Земский собор versus Государственная дума: доверие вместо противостояния

РI продолжает разговор о судьбах отечественного консерватизма в начале ХХ века, а именно – о несостоявшемся неославянофильском консервативном политическом проекте переустройства России. В одном из наших предыдущих материалов по этой теме мы пришли к выводу, что неославянофильство не было политической утопией, как это обычно представляется в историографии. Напротив, оно позволило выработать единый метаязык для той части бюрократии и образованного общества, которые негативно воспринимали западный политический опыт и при этом видели необходимость реформ в самой России.

Однако, как показывает в своей статье историк, крупнейший специалист по истории славянофильских проектов Земского собора Игорь Владимирович Лукоянов, призыв к законосовещательному представительству был не только абстрактной «фигурой речи», не только риторикой, но и вполне реальным политическим проектом, обсуждавшемся в самых верхах власти в разгар революционных событий 1905 года.

Игорь Владимирович блестяще описывает, по какой тонкой грани шли дискуссии в высших правительственных сферах, как колебалась чаша весов в первой половине 1905 года между единением царя и народа в форме Земского собора и созданием системного противовеса императору в виде парламента. При этом сам автор – как и другой историк неославянофильства Кирилл Андреевич Соловьев – выражает скептицизм в отношении практической реализуемости идеи Земского собора. Но, с нашей точки зрения, по существу, единственным аргументом против Земского собора в 1905 году стало убеждение, столь свойственное и современному российскому сознанию, что лучше использовать опробованные на Западе политические модели, чем идти своим путем, ориентируясь на собственные традиции.

***

Как известно, идейное оформление славянофильства пришлось на вторую половину 1840-х гг. В принципе, на него следует смотреть, как на запоздалый продукт Великой французской революции. Провозглашение равенства и свобод вызвало к жизни национализм, невиданное до того осознание национального единства. Разумеется, «наш» национализм, начавшийся формироваться на полстолетия позднее и в условиях абсолютистской монархии, имел массу специфических черт. Например, нелюбовь к любым европейским началам, т.е. непризнание связи с идейными предшественниками. Отрицали славянофилы и опору на личность и её неотъемлемые права, подменив её «миром», соборностью. Но в своей основе славянофильство все равно было связано с национализмом. Славянофильство сближало с европейским консерватизмом опора на традиции, главной из которых в случае с Россией было православие. Славянофилы (прежде всего, А.С. Хомяков) выводили из него и самодержавие, и самобытность России, и свое толкование народности. Несмотря на то, что идеологи славянофильства на словах защищали самодержавие, власть в царствование Николая I относилась к ним с подозрением, не столько понимая, сколько ощущая в нем что-то чуждое. И правильно: для них самодержавие было, скорее, следствием и проявлением самобытности, но не её сутью.

Приоритет, отданный народности, ее первичность требовали выводить государственное устройство из народных традиций, отсюда проистекала ненависть к бюрократии (европейская!) и идея Земского собора как русского варианта европейского парламента с самодержавием. Причём основной акцент здесь был сделан не на полномочия Земского собора, а на непосредственность контакта носителя высшей власти с избранниками народа. Предполагалось, что конфликта между ними быть не должно, так как царь и есть главный защитник народных интересов (непонятным выглядело лишь то, почему бюрократия вдруг приобрела стремления, отличные от народных). Конечно, такие идейные конструкции не давали никаких практических рецептов для тогдашней повседневности, они, скорее, свидетельствовали о медленном развитии и изначальной нерасчленённости русской политической мысли в XIX веке. Она совершенно не базировалась на каком-либо сословии или социальной страте, а была достоянием небольшой группы интеллектуалов. Когда же возникала связь идеологии с сословиями, например, с дворянством, то это немедленно приводило к формированию иных идейных течений, для которых славянофильство послужило лишь одним из источников, не всегда главным.

