VI
Резюмируем посыл текста.
В романе «Отцы и дети» Тургенев просто высмеял искусственное и надуманное противостояние России и Европы, показав, что настоящая Россия – «старики» Кирсановы, плоть от плоти екатерининских дворян (недаром роман начинается с вводной в родословную Аркадия), – и есть Европа. А визгливая невежественная Азия, рядящаяся в одежды прогресса – Базаров – дремуча и отстала.
Интересно, что об этом прямым текстом говорит сам Тургенев. Кирсанов-дядя, который в самом начале книги, при первом знакомстве с Базаровым произносит страстный монолог, буквально называя нигилиста дикарем, варваром и – (sic!) – татаро-монголом. Нужны ли подсказки прямее?
Именно поэтому посвящение «Отцов и детей» Виссариону Белинскому – не что иное, как издевательство и щелчок по носу идиота, который призывал «счищать с расейской публики грязь лопатой». Малообразованный, но пылкий дурак Белынский (настоящая фамилия) говорил так о людях, читавших книжные новинки в оригинале – ведь публика и есть мыслящая (c’est-à –dire читающая) часть общества. Боюсь те, кто увидели в эпиграфе какое-то искреннее уважение Тургенева к озлобленному графоману Белынскому, или даже желание подольстится, ничего не понимают.
Сестра жены Белынского плевала – я цитирую сестру жены Белынского – на Белынского. Тургенев не только плюнул, но и растер в порошок.
«Отцы и дети» – памфлет, издевательски посвященный тем, на кого написан.
VII
Каково было отношение к отношениям Роcсия-Европа самого Тургенева?
Я ступаю на зыбкую почву догадок, но сначала немного фактов.
Очевидно, что Тургенев был самым европейским русским писателем. Так говорят про Пушкина, но это неправда. Пушкин был европейцем среди русских. Он не был русским, как Прометей не был человеком. Это титан, посланный к людям богами – учить счету, письму, огню, колесу и всему, что делает человека человеком. Тургенев – пусть невероятно талантливый, но всего лишь человек.
Потому самым европейским русским писателем был Тургенев, что, на мой взгляд, жил в Европе. Да не просто находился, а жил, и жил по-настоящему – будучи полноправным членом общества. Многие граждане РФ – вроде Улицкой – думают, что проживание на территории Европы делает Европейцами. Это не так. Европейцы сморят на дикарей, приехавших закрыться на даче в Тоскане, как англичане на Блох Клоп Вшивов из Индостана, прикупивших дворец у Темзы. Деньги трать, а так – не надо. Узнать общество можно, только если жить по его законам, а не дачником на выселках. Спросите старую жабу, которая заливается соловьем про домики в Аппенинах и ген свободы, как действует система здравоохранения в Италии, и почему некоторым итальянцам предпочтительнее убить жену, а не развестись, как трудоустроиться в Австрии, и что сделать, чтобы получить образование во Франции. Это все для русского «европейца» – иногда москвича, живущего на сдачу «хрущевки», иногда наглой уральской рожи-рантье, живущей на даче в Чехии на доходы от бизнеса брата-фсбшника в где-нибудь Челябинске – терра инкогнита. Тургенев же жил среди людей, общаясь с ними ежедневно, – звали людей Флобер, Золя и иже с ними – и, русский, видел русских, включая себя, глазами европейца. Отсюда и снисходительная мягкость Тургенева к русским недостаткам, которые привести в бешенство могут только русского.
Очень смешливо – и по-европейски – Тургенев подмечает черты русского человека, которые вспыльчивого Пушкина, на бытовом уровне русских не понимавшего, заставили бы высмеять дурака так, что дело кончилось бы дуэлью. Тертый европеец Тургенев лишь посмеивается. Вот что он пишет о танцоре на балу в провинции.
«Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком, и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», «absolument» в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братию, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».
Буквально парой фраз Тургенев запечатлевает образ русского человека, как доисторическое болото – лапу динозавра.
