелыми, грустными, без конца грустными воспоминаниями: и быть счастливыми потому одному, что они не против кого не грешат (не завидуют) и ни против кого не виновны.
Ни внучка 7 лет, “Санюшка”, ни молодая женщина 27 лет, ее мать, ни мать ее – бабушка лет 55.
И я все полюбил. Устал писать. Но с этого и началась моя новая жизнь».
Это как же надо было в прямом смысле слова «достать» прежнего как бы «философа», чтобы у него случился почти как у Иммануила Канта его знаменитый «коперниканский переворот»? Видимо, бывшая пассия Достоевского была мастерицей в этом деле. Вот, пожалуйста:
«До встречи с домом “бабушки” (откуда взял вторую жену) я вообще не видел в жизни гармонии, благообразия доброты. Мир для меня был не Космос (κοδμεω – украшаю), а Безобразие, и в отчаянные минуты, просто Дыра. Мне совершенно было не понятно, зачем все живут, и зачем я живу, что такое и зачем вообще жизнь? – такая тупая, проклятая и совершенно никому не нужная. Думать, думать и думать (философствовать, “О понимании”) – этого всегда хотелось, это “летело”: но что творится, в области действия или вообще “жизни”, – хаос, мучение и проклятие».
Вот на таком контрасте и родилось то загадочное явление русской мысли по фамилии «Розанов», тексты которого действительно написаны (как он сам подчеркивал) практически «семенем». Потому что они все – про «главное»: про пол, брак, семью, рождение и смерть. А поэтому – и про Христа, христианство, Церковь, Россию. И русских. Будь то книги, статьи или заметки «на манжетах». Ведь иная из этих заметок – «уединенная», словно «опавший лист», пожалуй, и целой книги стоит.
Он сам это знал: «Не всякую мысль можно записать, а только если она музыкальна. И “У<единенное>” никто не повторит».
______
Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:
Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)
Реквизиты банковской карты:
— счет 40817810540012455516
— БИК 044525225
Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com
Яндекс-кошелек — 410015350990956