Не удивительно, что к началу ХХ века о принадлежности к прежнему славянофильству заявляли весьма немногие. По сути, идейное течение свелось к небольшой группе поклонников из числа дворянства (А.А. Киреев, Д.А. Хомяков, П.В. Жуковский и некоторые близкие им). Вождём «славянофильской партии» называл себя генерал А.А. Киреев, в прошлом – адъютант великого князя Константина Николаевича. Главным делом жизни для Киреева стало, пожалуй, добиться того, чтобы славянофильская формула К.С. Аксакова «сила власти – царю, сила мнения – народу» была воплощена в жизнь в виде Земского собора. Аргументы за его созыв были следущими: это поможет разрушить бюрократическое «средостение» между царем и народом, убережет Россию от опасностей парламентаризма и революции. Конечно, его аргументы и проекты казались наивными даже современникам. Но по сути подхода к политическим проблемам России к началу ХХ в. он был прав: дарование совещательного представительства в любой форме имело шансы ослабить нарастающую оппозиционность общества. Другими важными пунктами в рассуждениях Киреева была критика бюрократии, как ненужного «средостения» между царем и народом, и призыв к церковной реформе, понимаемой как ликвидация существующих синодальных порядков и особенно практики ¹.

Кроме прямых наследников славянофильского кружка, о своей принадлежности к этому идейному направлению заявляли некоторые публицисты и общественные деятели. Самой заметной фигурой среди них был, пожалуй, С.Ф. Шарапов. Его совершенно не смущало то, что И.С. Аксаков еще в 1885 г. уличил его в том, что их доктрину он читал лишь «отчасти», знал ее «понаслышке» ². В последнее время ряд авторов называет С.Ф. Шарапова одним из главных идеологов российского консерватизма начала ХХ в. ³ Однако все же его трудно в полной мере отнести к консерваторам. Вместе с тем славянофильство, несомненно, оказало на С.Ф. Шарапова заметное влияние.

Политическую доктрину публициста, изложенную им в брошюре «Самодержавие и самоуправление» (Берлин, 1899) г., сближала со славянофильством яростная антибюрократическая риторика. Чиновники для него были сосредоточием всех мыслимых зол, таких как расхищение самодержавия, паралич законодательной деятельности, систематическое искажение воли самодержца ⁴. Для борьбы с этим злом Шарапов был готов на любые меры, включая разрушение административного устройства Российской империи. В своем проекте областного деления России С.Ф. Шарапов предусматривал по сути разделение державы на автономные самоуправляющиеся области, роль центральной администрации практически нивелировалась, а вместе с ней исчезало и самодержавие. Форма правления в планах Шарапова имела второстепенное значение, несмотря на декларации о защите самодержавия. Это косвенно признавал и сам публицист. Оказалось, что для него образцом государственного устройства выступают США. «Мне представляется идеальная Россия примерно в виде современной Северной Америки, с таким же полным и широким местным самоуправлением, но с неограниченным монархом вместо выбираемого каждые четыре года президента. Если около этого монарха современные американские Конгресс и Сенат будут совещательными, то, я думаю, что это будет нечто очень близкое к нашему историческому самодержавию», ⁵ – писал С.Ф. Шарапов В.Д. Белову. Это, кстати, логически вытекало из славянофильской доктрины. Интересно, что одновременно с этим автор выступал за неприкосновенность сословного и общинного строя ⁶.

Выглядит абсурдно? Но это было неизбежной платой за попытки ввести славянофильскую доктрину в реалии ХХ века. В общем, во взглядах С.Ф. Шарапова перемешались абсолютистские и либеральные, а иногда даже и демократические элементы. Определить всё это можно лишь как политическую утопию.

 

Славянофильские рецепты на практике: проекты Земского собора

Соборы как институт сословно-представительной монархии, типичной для Европы, существовали в Русском государстве в ХVI-ХVII веках. Созывались они время от времени (всего состоялось около 60 соборов) по инициативе царя (в период междуцарствий – правящей верхушки), он же определял список вопросов, выносимых на решение Собора. Как правило, это были важнейшие, судьбоносные для страны проблемы (объявление войны, избрание на царство, принятие главнейших законов и т.п.). Состав и численность Соборов постепенно расширялись, в ХVII в. в Москве собиралось уже до 800 депутатов, избранных от большинства сословий русского общества (за исключением крепостных крестьян), а также епископат православной церкви и верхушка государственного аппарата. Продолжительность созыва Собора зависела от конкретных обстоятельств, депутаты могли работать от нескольких часов до нескольких лет. Важно отметить, что эти «совещания выборных», несмотря на формально совещательный статус, имели решающий, властный голос: самодержавие не шло наперекор решениям Соборов. История Земских соборов демонстрирует: чем слабее была царская власть, тем чаще созывались и длительнее действовали Соборы.

