Русская Idea в очередной раз с удовольствием предоставляет слово нашим постоянным читателям – в этот раз русскому писателю, журналисту Владимиру Лорченкову. В ближайшее время мы планируем опубликовать несколько эссе Владимира Владимировича, посвященных русской классической литературе, и надеемся, что это станет хорошим началом для расширения круга наших авторов и читателей в писательской, художественной среде.
I
Тургенев – горчица в Елисеевском гастрономе русской классики. В смысле, довесок к основному товару, несмотря на прижизненные славу и вес, которых Ивану Сергеевичу привалило, может, поболее, чем главным нашим классикам. Перечисление русского литературного Пантеона обычно идет так: Пушкин и Лермонтов, Гоголь, Толстой и Достоевский, ну и Тургенев (Чехов будет позже). Между тем, Тургенев стал первопроходцем – именно это и делает первым среди равных – во многих неизведанных доселе землях русской литературы. Тургенев во многом открыл эту самую литературу – да и многие области русской жизни, – как Ливингстон Африку. Начать хотя бы с забавной детали. Иван Сергеевич – первый русский писатель, осознавший литературу средством не только самовыражения, но и развлечения, и потому первым же в России ставший заканчивать главы ударными фразами, открывая какой-нибудь сюрприз в главе прочитанной, и оставляя дверь повествования приоткрытой в другую главу. Вот как это выглядит в «Отцах и детях» – я буду много говорить об этом романе, поэтому использую его в качестве наглядной иллюстрации своих идей сразу же. Примеры навскидку:
«А в маленькой задней комнатке, на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке и с наброшенным белым платком на темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то посматривала на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка» – Последняя фраза третьей главы. Сын приехал в отцу-Кирсанову в гости и не знает о рождении сводного брата.
«И Аркадий рассказал ему историю своего дяди. Читатель найдет ее в следующей главе» – Конец шестой главы. Без комментариев.
««Я вам, Анна Сергеевна, — начал он, — привез нечто такое, чего вы никак не ожидаете…— Вы себя привезли; это лучше всего» – Конец 22 главы. Аркадий, внезапно появившийся в поместье Одинцовой, неожиданно для себя встречает радостный прием-намек на любовные отношения в 23 главе.
Что это за прием? Технический, если позволите, низменный, ремесленный трюк, больше приличествующий какому-нибудь Дюма. «Графиня судорожно вздохнула и потеряла сознание, скрывшись в пучине водоворота. Маркиз прыгнул в море, и бурные волны поглотили и его. Спасутся ли влюбленные? Мы узнаем в следующей части». Ну, или Буссенару – интересному деятелю так называемой детской литературы, который облек в литературную форму жесточайшую европейскую анти-английскую пропаганду XIX века. «И тут отец Смит скинул сутану, под которой оказался мундир полковника английской армии, и пронзил сердце бура клинком. Тело несчастного растерзали крокодилы. Отступая от клинка, добрый Эжен упал в воду с криком «Карамба!». Выжил ли добрый провансалец?.. Перейдем в следующую главу нашей повести, дабы попробовать узнать это».
Сейчас трюк этот вошел во все каноны писательского искусства. Что так надо писать, нам рассказывают Чак Паланик на курсах писательского мастерства, 100 пособий по писательскому мастерству, и все подопечные графоманши Майи Кучерской из «Креатив Райтинг Скул», которые уныло пересказывают русскоязычному покупателю краткий перевод 100 пособий по писательскому мастерству. Но никакого отношения к, собственно, литературе и даже искусству рассказа этот трюк не имеет. Причины появления приема исключительно рыночные: книги Буссенара, Верна, Дюма выходили в еженедельных газетах, и читателя надо было стимулировать – согласитесь, очень характерная лексика – купить следующий выпуск. В книге – я говорю о книге, как о предмете, в котором заключено все повествование целиком – этот прием выглядит неуместно. Ставшая в XXI веке уже мировым стандартом манера заканчивать главу книги ударной фразой имеет столько же отношения к настоящей литературе, как категория «cum on stomach» – в которой измученные безуглеводным питанием и кремом для загара мужчины, вымученно содрогаясь, размазывают рисовый отвар по животу партнерши – к подлинной страсти и любви. Никакого.
