Прощай, Александр Владимирович!
Мне пришлось общаться с Захарченко. Было это в ноябре 2016 года, в Донецке, куда я приехал с друзьями по приглашению Андрея Пургина, политика, стоящего у истоков ДНР, на конференцию, посвященную современной консервативной идеологии, где я был основным докладчиком. Захар появился на конференции внезапно, в окружении охраны, вооруженной автоматами и произнес короткую и яркую речь: «Наша война была за нашу веру, за наш язык, за нашу родину – Россию». Эти слова он произнес со свойственной ему неподражаемой интонацией и искренностью.
Уже позже мне пришло в голову, что ведь это целая программа, в духе былых формул Александра Шишкова и Сергея Уварова, рождавшихся на волне невероятного русского патриотизма 1812 года.
После конференции была встреча с ним, продлившаяся несколько часов. С первых же секунд я попал под обаяние его личности. Подкупали открытость, искренность, мужская напористость, пассионарная энергетика. Таких обычно называют самородками. Природный ум, здравый смысл, сметка, жизненный опыт и способность на ходу учиться и импровизировать делали его очень интересным собеседником, с которым можно было говорить о самых разнообразных проблемах. Не во всякой интеллигентской компании такое возможно…
Но большую часть времени говорил он и говорил о войне. Это был вояка до мозга костей. Война была главным, что занимало его сознание и направляло его волю. Рядом с его рабочим кабинетом находился своего рода оружейный склад-музей, где наряду с современным оружием и боеприпасами можно было увидеть образцы оружия XVII–XVIII веков, например, маленькую, но действующую пушечку начала XVII века с ядрами. Вероятно, из этой комнаты можно было отстреливаться очень долго… Он много говорил о необходимости государственной идеологии. Мы можем проиграть именно в этой сфере, поскольку добровольно отказываемся от четко и ясно провозглашенных целей и ценностей. А между тем на нас оказывает беспрецедентное идеологическое давление и Запад и Украина.
Консерватизм он оценил как готовую идеологию Русского мира, понимал он его, как и большинство донецких друзей, в лево-консервативном духе, когда социальная справедливость в экономической сфере должна была органически сочетаться с вековыми ценностями русского народа: Православием, сильной государственностью, русской культурной традицией (у него было обостренное осознание ценности русского языка), патриотизмом. «Я одновременно и имперец, и националист». Кстати, к Православию у него было ясное и спокойное отношение воина. «Каждое воскресенье отстаиваю службу в Церкви. Убить могут в любой момент. Надо быть ко всему готовым…» Теперь отчетливо осознаю, что это была не риторика и не красивая поза…
К врагу он относился спокойно, без экзальтации. На вопрос, почему в Донецке сохраняются надписи на украинском языке, ответил: «Язык врага… Но ни одной украинской школы мы не закрыли и закрывать не собираемся. Пусть люди сами свободно сделают свой выбор». Ощущение от общения с ним и людьми его круга было удивительное – как будто я нахожусь в компании единомышленников, где все понимают друг друга с полуслова, с полунамека. …
Не случайно к нему приезжали очень яркие и талантливые люди, среди них были писатели, поэты, ученые, музыканты, актеры. Он умел их обаять. Достаточно назвать Александра Проханова, Владимира Бортко, Захара Прилепина, Юлию Чичерину, Игоря Скляра…
В разговоре со мной он неожиданно стал развивать идею, что надо собирать больших русских людей, объединять их общими целями, в духе русского патриотизма и Православия. Чем-то это живо напоминало мечтания Константина Леонтьева и Льва Тихомирова об ордене, который объединил бы как интеллектуалов, так и людей действия.
Это был наш человек. На днях его не стало. Захар умер как воин.
Однако – heroes non moriuntir – Герои не умирают!