Небольшое личное отступление. Взрослую, сознательную, часть своей жизни я регулярно путешествую, живу вне русскоязычного ареалаа, и встречаю значительное число русских людей – в том числе воображающих себя украинцами и прочим не пойми хоббитами – за границей. Все они большую часть своего времени пытаются убедить себя – окружающих-то не проведешь – что они говорят безо всякого акценту. Например, это – наряду с выплатой ипотеки, Путиным, духовностью в РФ и растущими ценами на авиабилеты – одна из любимых тем русскоязычных эмигрантов в Канаде и США. Высший шик русского человека – обронить небрежно, что «вчера в очереди в Старбаксе» его (ее), после услышанного заказа, «приняли за испанца/итальянца/австрияка/новозеландца».
(Нечестно сейчас было бы не упомянуть, как обстоит дело со мной. Объясняю себя. Сам я говорю на беглых французском и английском, весьма средних относительно произношения и достаточно богатых касаемо лексики. Думаю, то же самое можно сказать и о моем русском.)
Потому я точно знаю, что если за границей ко мне подойдет человек с замечанием произношению, это непременно наш, русский (ака «советский»). Доходило до абсурда. На последней посещенной мной книжной выставке в Париже какая-то парижанка средней русской полосы просила меня не говорить по-французски, так как «вас трудно понять». Она же оказалась единственной в зале, кому понадобился переводчик с французского во время встречи с французским писателем (я присутствовал в зале уже среди зрителей, незамеченный, и можно было не стесняться). Если человек делает комплимент уровню языка – это носитель. Конечно, комплимент – просто дань вежливости, но, знаете, дань цивилизует. Опять же, если относиться к своему произношению как к цвету глаз – есть и есть – проблема отпадает сама собой. Потому что её просто не существует нигде, кроме головы доморощенного «испанца/итальянца/австрияка/новозеландца» с «пёрфект энд алмаст найтив ынглыш»
И всякий раз, когда ко мне во Франции подходит соотечественник – обычно поговорить за произношение – я оказываюсь на балу в провинциальном NN. Что и говорить. В книгах Тургенева русские застыли в вечности, как бабочка в янтаре.
И, вишенка на торте, отпуская колкое и точное замечание в адрес несчастного хвастуна, Тургенев фиксирует в янтаре и себя.
Ведь только русские обращают на это внимание.
VIII
Особого мастерства стилиста в «Отцах и детях» Тургенев достигает, когда пишет о любви. Начавший с сонного, размеренного бытия русской провинции, в которой барахтается на потеху судьбе ничтожество-нигилист (нихель это по латыни «ничто»), писатель меняет – одним щелчком пальцев – регистр, и уже через пару глав заставляет наши сердца учащенно биться. Главу, в которой происходит первое объяснение Базарова с Одинцовой, я бы сравнил с резким бегом после неспешной прогулки. Реплики летят, как мячи на Уимблдоне, мячи берутся немыслимые, и каждая фраза – крик после взятой лишь усилием воли подачи.
Одинцова, кстати, тоже олицетворение Европы. Тургенев нам даму сначала подает, как неглупую бабенку, к которой приехал хищный мужлан, и красотку вот-вот поимеет. «Страшний рюськи козак пришел взять Европа». Спустя сутки козак с давлением под 200 глотает сопли и слезы. Одинцова разводит Базарова на раз. Не одна Одинцова, кстати. Обратили ли вы внимание, что в дураках в романе все время остается великий и ужасный Базаров. А остальные?
Мямля и рохля Аркадий, который вечно смотрит в рот старшему товарищу – находит счастье всей жизни. Одинцова – в дамках, подняв самооценку уничтоженным поклонником, едет на воды, выходит замуж. Кирсанов-отец – счастливо разрешает бытовые хлопоты и также обретает семейное счастье. Даже Кирсанов-дядя – а ведь он в ситуации Базарова (любовь всей жизни недоступна) – получает максимальное из возможного. Даже, страшно сказать, родители-Базаровы если не приобретают, то, как минимум, остаются при своем. Живой Базаров – такой резкий, тяжелый и непонятный, – ложится под камень, предоставляя старикам возможность продолжить мирное уединенное существование.
Интересно еще, что все, решительно все персонажи «Отцов и детей» находят свое счастье не просто на фоне Базарова, который своею неудачей это как бы оттеняет. Все действующие лица обретают счастье ЗА СЧЕТ Базарова.
