Рубрики
Блоги Размышления

Актуальность Леонтьева, или византийский якорь России

К 185-летию со дня рождения (25 января 1831 года)

То, насколько Леонтьев был близок к истине в своих историософских размышлениях, можно аргументировать удивительно большим числом его сбывшихся прогнозов. Он, например, почти единственный тогда предупреждал русское общество о тщетности панславизма, а неразумную любовь к «братьям-славянам» называл «нашим болгаробесием». Леонтьев среди моря тогда бушевавших симпатий к «братушкам» один ясно видел, что восточноевропейские народы (Болгария, Чехия и др.) уже духовно встроились в хвост «передовой» Западной Европе с её либерализмом и демократией, и от России они рано или поздно все равно отвернутся. В «Византизме и славянстве» он даже восклицает: «На кой нам прах эти чехи!» 1. Сегодня, глядя на русофобскую и поголовно вступившую в НАТО Восточную Европу, хочется повторить с досадой за Леонтьевым: действительно, на кой прах нам были эти чехи или болгары?!

Также Леонтьев смог разглядеть, что социализм будущего будет новым закрепощением человека, что он есть «непонятый самими социалистами феодализм будущего», «маскированная, неузнанная и сама себя еще не понявшая глубокая и коренная реакция противу гражданского индивидуализма (т.е. противу равенства и свободы) на экономической почве». Удивительно тут и то (на что пока обращают мало внимания), что Леонтьев предчувствовал, какую отрицательную роль в России может сыграть философия, что позже и произошло в случае с гегельянизированным марксизмом.

В одном из писем Розанову он пишет: «Я опасаюсь для будущего России чистой оригинальной и гениальной философии. – Она может быть полезна только как пособница богословия. – Лучше 10 новых мистических сект вроде скопцов и т.д. чем 5 новых философских систем (вроде Фихте, Гегеля и т.п.). Хорошие философские системы, именно хорошие, это начало конца».

Можно, конечно, спорить о том, насколько философия марксизма была «оригинальной и гениальной», однако, по моему глубокому убеждению, далеко не случайно, что марксизм к середине XX века завоевал чуть ли не половину всего человечества, если посчитать население СССР, Китая и Восточной Европы. Историческую силу и потенциал коммунистической философии, в том числе и философии советской, у нас пока сильно недооценивают. Видимо, время беспристрастных оценок еще не пришло, и мы по-прежнему живем, не зная толком даже нашей совсем недавней истории, травмированные своим трагическим историческим величием.

И разве не прав был Леонтьев в том, что победа либерализма и демократии с ее всеуравниванием и идеалами мещанского счастья и благополучия означают, по сути, смерть и исчезновение высокой культуры? За последние 25 лет, с тех пор как либерализм в исторической схватке победил коммунизм, какие великие произведения созданы в литературе, живописи, скульптуре, кино и т.д.? Всеобщая коммерциализация, взрывное развитие средств коммуникации сопровождается глубоким опошлением и измельчанием культуры.

Воистину масс-медиа – это media 2, т.е. нечто среднее, усредняющее.

***

И разве неправ был Леонтьев, когда говорил: «Мученики за веру были при турках; при бельгийской конституции едва ли будут и преподобные».

Сам не чуждый либеральных убеждений в юности, Леонтьев позже ненавидел либерализм: «Я помню, когда я смолоду имел глупость тоже либеральничать (вполне искренно, и это-то и глупо!), добрый и честный Дмитрий Григорьевич Розен, увещевая меня верить больше Богу и Церкви, говаривал: “Non, mon cher К. Н-ч, croyez-moi, il у a quelque chose 3. Я тогда улыбался с гнусной тонкостью, а теперь, когда я вижу у других эту тонкость, я не бью в морду одних – только потому, что они мне кажутся гораздо сильнее меня, а других, которые не страшны, не бью потому, что не хочу судиться у мирового судьи… Но что я чувствую!.. Но что я чувствую!.. О Боже!..» 4

Ученик Леонтьева Ю.Н. Говоруха-Отрок писал в «Московских ведомостях» всего через неделю после смерти монаха Климента (К.Н. Леонтьев принял монашеский постриг незадолго до смерти под именем Климента): «На либерализм наш у него была своя, оригинальная точка зрения. Он считал этот либерализм опаснейшим врагом России и христианства, – более опасным, нежели анархизм, нигилизм, нежели прямая революционная пропаганда. В либерализме он видел медленно, но наверняка действующее разлагающее начало, медленно действующую, но страшную силу – силу пошлости. Он думал, что ни нигилизм, ни революционная пропаганда не в состоянии сокрушить крепкого организма России, но был уверен, что либерализм наш именно силою своей безличной пошлости может подточить этот организм, как мириады ничтожных каждое само по себе насекомых подтачивают вековой дуб…».

***

Зададим совершенно неисторический вопрос: что бы сказал Леонтьев, очутись он сейчас в современной России? И каковы были бы его прогнозы насчет нашего ближайшего будущего? Сам он, кстати, восклицал: «… Я нахожу, что если будущая Россия способна уступить Западу и отречься от Церкви Восточной (не для Папства, а для нигилизма) и от династии своей для режима хамов штатских, то чорт ее возьми, чорт ее возьми. Такую подлую и проклятую, дурацкую Россию и жалеть нечего. Туда ей и дорога… ».

