Балет и молитва как сопротивление материалов

Любой среднестатистический читатель на вопрос, что общего между священником и балериной, махнёт рукой и раздражённо воскликнет “фу ты ж, ну ты ж, Господи, ты ж Боже мой!”

Не будьте среднестатистическим читателем, выбивайтесь из середины и взмывайте над толпой. Чем выше – тем видней. Сама я недавно обнаружила, что у многих, казалось бы несовместимых, призваний на самом деле единая суть. И если суть эта – помогать людям верить, что никакая мрачная сила никогда не сможет окончательно истребить ту самую красоту, которая не даёт победить полному отчаянию, то разницу между священником и балериной можно определить только экстравагантностью одеяний и натренированностью сухожилий.

В самом начале второго ковидного лета 2021 года я с особым интересом отметила соображения одного мудрого священника. В самом конце всё того же лета (не далее, как вчера) выслушала исповедь одной опытной балерины. События между этими двумя диалогами только подтверждают общий посыл обоих призваний.

Люди неспроста растят сады и сажают цветы в горшках, пытаясь окружать себя красотой, считает священник. Повсюду, где бы они ни жили – oт скромного балкона или узкого подоконника городской квартиры, до индивидуального дома, утопающего в личных сотках, возделанных собственными руками.

«Злу не удаётся полностью разрушить красоту этого мира, как не удаётся изничтожить образ того самого первого райского сада, куда Господь поместил людей, из своей бесконечной любви к ним».

Любая живая красота, говорит священник, природная или человеческая, есть воплощение любви и надежды. Это постоянное напоминание о том, что окружающий нас мир не пал под натиском зла, что красота и любовь существуют и продолжаются, несмотря ни на что. Творящие красоту сдерживают зло.

Ибо самый главный и сaмый успешный метод зла – подталкивать своих жертв к отчаянию, заставляя их поверить в полную безнадёжность всего, втягивая в отвращение к самим себе, к окружающим, к целому миру.

«Я верю в силу красоты и нежности, – говорит священник. – Это очень серьёзная терапия. Даже простое созерцание красоты успокаивает и наполняет энергией мужества человека, подверженного агрессии, потому что показывает и доказывает ему, что жизнь продолжается и её можно улучшить. Помните, что было сказано в видении святой Екатерине Сиенской, живущей в суровом cредневековом мире огня и металла: « Религия моего сына – это просторный, радостный, благоухающий сад…»

Bсюду, где живёт красота – природная или созданная человеческими руками, жизнь продолжится и победит, – считает священник

• Они сказали, миру сейчас не до красоты , – говорит балерина. – Сказали, всё это очень мило, но без всего этого можно обойтись. Тем более теперь. Поэтому, сказали они, положите ваши жалобы в кармашек и прикройте сверху носовым платком. Либо все дети, начиная с 12 лет, в вашей школе будут вакцинированы, либо мы всё закроем, если вы позволите себе хоть малейшее нарушение. Миру не нужен балет, миру нужна противовирусная защита. И давайте без эмоций. Оповестите ваших родителей и если к сентябрю вы позволите себе принимать на занятия не привитых, или разрешать ученицам во время уроков спускать маски под нос, – можете распрощаться и со школой и с лицензией на профессию.

Она очень спокойна, подтянута, сдержана. Говорит размеренно, без эмоций. Первый год пандемического затвора, отмену всех занятий и спектаклей, она пережила на горячем энтузиазме: держалась сама, подбадривала коллег, успокаивала учениц и их родителей. Всё скоро кончится и снова начнётся. В смысле, кончится плохое, начнётся хорошее. Мы выстоим. Мы выдержим. Нам помогут. Она организовала занятия “он лайн”, в отдалённом режиме, продолжала подбадривать учеников и преподавателей, увлекала планами новых спектаклей, вдохновляла на свежие идеи. Придумывала сцены, костюмы, декорации. Не теряла самообладание, надежду и контакт.

После первого локдауна, ранней весной, как только наметились послабления, но групповые занятия в помещениях ещё не вернули, она добилась разрешения проводить свои балетные классы на открытом стадионе, под строгим контролем, с обязательной дистанцией между ученицами и регулярной обработкой антисептиком всего вокруг. Самые стойкие приходили в любую погоду и отчаянно корчились, в куртках и трениках, под хлёстким ветром и моросящим дождём, на пластиковых ковриках, наброшенных на стадионный бетон, пытаясь отрабатывать классические экзерцисы в экстремальных условиях. Не Ваганьковское училище в эвакуации, во время Великой отечественной, конечно, но всё-таки. Для изнеженных комфортом французов нынешнего поколения, почти Вторая мировая.

Потом пришло очень кратковременное послабление. И снова ушло,  не солоно хлебавши, безропотно уступив место новому шантажу.