Не обними Базаров из злого озорства Феню, не было бы дуэли с Кирсановым-дядей, и, как следствие, брака девушки с Кирсановым-отцом. Не волочись за Одинцовой – не попасть Аркадию в усадьбу к Кате. Не разбей свое сердце, ухаживая за Одинцовой – не обрести бы и той подлинных покоя и счастья. А почему? А потому что такой, казалось бы, прямой, практичный, и совершенно приземленный Базаров не знает жизни. То есть, химию-то он, может, и знает, а как людьми управлять – на уровне эмоций – нет. А все остальные знают. Может быть даже потому, что управление – наука, корой дворян учили, в том числе и примером, с детства. И какая-нибудь 18-летняя Катя Одинцова, которая при виде огурца упадет в обморок, знает, как заставить человека плясать под свою дудку. А дерзкий и четкий Базаров – нет.
Тут я возвращаюсь к идее, что Базаров, – как символ – олицетворяет в романе вовсе не Европу.
Играй мы в ассоциации, Базаров до боли напоминал бы нам Россию. Начало – полдела откачало – отличное. Наглый, молодой, веселый и дерзкий нигилист, явился с Востока, дал всем европейцам щелка по носу: натянул шведу треуголку на нос, два раза пообедал в Берлине, дошел до Парижу, и показал мусью кузькину мать. Вот-вот прижмет в углу саму Одинцову и к-а-а-а-к … И как? Никак. Старички европейские поохали, покряхтели и вроде даже опростоволосились смешною дуэлью. Потом переженились с молодыми девками, получили наследства, поехали на воды, а Кирсанов-дядя так даже в Швейцарию. Базаров же порезался, лег и умер. Не пережил свой «1917 год». Странно, правда? Окруженный сплошь бабами, да слабыми, жалкими, старомодными людьми на тоненьких ножках – «вырожденческими европейскими п…ми, которых вот-вот поглотят волны арабов» – наш альфа-самец и хищник после случайного укольчика скальпелем (сначала и пятнышка нету даже!) ложится, к изумлению и для самого себя, в гроб и ниже, в землю. И вот, камушек на могиле порастает мхом, а вырожденцы-дегенераты, которых База… России съесть – как в ладоши хлопнуть – продолжают влачить свое жалкое существование с балами, итальянскими газетами и камердинерами, забыв о База… России, будто и не было.
Любимец хулигана Ленина, не умевший плавать (будто мало того, что он ничего другого не умел делать), – хулиган Писарев, перед тем, как утонуть, писал:
«В конце романа Базаров умирает; его смерть – случайность, он умирает от хирургического отравления, то есть от небольшого пореза, сделанного во время рассечения. Это событие не находится в связи с общею нитью романа; оно не вытекает из предыдущих событий, но оно необходимо для художника, чтобы дорисовать характер своего героя».
Если у кого-то есть сомнения в том, что Писарев был круглым дураком, после такой цитаты сомнения можно отмести поганой метлой. Весь роман – история ловушки, и путь Базарова к гибели. Смерть персонажа абсолютно закономерна. Базаров явно показан, как лишний человек, которому нет места в экосистеме романа. У мухи, прилетевшей к росянке, единственный выход – в могилу. И пускай Базаров показан сначала хищником с подрагивающими ноздрями, идущий по кукурузному полю. Именно такой по законам триллера, – а Тургенев, как мы помним, хорошо использовал коммерческие трюки в письме – и есть жертва. Хищник, по законам жанра, – невинное дитя лет пяти с синими глазами, что бежит (а на деле заманивает) в глубину поля. Базарова окружают хищники, и сжирают несчастного в конце. Полностью разбитый Одинцовой, униженный Кирсановыми, брошенный, и преданный Аркадием, Базаров гибнет сначала как личность, а после как организм, – а все перечисленные наливаются соками и силой, словно отпив хорошенько базаровской крови. Да так и есть. Европейцы хорошенько покушали Базарова. И нигилисту не остается ничего, кроме как стать nihil, ничем – лечь и умереть. Получается всё как в фильме: в деревню приезжает маньяк, на недельку перекантоваться, пока в городе полиция ищет. Ну, думает, поохочусь. Да только милые чудаки деревенские оборачиваются закрытой общиной. Страшной. И гостя сжигаю в чучеле соломенного человечка в день летнего солнцестояния.