Для 80-х гг. ХIХ века Земский собор был уже древней стариной. Однако идея его реанимации возникла у министра внутренних дел в 1881-1882 гг. Н.П. Игнатьева. Граф предполагал созывом собора убить несколько «зайцев»: нанести удар по революционному движению, обеспечить декорацию для коронования Александра III и, наконец, укрепить собственные позиции во власти. В начале 1882 г. сотрудник И.С. Аксакова, единственного оставшегося в живых патриарха славянофильского кружка, П.Д.Голохвастов подготовил проект Собора. Предполагалось созвать 3500-4000 депутатов, избранных от различных сословий российского общества (в большинстве – крестьян), а также верхушку церкви и правительство. Рассаженый по 30 столам, чтобы облегчить контроль за присутствовавшими и исключить оппозиционность, Собор должен был выяснить настроения народа, выслушать и передать своим избирателям содержание царской речи, а также обсудить проект реформы местного управления, подготовленный Кахановской комиссией. В случае, если дискуссия затянулась бы, предполагалось оставить для её завершения комиссию из 30-40 человек, избранную Собором.

Из содержания проекта ясно, что Собор не предназначался для серьезной законодательной работы, а должен был продемонстрировать единение народа с властью, прямое общение царя с подданными и создать иллюзию, что с обществом советуются. П.Д. Голохвастов также «открыл окольными путями затеянную интригу»: Собор затевался «ради того, чтобы создать кабинет на западный образец, составленный из единомышленных, то есть покорных, министров со всесильным премьером во главе» ⁷.

 

Революция 1905 г. и Земский собор

Тем не менее, громкая неудача Н.П. Игнатьева не привела к тому, что и славянофильство, и идея Земского собора исчезли. Всё это продолжало оставаться достоянием небольших кружков и политических салонов, иногла просачиваясь в печать, часто – эзоповым языком (разумеется, без всякой связи с Н.П. Игнатьевым). В условиях запрета на легальную политическую деятельность развитие идеологии шло медленными темпами, не удивительно, что до начала ХХ века оно лишь двинулось несколько дальше уровня «сторонники – противники революции». Дальнейшего расчленения не происходило (можно привести историю ныне хорошо известного кружка «Беседа» и «Русского собрания»). Быстрая дифференциация началась лишь со стартом Первой русской революции.

Характерно, что первой реакцией на расстрел рабочей манифестации в тот же день, 9 января 1905 г. стало понимание неизбежности политических уступок. Уже 9 января великий князь Александр Михайлович собрал импровизированное совещание. А.А. Клопов и В.Д. Белов «были убеждены – стоит лишь царю поделиться властью с обществом, между ними установятся отношения любви и доверия, и всё пойдёт как по маслу» ⁸. Конечно, это были иллюзии, но показательно, что подобные мысли были тогда сильно распространены. Показательно, что инициатива увязать события 9 января и необходимость политических уступок либералам (законосовещательное представительство) исходила от великого князя и его окружения – отнюдь не славянофилов. Слова «Земский собор» тут же вернулись в лексикон негласного корреспондента Николая II мелкого отставного чиновника А.А. Клопова, который, кстати, был креатурой Александра Михайловича. 18 января 1905 г. он встречался с царём и пару недель спустя утверждал, что Николай II «Земского собора не боится и в принципе на него согласен. Удивительна только медленность, с какою всё это делается» ⁹. Это был сигнал, данный обществу. В ответ в печати тут же развернулась дискуссия, за которой стоял, прежде всего, А.С. Суворин – хозяин «Нового времени» и также сторонник соборной практики.

Сторонников у собора оказалось немного, опасений разного рода высказывалось больше. Так, по мнению видного правого деятеля Ф.Д. Самарина, в тех условиях Собор рассматривался в обществе как настоящее народное представительство, поэтому его поддержка означала бы присоединение немногочисленных идейных монархистов к «общему движению», т.е. к конституционалистам ¹⁰. Отчаянную агитацию за собор повёл А.А. Киреев. Генерал полагал, что система государственной власти в России находилась в кризисе, «самодержавие бюрократическое обанкротилось», оно уже не сможет оставаться прежним. Вернуться к самодержавию «a la Nicholas I» невозможно; правительство – «дряблое и слабое», само не способно «выбраться из глубокой трясины, в которую оно завело Россию» ¹¹. Поэтому, по убеждению А.А. Киреева, «к Земскому собору мы придем фатально (иначе придем к революции)». А.А. Киреев надеялся сохранить неограниченное самодержавие, но не «бюрократического вида», а сделать его «совещательным». На бумаге такой Собор выглядел наилучшим выходом: это обещало и изменение самодержавия, пропитавшегося бюрократическим духом, и удовлетворение общества, которому следовало радоваться тому, что с ним советуются.