Но в XIX веке это еще срабатывало. Человечество с любопытством ребенка открывало причины спроса и ковырялось друг в друге, как нигилист Базаров в лягушке. Дернешь в голове – лапка задрожит. Восторг! И то, что рыночный трюк, введенный Тургеневым в русскую литературу, прост, как пять копеек, не удивительно. Удивительно другое. Этот фокус – прекрасно видный публике, как ноги второй помощницы в сундуке, который пилят, но зрителю все равно, потому что люди пришли в цирк и «уплочено» – обычно используется в приключенческой литературе. А «Отцы и дети», вроде бы, роман серьезный, о конфликте поколений. Второй момент: использует трюк не какой-нибудь мелкопоместный Яновский-Гоголь, чьи предки изобразили себе шляхтество, и не автор полицейских романов, выходец из попов и лекарей, Федор Достоевский.
Рыночным зазывалой самому себе выступает потомственный дворянин из знатного тульского рода, Иван Сергеевич Тургенев.
Довольно странный выбор, не правда ли. Почему же Тургенев его сделал?
Об этом узнаем в следующей главе, читатель!
II
Но пока продолжим список забавных, но очень красноречивых деталей, которые, при всей своей кажущейся малозначительности, очень важны.
Тургенев – первый русский писатель, вставляющий в текст словечки и выражения не только на эсперанто аристократии (а позже и интеллигенции) – французском языке – но и на английском. Так, в самом начале «Отцов и детей» Кирсанов-дядя жмет кому-то руку, и Тургенев пишет – «этот shake–hand». Если честно, меня этот шейк-хэндс буквально потрясает. И новизной, и чужеродностью в русском тексте, и таким точным соответствием времени и месту, которое, безусловно, современники не понимали. Русский писатель в 1860 году мимоходом брошенной фразой о случайной встрече в глубинке России показал мировой разлом и гибель европейского старого порядка белоснежных лилий – посопротивлявшегося и под республиканским флагом – под неумолимой пятой англосаксонского мира.
Это та самая говорящая деталь, мастером которой и был Тургенев.
И хотя язык – я говорю о французском, на котором Ее Величество Елизавета Вторая до сих пор мило общается на приемах, – никуда не делся, старый мир рухнул. А вот новый – явился, и Тургенев одним штрихом описал нам один из эпизодов этого рождения.
La langue française n’est plus en vague.
III
О том, что действительно важно в литературе. О стиле.
Тургенев считается непревзойденным русским стилистом. Так ли это?
Начнем с того, что стиль – это навроде Бога. Все о нем говорят, но никто не понимает, что это такое. Monsieur Tout Le Monde полагает, что стиль это «когда красиво». Объяснить, конечно, не может, предпочитая либо цитировать какую-нибудь «Википедию» или мычать про красоту.
А вот я объяснить могу. Стиль – совокупность черт, которая делает текст уникальным, и непохожим на другие тексты. Иногда очень красивым, порой – страшно уродливым, но всегда – Другим. Именно поэтому мы можем отличить книги Толстого от Достоевского, чьи тексты не сливаются в наших глазах в глиняную армию китайского императора. Инаковость текста, несоответствие норме, бросающееся в глаза, отход от стандарта и, тем самым, создание стандарта нового – вот что такое Стиль. Это мушка, которую налепит на лицо одна из десятков ослепительно прекрасных золушек на балу, чтобы быть замеченной принцем. А если про мушку сообразят и остальные, самая умная еще и прихрамывать начнет.
И, конечно, речь в этой аллегории не о связке писатель-читатель, как можно легко подумать. Писатель – сам себе Золушка, принц, туфля, и даже крыса-кучер.
В этом смысле Тургенев и, правда, непревзойденный стилист. Тексты Ивана Сергеевича невозможно спутать ни с чьими другими – как и Достоевского, – потому что они по стандартам «хорошего текста» плохо написаны. Я не шучу. Пропустите «Отцов и детей» или «Записки охотника» через какой-нибудь «50 приемов письма» или «10 способов сделать текст лучше» и книги Тургенева задергаются лягушками под грязным скальпелем студента Базарова. С точки зрения редактуры, тексты Тургенева написаны плохо.
Возьмем всего одну фразу из «Отцов и детей»:
… «В качестве генеральского сына Николай Петрович — хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю жизнь остался «хроменьким». Отец махнул на него рукой и пустил его по штатской. Он повез его в Петербург, как только ему минул восемнадцатый год, и поместил его в университет»…
Тут очень много «он», «его», которые непонятно к кому относить. «Он» после точки с запятой – «он переломил себе ногу» – вполне можно отнести к Павлу, хотя ногу сломал Николай. «Себе» – лишнее, и так понятно, что Николай сломал свою – чью же еще, «пролежав в постели месяцы» – ногу. «Он» в последнем предложении можно отнеси к самому Николаю, поскольку стоит «он» после «отца». Между тем, написано это про сына. «Самый тот день» – масло масляное, достаточно «самый» или «тот». «В качестве» не нужно, ведь если вы генеральский сын, то… вы и есть генеральский сын, а не «человек в качестве генеральского сына». «Пустив по штатской» – вообще не нужно, ведь штатские в университетах и учились.