Чтобы землица родила.
IX
Жирная точка, которую Тургенев ставит на Базарове и своем отношении к нему, это пара слов в посткриптуме к роману. Автор, говоря о судьбах персонажей, походя, что тоже часть замысла – Базарова все забыли, и Тургенев тоже – уделяет нигилисту буквально одну фразу. Да еще и не упоминая фамилии. Говоря о Женеве, Кирсанове и русских, Тургенев говорит, что «… русские студенты поражаю немецких профессоров чрезмерной энергичностью и желанием свернуть мир в первые годы учебы, а сопле – чудовищною ленью и безразличием к учебе». Нет никаких сомнений, что это сказано о Базарове. Причем, повторюсь, без имени.
Трудно представить отзыв презрительнее.
Х
Как всякий организм несет в ДНК данные всего живущего – в утробе мы проходим стадии от малька до человека с кратким заездом в лягушат (привет, Базаров) и крысят – так и во всякой национальной литературе каждый писатель хранит в себе общие черты других писателей. Это касается как творчества на отдельных стадиях развития – в начале все мы Пушкины, после немножечко Гоголи, а затем Достоевские и Толстые – так и деталей жизни.
Тургенев и Бунин – два писателя-эмигранта.
У Тургенева, как у Лермонтова, властная бабка, определившая воспитание и бегство на край мира (только Иван Сергеевич, в отличие от Михаила Юрьевича, с выбором края не ошибся).
Тургенев, как и Пушкин, жил во франкоязычной культуре.
Но более всего схож с Тургеневым другой русский писатель. Как и Тургенев, в России он толком не жил, писал, как Тургенев, вычурные стихи, и, как Тургенев, был эстетом. Оба эпикурейцы, находились они в легкой оппозиции императорской власти России, но к т.н. «либералам» эти двое настоящих либерала испытывали глубокое отвращение, вызванное, безусловно, эстетическим неприятием не мывших руки с дороги Писаревых.
Наконец, оба очень не любили Достоевского.
Речь, конечно, о Набокове.
ХI
Почему Тургенев пошел путями кривыми? Почему Иван Сергеевич подтрунивает над Белынскими, но не плюет в лицо прямо? Потому что Тургенев тертый калач, а выходить из себя – путь Пушкина. Тургенев пожил в Европах и знает, что скандалить с цыганами себе дороже. Да и поздно. Власть в русском литпроцессе на определенном этапе оказалась в руках у Белынских и Писаревых. Бездарных, глупых и слепых идиотов, которые, читая текст, не видят, что там написано. Забегая вперед – русский литпроцесс остается в этих, немытых с дороги, руках по сей день. Дело не в каком-то заговоре, а в природной глупости русских, которые готовы открыть дверь любому проходимцу, лишь бы у того лицо было серьезное, и чтобы голос звенел, когда жулик плакает за «особый путь России».
Тургенев видит русских, как они есть. Без пены бешеного Белынского, но и без розовых очков Аксакова. Метафора взгляда Тургенева на Россию – сцена первой встречи Аркадия Кирсанова с Одинцовой.
«Нос у ней был немного толст, как почти у всех русских, и цвет кожи не был совершенно чист; со всем тем Аркадий решил, что он еще никогда не встречал такой прелестной женщины».
Вот так. Нос толстый, а люблю – не могу. Что дальше? Россия уходит. Тургенев… «низко поклонился, посмотрел ей вслед (как строен показался ему ее стан, облитый сероватым блеском черного шелка!) и, подумав: «В это мгновенье она уже забыла о моем существовании», – почувствовал на душе какое-то изящное смирение…»
Вполне возможно, Тургенев имел в виду, что Россия забывает о существовании своих верных изгнанников в тот самый момент, когда отворачивает от них голову.
Но на гербе России две головы, и даже если одна отвернулась от вас, это не значит, что России на вас не смотрит.