А.А. Кирееву удалось привлечь на свою сторону «Отечественный союз» – оформившуюся 24 марта 1905 г. в Петербурге партию правых под председательством А.А. Бобринского. «Отечественный союз» сразу приступил к разработке учреждения Земского собора. Порядок избрания депутатов на Собор разработал В.И. Гурко, заведующий Земским отделом МВД, а позднее – товарищ министра внутренних дел. Собор в его представлении должен был состоять из 612 депутатов с преобладанием крестьян и землевладельцев, избранных на основе сословного и имущественного цензов. Собору предстояло съезжаться на краткий срок для решения наиболее принципиальных вопросов государственной жизни. Для постоянного же участия в законотворческой деятельности предполагалось избрать из состава Собора Земскую думу из 128 человек. Дума должна была участвовать в разработке законопроектов, а также получала право запросов министрам и ходатайства перед царем о созыве Собора ¹².

Тем самым, весной 1905 г., по мере того, как верноподданное общество и власть осмысливали рескрипт 18 февраля, большинство склонялось к варианту Земского собора, расходясь лишь в деталях, пусть и существенных. Однако бюрократия наравила дело в другое русло. 12 марта 1905 г. начались заседания особого предварительного совещания при МВД в странном составе: к чиновникам различных ведомств С.Е. Крыжановскому, Д.Ф. Трепову и А.И. Путилову был добавлен профессор государственного права И.А. Ивановский. «Представителем» же общества оказался близкий лично А.А. Кирееву Ф.Д. Самарин, выступавший, как уже говорилось, вообще против любого представительства в тех условиях, в том числе и Земского собора (впрочем, его участие ограничилось первым заседанием). В итоге три бюрократа и профессор решили, что Земский собор не подходит из-за бесплодности его решений в ХVI-XVII вв. (странное заключение, если рассматривать его как опору самодержавия), поэтому они остановились на варианте достаточно многочисленного (400-500 человек) постоянного представительства, которое решили назвать Государственной думой, заимствовав название из проектов М.М. Сперанского. Автор этой конструкции С.Е. Крыжановский, согласно его воспоминаниям, тогда уже понимал, что через непродолжительное время Дума неизбежно осознает себя парламентом.

Иначе говоря, исходная идея, с которой соглашался Николай II, о создании советника императору в законодательных делах, на которого к тому же можно было взвалить часть ответственности за принимаемые решения, оказалась подмененной проектом создания оппозиционного самодержавию представительного органа с перспективой превращения его в действительный парламент. Что означало конец самодержавия в России. Безынициативный А.Г. Булыгин, по мнению того же С.Е. Крыжановского, не хотел разбираться в ситуации, фактически пустив дело на самотек. В результате, начав с идеи представить перед самодержавием мнение страны, власть закончила созданием себе врага.

Однако проекты славянофильского Земского собора ещё не были окончательно похоронены. Неожиданно, на очень непродолжительное время, надежды А.А. Киреева получили действительные основания.

17 мая в Петербург пришла весть об ужасной катастрофе – полном разгроме эскадры адмирала Рожественского в Цусимском проливе 14-15 мая. Военная неудача поставила под сомнение перспективу продолжения и без того несчастной и неудачной для России войны. Но никто не хотел брать на себя ответственности за признание поражения. Тут и вспомнили о планах Земского собора – почему бы не передать на его усмотрение вопрос о продолжении военных действий или признании поражения и заключении тяжелого мира ¹³. По-видимому, в дни между 18 и 23 мая были составлены несколько проектов созыва Земского собора ¹⁴. Отличаясь в деталях, они исходили из схожих установок. Выборы в той или иной степени предполагалось организовать на сословных началах с использованием прихода как низшей избирательной ячейки (для иноверцев – их церкви) и некоторых цензах (например, осёдлости или имущества). Собор следовало созвать максимально быстро – уже в августе 1905 г. из нескольких сотен (от 200 до 1000) депутатов. Лишь в одном варианте (№3) был представлен список из 10 вопросов, которые следовало задать Собору. Речь шла о продолжении русско-японской войны, о внешних займах, о реформе местной власти и местного самоуправления, а также о мерах по поднятию благосостояния народа и успокоения страны. Различия в проектах касались в основном порядка проведения выборов.