В нормальном, правильно, грамотно написанном тексте, прошедшем через руки современного редактора, фраза Тургенева выглядела бы следующим образом:
«Генеральскому сыну Николаю Петровичу — хотя не только не храброму, но даже заслужившему прозвище трусишки — следовало, подобно брату Павлу, поступить в военную службу. Увы, Коленька сломал ногу в день известия об определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю жизнь остался хроменьким. Генерал махнул на сына рукой – повез в Петербург, где поместил в университет, как только Николаю минул восемнадцатый год».
Но у Тургенева все выглядит так, как выглядит. Почему? Потому что у Тургенева есть стиль. И вы не спутаете его (Тургенева или стиль?) ни с одним другим. Так же, как Вы не спутаете картины Модильяни с работами никакого другого художника. Ведь так, как рисовал Модильяни, только Модильяни и рисовал.
Почему у писателя есть стиль? Я считаю это подарком Божьим. Человек видит чуть иначе, чем другие. А среди земных причин – возможно, желание Тургенева писать так, как люди разговаривают. Первым это сделал Александр Пушкин. Но живая речь эпохи Пушкина, ставшая благодаря Пушкину каноном, тоже потемнела от времени. Иван Сергеевич эту речь хорошенько надраил, да так, что заблестела. При этом, написанные простым языком рассказчика, тургеневские тексты обладают всеми достоинствами и недостатками устного повествования. Потому книги Тургенева отличаются от общепринятого стандарта, как отличалась на фоне ноги-от-ушей-красоток Голливуда плоскогрудая и пучеглазая Лайза Минелли. Или анемичная Тильда Суинтон. Или Шарлота Генсбур с чересчур грубыми чертами лица. В общем – как любая красивая женщина отличается от всех других.
Стандарт шедевра в том, что шедевр выбивается из стандарта.
Тургенев стандарт сломал.
Именно это – а не «описания природы» – и сделало Тургенева выдающимся стилистом. К сожалению, Ивана Сергеевича не поняли. Последующие поколения русских писателей принялись размазывать 20-страничные идиотские подделки про «зелень лесов, меркнущую в голубизне неба, чернеющего в серебристых колодцах голубых ручейков, звенящих по топким болотцам поросшим мшистым ягелем, средь которого блистаю редкие ягоды богульника северного, так смахивающего на родные всякому русскому сердцу плоды могульника среднесибирского» и тому подобные пособия для дальтоников и читателей «Справочника лекарственных трав»
NB про 50 приемов письма. Я считаю подобные сборники весьма полезными. Они в целом повышают стандарт интеллектуального питания и повышают средний уровень качество. Как, скажем, McDonlads, в котором – где ни пойди – точно не отравишься (а ведь в поездке этого уже немало. Но литература – как и высокая кухня – дело Cordon Bleu. Со всеми этих Cordon Bleu заморочками. И вы или принимаете их и наслаждаетесь залежавшимся сыром с запашком аммиака (камамбер нормандский), из непастеризованного молока (рокфор или бри дё мо), вином, в которое плеснули бренди, чтоб не скисло (портвейн португальский), или подтухшей слегка свининой (хамон) или оказываетесь на планете роботов из советского рассказа о полете пионеров во Вселенную. Советские роботы тему знали отлично.
IV
Теперь к самому главному. Капсуле, в которую Тургенев заложил записку с посланием потомкам, закопав в основание своего руда.
О чем «Отцы и дети»?
Общепринятая версия – которую вколачивали в головы еще в советское время, и продолжают пережевывать сейчас – о конфликте нового и старого, Востока и Запада. Последнее очень важно. Нам все время конфликт «Отцов и детей» подают не только возрастным, но и ментальным. Якобы, резкий и нетерпеливый Европеец-Базаров яростно спорит с Отсталой-Матушкой-Русью в лице старших Кирсановых.
(Примечание. Чуть не написал – «стариков Кирсановых». Между тем, отцу Аркадия на момент повествования 42 года, дядя – немногим старше. И хотя люди они с ранних лет взрослые – на поле Бородино дрались 18-летние, но старость – это немножко другое.).
Тут редкий случай, когда я с распространенной критической версией соглашусь. Да, роман Тургенева о конфликте Европы и России, старого и нового. Но только… кто в книге какую сторону воплощает? А вот тут у нас сюрприз.
Потому что – как мы видим из текста, который надо читать, а не Толковать – отсталые реакционные помещики Кирсановы воплощают Европу.
