Как относиться к эмансипациям консерватору, выросшему на текстах дореволюционных русских философов? Женщина удаляется от мужчины, дети от родителей, колонии от метрополии, молодые люди от мужественности, верующие от церковной иерархии, писатели от редакторов – хорошо ли это? Нет ли в здесь болезни или опасности?
С одной стороны, есть обширная литература, в которой черным по белому написано – любое прибавление свобод действует губительно. Человек по природе своей существо слабое, легко соглашается идти вслед за низкими страстями и чтобы его удержать от падения в бездну, необходимы запреты. Моральные, культурные, социальные, политические. Консерватор приветствует ограничения. Ограничения могут быть жестокими – спору нет, казаться нерациональными – и такое возможно. Но – скажет консерватор – зло, порождаемое ими, ничто по сравнению со злом, которое они сдерживают.
Моногамная семья, может быть действительно не подходит среднему человеку, о чём свидетельствуют регулярные измены с той и другой стороны. Однако – скажет консерватор – уж лучше ссоры супругов, через силу пытающихся наладить отношения, чем разнузданность и беспорядочность. Если отпустить страсти на волю, они рано или поздно погубят человека.
Те же самые слова консерватор скажет и о вере. Огромные институции часто бывают не правы, часто заменяют подлинное мистическое горение бюрократическими процедурами, бездушными по своей сути. И, тем не менее, официальная церковь всегда лучше самодеятельной.
Люди, собравшись вместе, как им кажется во имя Христа, оставшись один на один с самими собой, без руководства и опеки извне, легко увлекаются аффектами и незаметно для себя соскальзывают туда, откуда изначально собирались бежать – в лапы сатаны. Апостол Павел требовал не угашать духа – это правда. Требование вроде бы зовёт за пределы церкви, если в ней нет этого горения. Что ждёт за пределами? Куда идти, порвав с апостольской преемственностью? Консерватор ответит – куда бы не пошли, впадёте в неистовство, в безумие, в фанатизм и в мракобесие. Российская история полна примерами – массовые самосожжения старообрядцев – что может быть наглядней? Практика показывает, что уход от официальной церкви, несмотря на её явные недостатки, хуже свободного, эмансипированного обращения к горнему миру.
В политике консерватор будет вступать против освобождения окраин и присвоения им статуса независимых государств. Метрополия, как правило, живёт более упорядоченной жизнью и близкое общение с ней, пускай и в жесткой имперской форме, приносит окраинам много пользы. В первую очередь они выходят из мрака невежества. Метрополия несёт народам свет просвещения. Да, это свет даётся не бесплатно – метрополия откровенно грабит окраины по праву сильного. Ну и что, скажет консерватор – мир, в котором мы живём, беден и жесток, в нём любое движение сопряжено с болью. Колонии страдают, спору нет. Истина в том, что через несколько поколений эти страдания сами собой забудутся, раны изгладятся, и новые люди будут жить счастливее своих предков. Так ли уж стоит скорбеть о слезах одного поколения, если после него последует бесчисленные ряды здоровых и жизнерадостных? Пускай помучаются, пока не поравняются с теми, кто отправился в сторону просвещения раньше и прошёл достаточно, чтобы ощутить на себе его благотворные последствия.
И потом, окажись колонии на месте метрополии, были бы они гуманней, думали бы о заповедях, о спасении души? Или занимались бы ровно тем же самым?
И так можно пройтись буквально по всем вопросам. На каждую претензию у консерватора найдутся веские аргументы в свою защиту с множеством ярких примеров из истории. Ведь самосожжения действительно были, люди, отказавшиеся от традиционной формы брака, чаще оказываются несчастны; колонии, вернувшие себе суверенитет, на долгие годы погружаются в дремучее средневековье.
Не значит ли это, что консерваторы, настаивающие на запрете и посильном сдерживании всеобщей эмансипации каждого от каждого, правы?
Но почему же люди, едва появится возможность, бегут прочь от традиции? Разве они не видят, что их ждёт? Разве тезисы консерваторов не очевидны? Или страсти действительно настолько застилают им разум?
Нужно признать, что человек тяжело мириться с ограничениями, даже если они ему во благо. При первой же возможности он незамедлительно освобождается от них. Новый мир, о котором так много пишут прогрессисты, начиная с французской революции, проповедует освобождение от всего на свете и человек с радостью прислушивается к его словам.
Когда изменения пришли в наш мир, сначала действительно стало хуже, как консерваторы и предупреждали, а потом – о, чудо! – стало лучше. А потом ещё, и ещё. У кого в наши дни хватит смелости всерьёз оспорить тот факт, что ему живётся значительно комфортней, чем жилось его дедам-прадедам?
Комфорт, в том числе, и в вопросах морали. Чем больше благ, тем меньше поводов переступить заповедь. Это не моральность ортодоксального аскета, не железная воля стоика и не кантианское рацио, следующее категорическом императиву. Это сытость и изнеженность.
Но, положа руку на сердце, так ли уж важно какой мотив лежит в основании доброго поступка? Человек протягивает мне руку помощи – какое мне дело до того, насколько чисты его мысли? Ради Бога, лишь бы помог, лишь бы не остался стоять в стороне, безучастно наблюдать мои мучения. Если кому-то необходимо подлинности и основательности и без них он не согласен видеть в добром поступке добро, то это глупая верность теории в ущерб практической жизни.
Консерватор во многом прав относительно свобод с одной поправкой – его правота относится не к настоящему, а к прошлому, убегающему от нас с каждым годом дальше и дальше. Нет уже тех ландшафтов, в которых его слова имели силу.
Значит ли это, что он вреден в нынешних условиях?
Здесь следует вспомнить о главной цели консерватизма. Есть мнение, будто бы консерваторы руководствовались исключительно эстетикой. Якобы старый мир казался им прекрасным, и они призывали его сохранить единственно ради художественного эффекта. Это мнение следует признать античеловеческим – старый мир был полон зла, люди часто голодали и ради выживания были вынуждены идти на сделки с совестью. Любование старым миром неизменно включает себя любованием злом. Разве консерваторы были такими? Леонтьев – скорей всего, не зря Мережковский называл его сатаной. Но это литература, искусство.
Чего искали консерваторы, имевшие влияние на ход событий? Счастья для людей. Им казалось, что старый мир делает человека более счастливым. Их страх перед новизной – это опасения любящего как бы не стало хуже, как бы то немногое хорошее, что есть сейчас, не исчезло. Реальных консерваторов заботит благо и ради него они с радостью переступят через любую эстетику. Взять хотя бы архитектуру – крестьянская изба, украшенная наличниками, чрезвычайно живописна, а панельный дом, составленный из цемента и стальных прутьев, напротив того, уродлив. Что выбирает консерватор, сообразующийся с благом отдельного человека? Панельный дом. Сначала тепло и безопасность, а потом уже всё остальное.
Консерватор, в отличие от прогрессиста, любящего ломать людей через колено ради того, чтобы они соответствовали его теориям, полон любви. Он боится причинить страдания. И раз так, он важен в новом мире именно как тот, кто будет сопротивляться радикальным социальным экспериментам, в том числе и эмансипации, ради блага человека. А как быть с текстами классиков? Достаточно признать, что не все эмансипации вредны. Есть запреты, отказаться от которых не грех, и есть запреты, жизненно важные. Провести между ними различие, отказаться от некоторых положений и продолжить свою работу, теперь уже наверняка зная, что можно, а что нельзя.