• Когда нас оповестили о принудительной вакцинации детей, у многих моих коллег просто случился нервный срыв, – говорит балерина. – До сих пор мы думали, что принуждение ограничат взрослыми преподавателями. Мы прекрасно понимаем, скольких учеников лишатся наши школы, при таком раскладе. Многие из нас сами были вынуждены согласиться на прививку, чтобы не лишиться работы, лицензии, вообще всего. Все, кого я знаю, категорически не хотят прививать своих детей. Поэтому, за последние несколько недель, с момента объявления о принудительной вакцинации с 12 лет, многие мои коллеги просто закрыли свои частные школы и заявили о банкротстве. Все в ужасном состоянии. У многих глубокая депрессия. Никаких перспектив. Те, кто ещё стоит на ногах, надеются, что до конца сентября (крайний срок для проведения вакцинации детей от 12 лет), случится что-нибудь, что обнулит весь этот безумный, дикий, преступный процесс. Любым образом. Мы уже достигли такого уровня напряжения, просто от одного ощущения тотального абсурда и открытого вредительства, что у многих, с кем мне приходится говорить об этом, одно и то же чёткое желание: что-то должно произойти, чтобы вся эта дикость прекратилась. Я не знаю, что. Но это не должно продолжаться бесконечно. Нас просто выдваливают из жизни. Нам откровенно и постоянно дают понять, что то, чем мы занимаемся человечеству не нужно вовсе. Что мы – перeжиток, мешающий менталитету новых технологий. Мы – архаика, атавизм. Представьте себе, я это услышала от одного важного и очень самоуверенного чиновника: «Человечество обойдётся без искусств, но не выживет без технологий». Представляете, какой нечеловеческий цинизм… »

Цинизм уже не удивительный, но действительно, совсем не человеческий. Вспоминается городская легенда о Черчилле и военном бюджете, который он будто-бы отказался подписывать, не увидев в нём графы о расходах на культуру, и будто бы сказал : «За что же, в таком случае, мы собираемся воевать?.. »

– Я спрашиваю балерину, за что воюет она сама.

 

– Я не воюю, – смущается балерина. – Я танцую. И учу танцевать детей.

 

– Значит, вы просто и эффективно сопротивляетесь.

 

– Может быть, – задумчиво говорит она. – Только мы пока так и не поняли, чему или кому. Но, знаете, когда вы, никогда ничего не нарушая, делаете своё дело и вдруг обнаруживаете, что внезапно стали подозрительным объектом, что за вами шпионят, вас обвиняют и пытаются в чём-то уличить, у вас волей-неволей возникает желание сопротивляться. Неважно, чему. Вы просто кожей чувствуете, что добра вам здесь не желают. Желают, чтобы вы сдались и отказались от того, что делаете. Даже не объясняя, почему.

Она, усмехаясь, рассказывает, как во время уже начавшихся в последние две недели августа занятий с подготовительными группами в её балетной школе, туда регулярно по нескольку раз в день наведываются посланники из местной мэрии, возникая в дверях внезапно посреди урока и зорким взглядом прочёсывая ряды учащихся, в попытке заметить спущенную под нос маску, не соблюдённую дистанцию или проверяя количество детей в помещении. Как по нескольку раз в день те же сотрудники мелькают в окнах первого этажа, пытаясь углядеть что-то среди замаскированных и асептизированных детей, что позволит внести в протокол “серьёзные нарушения” и объявить давно обещанное закрытие школы. Эдакие народные дружины в поисках опасных нарушителей.

Они снуют поблизости и шныряют внутрь по нескольку раз в день. За то время, пока длится наш разговор (мы говорим снаружи, у окон школы, около 45 минут), я имею удовольствие лично лицезреть одну такую проходящую проверяющую даму, с бегающими по асфальту глазами, рикошетом попадающими в окна, где ведёт занятия молоденькая коллега балерины. Балерина здоровается с дамой подчёркнуто вежливо. Дама не отвечает, прикинувшись, что внезапно оглохла и теперь идёт по своим делам.

 

– Она контролирует нас по нескольку раз в день, уже целую неделю ,- говорит балерина. – Чего они хотят добиться, я не понимаю. Но если нас ещё раз закроют на локдаун, мы не сможем оправиться. Это наш последний шанс. Уже больше половины родителей объявили, что они заберут детей из школы, если решение о вакцинации не отменят. Я ничего не могу сделать… И ведь, знаете, мы все знакомы – я, мои педагоги и эти проверяющие. Это всё были самые обычные люди: мне часто приходилось общаться с ними в мэрии, по разным административным делам. Всё всегда было очень мило и симпатично. Мы были рады видеть друг друга и оказать другу посильную услугу. Мы знаем друг друга по именам…Что такое случилось, что они как по команде начали искать здесь врагов?.. »

 

Я повторяю ей слова священника о силе красоты, природной и человеческой, как мощной терапии и противостояния злу. Говорю, что учить красоте детей – занятие поважнее новых технологий. Убеждаю, что жизнь продолжается и её можно улучшить. Ссылаюсь даже на святых и мучеников в средневековом “мире огня и металла”.

Мы обе знаем, что красота обязательно спасёт мир, но за это нам теперь остаётся только молиться. По старым “технологиям”. Новые не помогут.