РI продолжает знакомить читателей с фрагментами книги Юрия Милославского и Андрея Рюмина «Государево дело», в которой предлагается совершенно новая версия того, что случилось в Екатеринбурге в страшный день 17 июля 1918 года, 103 года тому назад. Авторы призывают обратить внимание на один важный документ, обнаруженный петербургским историком примерно восемь лет назад, который заставляет всерьез принять во внимание их исследовательскую гипотезу.

Предыдущие части расследования:

Часть первая. Беднaя Jemmy

Часть вторая. Телеграмма с загадкой

 

Как, возможно, помнят читатели предшествуюших глав, мы стараемся совершенно не касаться предметов и явлений, которые по самой сути своей не могут (и как сейчас уже ясно –  не смогут) стать предметом судебного разбирательства по Государеву Делу. Это касается и «екатеринбургских останков», принадлежность которых так и не определена, а равно внезапно вызванных из исторического небытия, – стараниями А.Н. Яковлева, – в самые последние годы правления Н.С. Хрущева мемуаров/мемуарных интервью, исходящих будто бы от непосредственных свидетелей и участников убийства всей Августейшей Семьи и/или последующего сожжения (сокрытия) захоронения Их тел. Всего этого, – в том числе и рассмотрения гипотез о ритуальном убийстве Царской Семьи (напр., по приказу Якова Шиффа, переданного Я. М. Свердлову, а через него – Я.Х. Юровскому), – мы стараемся без крайней нужды не касаться вовсе.

Нас занимали и занимают, прежде всего, материалы следствия. И в частности, – протоколы допросов, осмотров, и прочие деловые бумаги. Составляли их, равно и допрашивали — условно говоря, профессионалы, сотрудники «силовых структур», получившие специальную подготовку, — т.е., лица, которым уже приходилось заниматься подобной работой. Потому если свидетель /обвиняемый Х показывает, что в известной комнате, где будто бы произошло предполагаемое убийство, он не обнаружил никаких кровавых пятен на стене, а пол показался ему чист, а свидетель / обвиняемый Y утверждает, что пол и стены были буквально залиты густой кровью, которую пришлось замывать, затирать песком и мелом и сметать в подпол, то кто-то из них не сообщает нам всей правды.

Их показания нельзя просто «суммировать», принимать или отвергать по идеологическим/политическим соображениям.

Кстати, подпол внимательно осматривался: полная чистота и даже некоторая затхлость покрытия. Стало быть, кровавое месиво сметали не туда.

Свидетель Х осматривал предполагаемое место убийства днем 17 июля 1918 г. А явные следы замывки на полу как раз были обнаружены следователем Z в начале августа того же года. Обнаружены и пулевые каналы в стенах. Все это скрупулезно подсчитано, отмечено, замерено и т.п. Нашлись и следы замывки на стене. Но вот обширных кровавых пятен и потеков не найдено. Все изучалось в присутствии понятых. Более чем через полгода в практически неохраняемое помещение приходит новый следователь Q — и обнаруживает на стене множественные и явные кровавые брызги, при этом количество пулевых каналов на стене и на полу возрастает почти вдвое.

С протоколами допросов главных свидетелей обвинения дела обстоят достаточно плачевно. Один описывает комнатную девушку Государыни как высокую, тощую и смуглую, лет 40-а. Другой — как высокую же, полную блондинку лет 30-и. А ведь девушка-то всего одна, и охранники видели ее чуть ли не ежедневно на протяжении нескольких недель. И далее. Один красочно рассказывает нам, как относительно доброжелательно вел себя комиссар Авдеев по отношению к Семье, хоть и был человеком простым. Зато Юровский с со своим помощником Никулиным жестоко напивались, а затем орали революционные песни под пианино, на котором играл упомянутый Никулин. Другой — столь же чувствительно повествует о гнусном, вечно пьяном Авдееве, который (см. выше) орал с дружками все те же революционные песни. При этом на пианино заставляли играть (аккомпанировать) Царевен.

Вскоре после переворота, произошедшего в Омске 18 ноября 1918 г., в результате которого Сибирь (объявившая себя автономной еще в августе 1917) обрела Верховного Правителя для всей России, Государево Дело было передано под наблюдение ген. М.К. Дитерихса. В результате, к исходу января 1919 года Государево Дело приобрело все признаки «висяка». Это распространенное сегодня словцо навряд ли было известно не только судье-следователю И. А. Сергееву, на долю которого выпала главная тягота расследования (а тем паче, ставленнику ген. Дитерихся Н.А. Соколову), но и практическим работникам-сыскарям: экс-начальнику екатеринбургского уголовного розыска Александру Федоровичу Кирсте и его заместителю Плешкову – полицейским чинам, без участия которых мы о подлинной судьбе Царственных Страстотерпцев не узнали бы и малой доли того, что нам сегодня известно.

В апреле 1919-го ген. Дитерихс получил полный контроль над всем и вся в Государевом Деле, но к тому времени это уже ничего не меняло. Итак, Государево Дело, будучи в основе своей несомненным предметом именно уголовного следствия, зависло. А зависло оно между искусственным политико-идеологическим небом, куда его упорно подтягивали ген. Дитерихс и его окружение, — и оперативной землей. Именно к земле, в полном согласии с природой вещей, тяготела, по самой сути своей, практика расследования. Но революционный генерал Михаил Константинович Дитерихс для того и передал Дело Н.А. Соколову, чтобы «висяк» ни в коем случае не опустился от зенита к надиру. По своим убеждениям (каковы бы они ни были в каждый данный момент его биографии) ничего подобного он просто не мог допустить.

