Рубрики
Блоги

День рождения Солженицына. Cлово к читателю

Так все-таки Солженицын из разряда духовных «свай» или «стропил»? Укоренитель фундамента или «надстройщик» только? Мне представляется, что он – уникальное сочетание того и другого. «Надстроив» в литературе, в историософии, в политике столько, сколько хватило бы на многие-многие жизни, он тем самым добавил еще одну духовную «опору» в основание нашего нынешнего и, несомненно, вечного «Русского мира».

Есть в России имена, которые не нуждаются в формально-анкетном «Ф.И.О.». Просто имена. Разумеется – Пушкин. Разумеется – Достоевский. Разумеется – Толстой. В последнем случае это особенно наглядно: ведь вообще-то у нас было много «Толстых».

Об остальных открыто пространство для творческого, то есть культуросозидающего спора. А как же, например, Гоголь? Или Горький? А уж Чехов: «Я мог бы стать Шопенгауэром или Достоевским?» И еще много кого каждый из нас приведет «например».

Это значит вот что: «культура» – если она культура в том смысле, что являет собой аутентичное выражение народной души и народного «тела», – неизбежно фундаментальна. Стоит на прочных, глубоко укорененных в народную «толщь» и историческую глубину духовных «сваях». От крепости этих «свай» напрямую зависит, как высоко вознесется последующее культурное «строительство» данного наро- да. И как долго в веках сможет простоять вся эта на самом деле тончайшего «эфира» постройка.

И вот вопрос, который опять острейшим образом даже не встал, а врезался в наши души (и рассек их пополам) в связи со столетием Солженицына: кто он? Четвертая «свая», добавленная к нашей великой культурополагающей «Троице» до сих пор не самоопределившимся Русским двадцатым веком? Или только некто из разряда «стропил», имеющих уже лишь локальную цель и задание? Или, как настаивают некоторые, совершенно чуждое, «с боку припёку», почти вражеское «архитектурное излишество»?

Вопрос каверзный. Потому что как смотреть. Одно дело сказать: Солженицын вырос из «золотого века» нашей культуры, продолжив во времени энергетику и смыслы тех, кто тогда русскую «подземную» стихию своим духовным трудом «осваивал». И совсем другое: Солженицын сам ушел еще одной духовной «сваей» в «золотой век», что и подтверждено его вызывающе бесспорной Нобелевской премией по литературе от 1970 года? То есть, при всем уважении к «Нобелю», стал «классиком» – почитаемым, но не читаемым? Пушкина, Достоевского, Толстого по крайней мере уже почти второй век «проходят» в школе. А вот как читают в нашей сегодняшней школе Солженицына?

Можно ли вообще «проходить» его «Архипелаг ГУЛАГ»? Когда с самим ГУЛАГом мы всё еще по-настоящему не разобрались и когда вдруг в ответ на нарастающее требование одной части общества перестать «очернять» Иосифа Виссарионовича персонально появляется – по примеру «Бессмертного полка» – идея «Бессмертного ГУЛАГа»?

А если «не проходить», то есть исключить его из школьной программы (как предлагается некоторыми депутатами Госдумы), то что за образ останется в головах тех, кто сегодня только прикасается к сокровищам нашей культуры? Ведь именно книга о ГУЛАГе, вторично «догнала» Солженицына спустя почти тридцать лет после реального ГУЛАГа. И отправила в места «действительно отдаленные» на те долгие двадцать лет, в которые, по сути, и решилась судьба России под шифром СССР.

Парадоксальная ирония этой высылки Солженицына, однако, заключается именно в том, что, отправив его в вермонтские леса, «Вожди» не превратили его в «эмигранта». Но, наоборот, дали ему возможность доказать, что никаким – ни «внутренним», ни внешним – «эмигрантом» он никогда не был и не стал. А был всегда – и на фронте, и в ГУЛАГе, и до высылки, и после – абсолютно и неразрывно вместе с Россией. И не уставал ее «обустраивать», то полагаясь на мужицкую упругую волю миллионов Иванов Денисовичей, то на необъяснимую выносливость миллионов Матрён, то на не до конца утраченный инстинкт самосохранения и «реализм» советских «Вождей».

И, наконец, на способность (и готовность) тех, кто неожиданно для самих себя вскоре станет властью новой, посткоммунистической, вникнуть в его «посильные соображения» о Российском Союзе. России. Ведь пророчески предупреждал он, публикуя «Как нам обустроить Россию?» еще в июле 1990 года: «Часы коммунизма — своё отбили. Но бетонная постройка его ещё не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами».

Если все же попытаться ответить на тот самый каверзный вопрос, то стоит обозначить одно важнейшее и даже его гонителями не отрицаемое свойство: неразрывное единство художественного слова, историософской мысли и политического поступка. Эта цельность избавляет Солженицына от всегда несколько сомнительного статуса «морального авторитета».

Сомнительность в том, что если мы ищем такой авторитет не в себе, а в ком-то другом, то это означает, что у нас нет и эталона для правильной моральной оценки. Нельзя быть «моральным» за или вместо других. И главное мотто Солженицына – «Жить не по лжи!» – обращено не к «нам», а к себе самому. Прежде всего – и только. А каждому из нас доверено проверить на самом себе, «по Сеньке ли шапка»?

Именно отсутствие всякой претензии выступать в роли «совести нации», счастливым образом избавило Солженицына от знаменитой своей «липкостью» ленинской характеристики интеллигенции. Хотя не избавило от попытки запятнать его имя еще более дурно пахнущим – «литературный власовец». Не получилось. Не пристало.

Потому что если прислушаться, то сразу замечаешь фальшь и ложь в самом этом словосочетании. О каком «изменничестве» может идти речь?! Может быть, об измене принципам «социалистического реализма?» Но Солженицын этим принципам никогда и нигде не присягал! Он всегда шел своими путями, сотворяя себя мастером литературы, творчески преданным самым интимным и самым глубоким заветам классиков девятнадцатого века. От миниатюры об одном дне Ивана Денисовича до практически мультимедийного, формата 3D «Красного колеса» через полифонический роман («Раковый корпус», «В круге первом») он этим заветам не «изменял». А, наоборот, поступал так, как и должен поступать настоящий «Хранитель», – искал современные формы и одновременно восстанавливал кропотливо, вводя новые слова, сам литературный русский язык.

Поэтому можно было бы ожидать от врагов краткого, как выстрел: «Власовец!» С присовокуплением требования отдельного для Солженицына «Нюрнберга». Но от чего-то тогда не решились и сейчас не решаются. Не потому, видимо, что Солженицын боевой офицер, орденоносец, вложивший в победу над нацизмом всего себя, подобно тем, кого мы сегодня славим «Бессмертным полком». Ведь и Власов был боевой генерал. А потому, что, кажется, и до ненавистников доходит та ничем не замутняемая сила любви Солженицына к Родине, к России, обустройство которой составляло всегдашнюю цель его каждой строки, каждой мысли, каждого поступка.

Так все-таки Солженицын из разряда духовных «свай» или «стропил»? Укоренитель фундамента или «надстройщик» только? Мне представляется, что он – уникальное сочетание того и другого. «Надстроив» в литературе, в историософии, в политике столько, сколько хватило бы на многие-многие жизни, он тем самым добавил еще одну духовную «опору» в основание нашего нынешнего и, несомненно, вечного «Русского мира».

Насколько эта догадка верна? Проверьте: нынешний юбилейный номер наших тетрадей в конечном счете именно об этом.

Автор: Леонид Поляков

Политолог, профессор Высшей школы экономики