А вот отсталый, дремучий Восток – донельзя энергичный, казалось бы, Базаров.
Невероятно? Не так, как кажется на первый взгляд. Обратимся к тексту романа и увидим, что хотел сказать Тургенев.
Читатель найдет это в следующей главе.
V
Список улик, по которым Базарова можно считать воплощением именно восточной стороны в конфликте Востока и Запада, велик, и потому мы сейчас укажем самые характерные.
Во-первых, Базаров глубоко презирает русское простонародье.
Об этом свидетельствует как эпизод с добычей лягушек, за которыми Базаров посылает в пруд крестьянских детей – «давай полезай в воду» – так и прямые заявления самого Базарова в разговорах с отцом-Базаровым и отцом-Кирсановым. Базаров отзывается о крестьянах очень плохо и очень невысоко ценит де народ. Это вполне в русских традициях, и показывает, что человек отлично знает, с кем имеет дело. Добавьте к этому русское высокомерие, но о нём чуть ниже.
Европейцы к рабам относятся совершенно иначе. В русле древнегреческой традиции, бережнее. Дело не в чувствах. Европеец просто существо древнее, с тысячелетним культурным кодом – в отличие от молодых русских, вырубленных Петром одновременно с окном в Европу – знает, что фортуна переменчива и потому старается не забываться.
Жизнь это – в рамках европейской традиции – колесо Фортуны. Сегодня ты Сеян, завтра – мешок костей в Тибре, и твоих детей волокут по Гемониям. Все поменяется и не раз. Помещик и граф Шереметев женится на крепостной Жемчуговой, актрисе своего театра, помещик Дьяконов закажет портрет своему бывшему крепостному Оресту Кипренскому. Второй человек России, князь Меньшиков, выроет себе в ссылке могилу сам, а графиню Ягужинскую и дворянку Лопухину выпорет на помосте палач. Почему я привожу русские фамилии, говоря о европейцах? Так ведь дворянство Российской империи в момент своего взлета – уже воспитанное Романовыми и еще не разбавленное интеллигенцией – и есть европейцы.
Тут мы возвращаемся к упомянутому русскому высокомерию. Для европейца мир людей – кровеносная система, в которой тельца–людишек гоняет туда сюда Его Величество Сердце, имя которому Рок. Или Бог, или Судьба, или Случай. Как угодно. Русский, получив возможность сесть на ближнего своего сверху, сразу же решает, что всё получил За Заслуги, и живет и несёт себя Людовиком XIV, тем самым приближая персональный deluge. С чем связано такое отсутствие смирения, я не знаю. Могу лишь предполагать о причинах его в интеллектуальной сфере. Думаю, дело в высоком в целом уровне талантливости русской нации, из-за чего всякий русский – зная и подсознательно чувствуя, что шансов оказаться талантливым у него много, больше, чем у какого-нибудь словака, португальца или даже немца, – начинает вести себя так, будто он И ЕСТЬ уже талантлив.
Забавная бытовая зарисовка на тему. Как-то, совершенно случайно русские выиграли на каком-то отборочном матче чемпионата мира по ненужному им футболу у команды Франции. Пустяковый эпизод обсосали и обглодали – как каннибалы ногу Кука – репортеры канала ОРТ постепенно теряющего разум из-за ботекса Эрнста. 20-30 репортажей о матче, игроках, байопики об их детстве. Репортаж о том, как снимался репортаж. И т.п., и т.д. Пару голов в том матче забил какой-то маленький коротко стриженный паренек по фамилии Панов (да, я погуглил). Причем всем, – и даже этому бедняге – было понятно, что в тот день 11-ти парням просто повезло. Панов тоже понимал, что ему повезло. Но парень был русский, и русского парня несло. Кончилось тем, что футболист с экранов ОРТ пару недель рассказывал везде – от новостей до развлекательных передач – что «шел к этому с детства, когда уже был не такой, как все». Конечно, спустя пару недель – месяцев? мне надоело гуглить – всё вернулось на круги своя. Сборная России по футболу опять кому-то как-то особенно унизительно проиграла. Это нормально. Русские не умеют играть в футбол. Зачем уметь делать то, что не нужно? Я, например, не умею плясать на канате и есть арбуз, танцуя гопака вприсядку. Зачем? Я даже и гопака танцевать не умею. И спустя год про парня Панова, который случайно сплясал гопака, забыли. Ему, повторюсь, просто повезло, и повезло по мелочи. «Шел по улице, нашел 5 рублей». Но русский не признает везения. Если он что-то получил, то, по его мнению, потому что Заслужил.
Именно поэтому, кстати, русская знать очень нерусская – то есть, европеизированная – потому что жила по принципу «царь дал, царь взял, на все воля Божья».
По контрасту же с русским Базаровым, европейцы Кирсановы и Базаров-старший народ всячески подтягивают, с ним миндальничают, и вообще пытаются вести дела, как с равным: Кирсанов-старший отдает лучшие земли, не выбивает долги, Базаров-старший лечит даром. Это, в отличие от холодной насмешки резкого Базарова-сына, европейская терпеливая стандартизация и гуманизация. «Миссионеры приехали на Амазонку».
Улика номер два. Базаров, не будучи еще искушен в медицине – у него есть задатки, ну и всего-то – и попросту не имея право на суждение, пресмыкается перед иностранцами, считая их лучшими, нежели русские, учеными. Это тоже типично русская черта. У европейца в голове есть определенная черта «свой-чужой», за которую он заступить никак не сможет. Европеец всегда немножечко шовинист. И только русский готов на всё ради любви иностранца. В этом причина иррациональной любви современного русского – дело тут не только агитпропе, на который всё принято сваливать – и к г-ну Трампу и к мадам Лё Пен. Да, не любят… а ну как, полюбят?! Понятно, что нет, не полюбят. Есть виды, сосуществование которых невозможно. Но русский – наивный слоненок – все лезет к реке с крокодилом, дружить. Получается потом «пусдиде бедя, бде очедь больдо!», ну, в смысле, ракетой по аэродрому, – но ведь «удивительно, до чего иные не понимают» (с) (Киплинг). И вот уже слоненок танцует у реки с крокодилом Лё Пен. Не получилось? Найдет приключений еще где-то.
Забегая вперед. Базаров говорит Одинцовой «Я понимаю только одно условие, при котором я бы мог остаться; но этому условию не бывать никогда, ведь вы, извините мою дерзость, не любите меня и не полюбите никогда?». И это очень по-русски: человек хочет, чтобы его – вынь да положь – любили насмерть. Вежливый интерес, умеренная приязнь, взаимовыгодное сотрудничество? Того не надо. Всё, или ничего.
Наконец, третья важная улика. Личная нечистоплотность, идущая в противоречие с европейским помешательством Новейшего времени на гигиене. Базаров не моет руки перед обедом, приехав в дом Кирсановых, несмотря на отдельное приглашение. Европейца-Кирсанова это буквально коробит. Заметим, речь идет о студенте-медике, будущем светиле науки.
Кирсановы – европейцы, потому что:
– Владеют двумя–тремя иностранными языками. В разговоре с сыном, смущаясь, отец-Кирсанов переходит на французский, дядя читает газету на итальянском. Оба говорят и на французском, и на английском языках.
– Ведут себя совершенно не по-русски в конфликте с нагло-деловитыми – совсем как Базаров – крестьянами. Кирсановы-помещики продают лес, чтобы прожить, так как крестьяне не исполнят свою часть сделки. Кирсановы же, отмежевавшись, строятся в голом поле, пока крестьяне хапают лучшую землю, ее не обрабатывая
– Очень порядочны в личных вопросах. Отец-Кирсанов женится на крестьянке сначала фактически, потом юридически. Дядя-Кирсанов, вступившись за честь будущей невестки, в которую влюблен, настаивает на женитьбе брата и покидает Россию, чтобы никогда не видеть любимой женщины. Для сравнения – судьба Музы из «Пунина и Бабурина». Девушка становится жертвой еще одного «европейца», молодого человека по фамилии Тархов. Этот Базаров-2, – молодой, горячий, и ужасно современный (так жить нельзя, мир меняется! доколе, отобрать и перебрать!) – болтая об эмансипации, ведет себя с женщиной как типичный домостройщик: катает на бричке, после трахает, затем выбрасывает под забор, погибать. Подбирает Музу русская, казалось бы, деревенщина, разночинец Бабурин. Ехидный Тургенев заставляет этого Бабурина, в конце концов, напиться от радости и кричать «Да здравствует император».
– Эмансипированы сами и уважают женскую эмансипацию, что вполне в духе развития европейского континента XIX века. Псевдо-европеец Базаров женщину презирает, и презирает открыто. Я цитирую – «свободно мыслящая женщина есть дурость». Между тем, даже Кирсанов-дядя, – в молодости бабник – ведет себя с женщинами воспитанно и по-джентельменски. Даже с теми, которые явно настроены лишь поразвлечься. Важная деталь: отношение Базарова к женщине один в один… позиция зажиточного и безграмотного русского крестьянина Хоря из «Записок охотника». То есть, никак не «западная».
Продолжение следует