Пожалуй, уже из этой цитаты видно, какой могла бы быть оценка Леонтьевым нынешней России. Более чем возможно, что сегодняшняя ситуация представилась бы ему полным преддверием апокалипсиса в нынешних условиях полного «всесмешения», победы капитализма и «хамов штатских», власти денег, культа потребления и почти полной потери культурного и бытового своеобразия России. Когда улицы Москвы с ее «Макдональдсами», «Шоколадницами» и прочими торгово-кулинарными сетями уже не отличишь от прочих столиц мира. Когда весь мир смотрит и слушает одно и то же, ест и пьет одно и то же, одеваются в одно и то же…

Советский период словно был некоей исторической «загогулиной», который на 70 лет отсрочил для России (да и для Восточной Европы) ее обуржуазивание и встраивание в либерально-капиталистическую матрицу. Неслучайно радикальный социализм и коммунизм вызывал у позднего Леонтьева такой интерес. Возможно, он увидел в нем пока не познавшего себя союзника в борьбе с буржуазией. Но, в итоге, в советском коммунистическом проекте победила не его аскетическая и идеалоцентрическая составляющая, а его установка на «полное удовлетворение материальных и духовных потребностей». Да и вряд ли первое могло в нем победить, уж слишком много ложного было в его основах и идеалах, и предполагавшегося Леонтьевым соединения социализма с Православием не произошло: «Вот разве союз социализма («грядущее рабство», по мнению либерала Спенсера) с русским самодержавием и пламенной мистикой (которой философия будет служить, как собака) – это еще возможно». (Письмо В.В. Розанову 13 июня 1891 г.).

Леонтьев тоже оговаривал, что такой синтез возможен, только если понимать социализм « не как нигилистический бунт и бред всеотрицания, а как законную организацию труда и капитала». Но коммунистическое движение оказалось слишком цельным или тоталитарным, чтобы второе в нем могло существовать без первого.

***

Учитывая пророческую, футуристическую проницательность Леонтьева, не логично ли допустить, что он был не так уж далек от истины в главном, когда видел своеобразие России в ее византизме? «С какой бы стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и государство, мы увидим, что византизм, т. е. Церковь и царь (курсив мой – Ю.П.), прямо или косвенно, но во всяком случае глубоко проникают в самые недра нашего общественного организма».

Сегодня в России нет ни царя, ни не отделенной от царя и государства Церкви. Однако, парадоксальным образом после «советской загогулины», пусть в очень ослабленном виде, но сохраняются отдельные черты того, что Леонтьев и определял как византизм. Можно сказать, что Россия если еще чем-то отличается от остального мира, то как раз своим сегодняшним бледным подобием леонтьевскому византизму:

1) Во-первых, это крепкая авторитарная власть и готовность народа повиноваться «партии власти». Такая, по сути, невыборная власть необходима в том числе для того, чтобы держать вместе разные народы, этносы и регионы нашей страны с их разными культурами и традициями. Помимо прочего эта «национальная пестрота» с одной стороны грозит России распадом, а с другой, по Леонтьеву – является залогом ее жизненности, сложного цветения. «Где опасность, там вырастает и спасительное».

2) Большая по сравнению с Европой приверженность России и ее народов традиционным ценностям, большая роль традиционных религий и, в частности, Русской Православной Церкви.

И, вполне возможно, наш шанс протянуть еще сколько-нибудь времени в истории, продлить свое бытие Леонтьев увидел бы в только что наступившей новой холодной войне с Западом и в размежевании с ним и его ценностями. «Не было счастья, да несчастье помогло». Сегодня сама объективная логика ситуации, ожесточенный и торопливый Drang nach Osten Запада подталкивают наши элиты к сопротивлению во многом вопреки их воле. По большому счету только благодаря этой конфронтации и «холодной войне» есть слабая надежда, что будут, в частности, все-таки отменены истребительные реформы науки и образования (вопреки Грефу), медицины, очередные приватизационные планы.

Конечно, все остаточные византийские или полувизантийские черты существуют пока на каком-то полулегальном основании, полустыдливо, когда их даже не называют по имени, а либо просто обходят молчанием, либо переименовывают в фальшивой официальной риторике. Они находятся ожесточенном противостоянии с либеральными принципами, которые все более и более проникают в нашу жизнь. Но более чем возможно, что только ими еще держится, еще не распалась Россия. Убери их, и нашей страны просто не станет. Ведь именно эти черты России сегодня вызывают у Запада наибольшее неприятие на идеологическом уровне: «тирания Путина» и декларируемый традиционализм (весьма и весьма на самом деле относительный).

Тем не менее, очень похоже, что это и есть те якоря или крюки, за которые мы ухватились и держимся (в чем-то даже бессознательно, вопреки сознательным и декларируемым убеждениям) над самой пропастью грозящего нам сегодня исторического небытия.

Notes:

  1. К. Леонтьев. Византизм и славянство // К. Леонтьев. Избранное. М., 1993. С. 44.
  2. Medius – средний (лат.).
  3. «Нет, мой дорогой Константин Николаевич, поверьте мне, тут что-то есть». (фр.)
  4. К.Н. Леонтьев. «Моя литературная судьба»

Автор: Юрий Пущаев

Кандидат философских наук, научный сотрудник философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова