8 декабря в кинопрокат вышла документальная лента Любови Аркус «Балабанов. Колокольня. Реквием», породившая новый виток обсуждений вокруг фигуры культового режиссёра. Аркус, близкая подруга Алексея Октрябриновича, сумела запечатлеть на камеру, очень близко, последние годы его жизни. Балабанов позволил запечатлеть ей себя в работе, дома, на отдыхе.
В начале ленты говорится, что кадры эти показываются с его согласия. Дай Бог!
К сожалению, как это часто бывает с правильным кино, зрителю показали ленту Аркус весьма и весьма ограничено. Особенно в провинции. В Крыму кинопрокатчики вообще проигнорировали ленту. В Севастополе один сеанс в день давали в кинотеатре «Украина» – за что ему спасибо. Похожая ситуация была и в других регионах России. Что ж, в этом тоже есть своя симптоматика: когда кинотеатры забиты дешёвыми западными ужастиками вместо фильма о главном режиссёре новой России.
Определение это («главный режиссёр новой России»), данное всё той же Аркус, вполне обосновано. Алексей Балабанов, действительно, на века запечатлел Россию – как её внешнюю, так и, что важнее, внутреннюю, скрытую, сторону (the dark side of Russia, сказал бы мистер Уотерс). Пройдут сотни лет, и нашу жизнь, несомненно, станут изучать по фильмам Балабанова. И речь тут не только и даже не столько об антураже, быте, типажах, хотя они сфотографированы с монументальной глубиной резкости, но и, в первую очередь, о том, что сидело в самой ткани нашего бытия, на клеточном уровне – речь о скрытых мотивах, комплексах, архетипах, страхах, etc. Можно сказать, что Балабанов нащупал русский нерв, русскую экзистенцию, но подобные фразы будут неполными.
Ведь тот же «Брат», на первый взгляд, довольно незамысловатое кино о бандитах, пусть и ставшее энциклопедией российской жизни. Но с каждым просмотром эта картина раскрывается по-новому, обрастая всё большим числом скрытых смыслов и коннотаций. Более того, само время привносит и создаёт их. И вы видите другой Петербург, ощетинившийся, ледяной, потусторонний. Балабанова часто сравнивают с Достоевским, но тут уместно и другое сравнение – с Гоголем: когда перед нами и не люди вовсе, а демонические сущности, не улицы, а пространства между адом и раем; однако всё это – часть Города, о котором писали и Гоголь, и Достоевский, а после снял кино Балабанов.
Меж тем он, конечно, режиссёр, прежде всего, 90-х, пусть и последняя картина его («Я тоже хочу») датирована 2012 годом. Вот и в фильме Аркус Балабанова спрашивают: «Почему все ваши ленты выглядят так, словно они из 90-х?» – а он отвечает: «Потому что тогда я был счастлив». Да, суть тут не во временной привязке, не в хронологии, а в фундаментальных смыслах, в базисе, на основе которого всё это монтируется и собирается в большое полотно жизни. Ведь, да, 90-е были страшным временем, разорванным и разрывающим, кусающим, уничтожающим, бьющим – однако вместе с тем это было время и колоссальных прорывов, свершений.
И Балабанов блестяще ловил, фиксировал невидимую связь между победой и поражением, проигрышем и выигрышем, красотой и уродством, подвигом и предательством – он сам постоянно ходил на грани, переживая, казалось, абсолютно за всё («пораженье от победы ты сам не должен отличать», как писал Борис Пастернак). А трагедия Балабанова как раз-таки и состояла в том, что он понимал о людях всё или почти всё, просвечивал их, точно рентгеном – и со знанием этим, ясное дело, примириться никак не мог, был не в состоянии приспособиться к неудобной правде. Балабанов если и любил людей, то не благодаря, а чаще всего вопреки. Так мне видится.
«Ад – это другие» – хрестоматийная фраза Жан-Поля Сартра. К слову, тут сделаю небольшое отступление от магистральной линии, в ленте Аркус Балабанов признаётся в симпатиях к западной литературе XX века: звучат имена Ремарка, Хемингуэя и, конечно, Кафки. По роману последнего Алексей Октябринович сделал фильм «Замок». А до этого было другое эстетское кино – «Счастливые дни», снятое по творчеству Сэмюэля Беккета. И в том, и в другом фильме, к слову, блестяще играет Виктор Сухоруков. В общем, зафиксируем вдохновение Балабанова западной литературой и вернёмся к тезису Сартра «ад – это другие».
Фокус тут в том, что ведь и «рай – это тоже другие». Необходимость признать данный факт настойчиво и тревожно звучит в лентах Балабанова снова и снова. Один из самых тягостных фильмов за всю историю, по сравнению с которым ленты Ларса фон Триера кажутся оптимистичными комиксами, «Груз 200» – это, безусловно, упадок и тлен, да, но вместе с тем это и апология жалости и сострадания к людям, прежде всего, к их слабостям и порокам (пусть и предельно странная апология), а ещё это преодоление (или попытка преодоления, что вернее) тотального одиночества. Как сказано в другом балабановском фильме, «самое главное в жизни – найти своих и успокоиться».
Но подобное удаётся лишь избранным. Для большинства же выходом оказывается смерть, обволакивающая человека, как полиэтилен мебель. Собственно, и фильм Аркус начинается с того, что Балабанов узнаёт свой диагноз: через полтора, максимум через два года он умрёт. У него есть шанс – уехать в Израиль, изменить образ жизни, сделать операцию, но вместо этого Алексей Октябринович снимает «Я тоже хочу». Фильм-завещание и фильм-притчу, в котором, по сюжету, через разрушенную колокольню можно попасть в рай, но берут туда далеко не всех. Колокольня стоит посреди ледяного пространства; такова аллюзия на замёрзшую Россию, замершую в ожидании. Вообще лёд, снег – важнейший балабановский образ; мёртвое пространство, которое алкает воскрешения.
Однако на самом деле смерть приходит к Алексею Балабанову ещё до объявления диагноза. Она как бы настойчиво стучится в двери, а после заходит в дом и блуждает по нему, оставляя грязные следы – вроде тех, что бывают, когда на ботинках тает городской снег. Сначала в 2002 году, когда в Кармадонском ущелье погибает его близкий друг Сергей Бодров-младший. А двумя годами ранее на съёмках фильма «Река», так и незаконченного, обещавшего стать шедевром, погибает исполнительница главной роли Туйара Свинобоева. Плёнка отматывается ещё назад – весьма удачная находка Любови Аркус, – и звучит юношеский текст Балабанова, озаглавленный как «Рассказ». Мальчик – видимо, сам Лёша – узнаёт, что есть смерть (возможно, первая встреча с ней), и ему со всеми, рано или поздно, придётся проститься. У меня, к слову, тоже был такой опыт – удара неотвратимостью смерти – в пять лет. Собственно, именно он, этот опыт, и ещё выворачивающая наизнанку любовь, главным образом и заставляет человека создавать кино, музыку, фильмы.
У Карлоса Кастанеды есть такие строки, широко известные: «Единственный по-настоящему мудрый советчик, который у нас есть, – это смерть. Каждый раз, когда ты чувствуешь, что всё складывается из рук вон плохо и ты на грани полного краха, повернись налево и спроси у своей смерти, так ли это. И твоя смерть ответит, что ты ошибаешься, и что кроме ее прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение». Это тот метод, тот modus operandi, который практикует Алексей Балабанов в своих работах, используя смерть в качестве советчика. Она одновременно материал и полотно, на которое проецируются его фильмы.
В ленте Аркус смерть, как и сам Балабанов, тоже совсем близко. Они как бы слиты воедино, скованные, точно в той песне, одной цепью. Съёмки режиссёра ведутся максимально близко – и Балабанов в кадре выглядит предельно беззащитным, до наготы души, до желания зрителей укрыть, сберечь его. Мы видим не глыбу, не «титана кинематографа», а измученного человека, многое понявшего и со многим смирившегося. Это даёт ему внутреннюю свободу – вот только от неё не становится легче. Одни из самых жутких кадров фильма – даже не слёзы жены Надежды, не съёмки похорон, а искренние слова Балабанова о том, что он несчастен. Говорит он их в интервью на публике, а та в ответ смеётся, воспринимая сказанное не всерьёз. Мол, мастер шутит, возможно.
Важно сказать ещё и вот что. Любовь Аркус, как и многие интерпретаторы, постоянно подчёркивают, что Балабанова не так поняли. (Не знаю, может, для того и был сделан фильм – для декларации определённых идей). Неправильно поняли, прежде всего, в вопросах отношения к Родине, к русскому. Даже записали Алексея Октябриновича в русопяты, русские патриоты (даже «фашистом» после выхода «Брата» назвал его режиссёр Алексей Герман), а «Брат» используют в пропагандистских целях, исказив смысл фразы «сила в правде». На самом деле, как бы пробуют пояснить нам, Балабанов был не такой, он всё больше ходил с пацифистскими лозунгами. Стандартная, на самом деле, история, когда знаковую личность, сделавшую ключевые высказывания, пытаются затянуть в политический лагерь. С Егором Летовым, к примеру, поступали так же.
Но в случае с Балабановым это выглядит особенно нелепо и жалко. И нервным тиком дрожит навязчивый вопрос: «Для чего вы это, а?» Ведь можно сто раз объяснять, что на самом деле Алексей Октябринович хотел сказать фразами в стиле «вы мне ещё за Севастополь ответите» или «не брат ты мне», но они уже есть, и спустя 20 лет зритель аплодирует им, чувствуя внутреннюю правду. И Данила Багров стал первым героем в новом русском кино – воином, идущим на битву с извечным, оскоминно-прогорклым «так жить нельзя», которые запаривали и запаривают нам с дьявольской регулярностью.
Да и, если откровенно, сам Алексей Балабанов, пусть я сейчас и буду банален, очень разный, сложносочинённый, в чём-то пёстрый даже, и фильмы его разные, как и наша с вами Родина. «Я режиссёр, член Европейской киноакадемии», – говорит он в картине «Я тоже хочу» возле колокольни, которая рухнет на 40-й день после его смерти. Говорит, не снимая своей неизменной тельняшки – и точно так же, как и его героя, самого Алексея Октябриновича не берут в премиальный европейский кинематограф. Не потому, что он плохой режиссёр, а потому что слишком русский – и в «Брате», явившем нового героя, и в «Войне», вскрывшей национальный вопрос, и даже в эстетско-европейском кино вроде «Замка». Везде Балабанов не вписывается ни в какие рамки, остаётся собой.
Неслучайно его любимым русским писателем был Николай Лесков. Возможно, самый русский писатель, всё понимавший, смотревший на русского человека, на русское любяще, но вместе с тем справедливо. Убийственно сатиричный, беспощадный в своих оценках, но вместе с тем неизменно трепетно-нежный по отношению к своему народу. Ему фанатично преданный и оттого бескомпромиссный, всегда стоящий особняком, не боящийся проиграть, но по-своему уже проигравший.
Путь Балабанова – это, если угодно, путь русского воина, действующего так, будто он уже проиграл, но оттого побеждающего. Он знает, что делает и для чего делает, принимая свою судьбу в абсолютном смирении; ведь самое худшее с ним уже случилось, смерть прикоснулась к нему. Оттого в лентах Балабанова столько обречённости и предчувствия смерти. Но в этом же – секрет его бессмертия, ключ к тому, чтобы остаться не только в истории кинематографа, но в истории своего народа. Похоже, Алексею Балабанову это всё-таки удалось.