Чаша политических весов качнулась в сторону Собора на очень непродолжительное время. Уже 23 мая Николай II препроводил на рассмотрение Совета министров соображения об учреждении Государственной думы, подготовленные комиссией А.Г. Булыгина ¹⁵, полученные им 17 мая ¹⁶. 24 мая 1905 г. булыгинский проект и проекты созыва Земского собора были обсуждены на Особом совещании при Совете министров под председательством Д.М. Сольского. За Собор однозначно выступил лишь Д.Ф. Трепов, другие участники с большей или меньшей степенью критики, но отвергли его в пользу булыгинской Думы. Лейтмотивом опасений можно считать слова А.Г. Булыгина: «Проект[ы] о Земс[ком] соб[оре] ведут к конститу[ции, Собор] обратится в Учред[ительное] собрание» ¹⁷.

Уже после начала обсуждения булыгинского проекта в Совете министров, 28 мая Киреев встречался с императрицей Александрой Федоровной. «Они (царь и царица) опасаются, чтобы “совет” земли (Земск[ий] собор) не возмутился против царя, не превратился в констит[уционную] камеру. Я объяснил, что все будет зависеть от того, из каких элементов будет составлен З[емский] соб[ор]. Объяснял, что если элементы эти будут консервативны, то нечего опасаться, но я допускал серьезность и даже опасность этой операции, хотя считал ее необходимой». «Царица еще раза два возвращалась к опасности, чтобы Земск[ий] собор не превратился в парламент, я все то же возражал, что ежели З[емский] собор будет составлен на консервативных началах, то он не представит опасности Она слушала меня с большим и благосклонным вниманием» ¹⁸. А 6 июня Николай II в своей речи перед депутацией земско-городского съезда (12 человек) говорил о союзе царской власти и земли: «Моя воля – воля царская созвать выборных от народа – непреклонна. Пусть установится, как было встарь, единение между царем и всею Русью, общение между мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам» ¹⁹. В этих словах самодержца можно усмотреть определенное влияние А.А. Киреева. Сам генерал воспринял царские слова как обещание созвать Земский собор.

Однако опасения оказались сильнее. Сначала один из главных защитников Собора Д.Ф. Трепов поменял позицию и проголосовал 28 июня за учреждение Думы в булыгинском варианте. Его поддержал Д.М. Сольский, встретившийся с Николаем II 4 июля. Пугая самодержца разрастанием революции, Д.М. Сольский прямо заявил ему, что скорейшее учреждение Думы необходимо и что, несмотря на отсутствие формальных ограничений самодержавной власти в законе, ей придется действовать «с особой осмотрительностью», стремясь не вступать без серьезных оснований в конфликты с будущим народным представительством ²⁰. По-видимому, события первой недели июля окончательно склонили Николая II к выбору булыгинского проекта.

В целом, от булыгинской Думы Земский собор отличался слишком многочисленным составом (как минимум, 1,5 – 2 тыс. человек) и своей ориентацией не на постоянную законосовещательную работу, а на получение ответа от “народа” на некоторые ключевые вопросы общественно-политической повестки. Земский собор кажется не слишком удобной формой представительства и с чисто практической точки зрения. Ведь всех депутатов надо было бы привозить в столицу, где-то их собрать (в 1905 г. такого помещения не существовало), как-то организовать работу столь многочисленного собрания. Тем самым, Земский собор в большей степени напоминал декорацию, и, наверняка, созыв такого собора вызвал бы сильную критику как либералов, так и левых. Понятно, что по совокупности проблем идея Земского собора выглядела скорее утопией, чем реальным планом.

В дальнейшем идея созыва Земского собора всплывала на поверхность ещё несколько раз. В первую очередь, – в связи с планами правых упразднить законодательную Думу, отменить большинство уступок, данных 17 октября, которые они считали чрезмерными. Время от времени возникала мысль о созыве Собора вместе с Государственной думой. Например, для возвращения Думе законосовещательного статуса и формирования в народном представительстве консервативной опоры самодержавной власти ²¹. Однако ни одно из подобных предложений не было воплощено в жизнь.

Сейчас, в общем, понятно, почему. Земский собор как с точки зрения его организации, так и полномочий выглядел сомнительно в реалиях начала ХХ в. Особенно на фоне хорошо известной парламентской формы, опробированной в ряде европейских стран и при сохранении монархии (например, Германия или Австро-Венгрия). Славянофильская же модель, основанная на идеологии раннего национализма, совершенно не отвечала на новые вызовы времени и не обещала внятных политических дивидендов.