Обыкновенно говорится, что в следствии по делу исчезновения Царской Фамилии из Дома Особого Назначения обнаруживаются две соперничающие линии (два противоположных подхода): согласно одной, победившей, вся Августейшая Семья одновременно погибла от рук большевиков; согласно другой линии, отвергнутой, связанной, прежде всего, с именами А.Ф. Кирсты, помощника прокурора Пермского окружного суда Д. Тихомирова и, отчасти, И.А. Сергеева, – Государыня и Великие Княжны (трагический исход, постигший Цесаревича, равно и Государя Императора, чаще не оспаривается) были секретно вывезены из Екатеринбурга, т.е. избежали немедленной смерти. Их-то и следует разыскивать в первую очередь.

Но эта дихотомия не вполне верна. Согласно классической версии, как она выглядела уже в 1918-1922 гг., да и много позже, Царская Семья должна была обязательно погибнуть при строго определенных обстоятельствах, в строго определенном месте, в строго определенный отрезок времени. Способы убийства/согрытия тел были и остаются вопросом второстепенным. Т.е. категорически отвергались не только версии спасения, пускай и не окончательного, Царской Семьи. С тем же упорством не давалось хода и каким-либо иным, не совпадающим с принятой ген. Дитерихсом (и Н.А. Соколовым), версиям убийства.

Много позднее, после появления на свет «екатеринбургских останков», положение несколько изменилось: появилась известная – даже нарастающая – готовность признать возможность даже т. наз. ритуального убийства. Сочинения «ритуалистов» стали публиковать либерально-прогрессивные издания. Но и постулируемый ритуал этот был обязан совершиться непременно в Доме Особого Назначения, именно в ночь с 16 на 17 июля (по гражданскому календарю) 1918 года. Возможно, что и здесь, нам думается, будут достигнуты компромиссы. Остается лишь одно обязательное условие: большевиками (или раввинами-сектантами-сатанистами с черными как смоль бородами), каким угодно способом должны быть убиты все «жильцы дома Ипатьева». Все одновременно. Все они непременно и бесповоротно обязаны быть мертвы. Хотя бы для их же собственной пользы: например, для прикровенного перемещения на некий спасительный таинственный остров, как это, возможно, внушалось Н.А. Соколову и другим. Но прежде всего им лучше умереть по явной неуместности их пребывания среди живых с точки зрения династической, политической и стратегической. У всех были свои резоны — не допустить никакого иного исхода и никакого иного истолкования великой исторической трагедии. Потому-то они действовали практически «скопом», заодно.

Нашу работу над Государевым Делом в особенности усложняла обязательность перепроверки/внимательнейшего перепрочтения, – с начала и до конца, – даже тех документов, которые долгие годы числились в категории безспорных. Так, например, в протоколах допроса инокинь, носивших еду «жильцам дома Ипатьева», как они обыкновенно цитируются, особое внимание уделяется последнему заказу, полученному сестрами от Я.Х. Юровского: принести полсотни яиц в корзинке (лукошке) и, как бывало прежде, четверть молока. Н.А. Соколов счел, что эти пятьдесят яиц комендант ДОНа, занятый подготовкой убийства Царской Семьи и последующего уничтожения/тайного захоронения тел, предназначал сухим пайком для своих сообщников, которым вскоре предстояло отправиться в урочище Четырех Братьев (или, если угодно, в Поросенков Лог), дабы избавиться от трупов. В последнее время, однако, «яичная версия» признается не вполне достоверной, т.к. яичной скорлупы обнаружено было слишком мало. Но нас заинтересовало иное.

Мы перечли эти протоколы целиком. Из них следует, что Я.Х. Юровский заказал инокиням принести «на завтра» не только яйца в лукошке и молоко. Он передал им записку одной из Великих Княжон. По этой записке комендант велел принести нитки, которые были необходимы Великой Княжне для каких-то домашних нужд. Этот поступок коменданта плохо согласуется с убеждением, будто бы вопрос об убийстве всей Семьи был уже окончательно решен. Понятно, что Юровский вполне мог, не показывая вида, взять записку от Великой Княжны. Но зачем бы он стал передавать ее инокиням, т.е. вообще поминать о просьбе Той, Которой предстояло погибнуть в ближайшие двое суток?

Остается только допустить, что он таким образом пытался ввести в заблуждение добрых сестер. Но тогда почему же он не распорядился, чтобы их даяния исправно принимались охранниками пускай еще день-два, а то и больше после предполагаемого убийства? — Зачем было демонстративно отказываться от уже принесенного — и заявлять инокиням: «идите и больше не носите!», как поступили дежурные стражники?

Мы привели этот образчик для того, чтобы еще раз предложить гг. читателям отказаться от навязанного нам долголетними стараниями взгляда на Государево Дело.

Но двинемся далее.

Чтобы не длить повествование разбором дюжин протоколов, приведем ставший известным всего-то несколько лет назад своего рода суммирующий документ, в котором подводятся итоги первых дней следствия по Государеву Делу.

26 июля 1924 года Генерального штаба подполковник Игорь Адамович Бафталовский, проживавший в Данциге, по приказанию Генерального штаба генерал-лейтенанта П. С. Махрова — Военного представителя в Польше Главнокомандующего Русской армией генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля — представил рапорт по делу о событиях в Екатеринбурге, предположительно произошедших  в ночь на 17 июля 1918 года.

Утром 25 июля 1918 года в Екатеринбург вступили (безо всякого сопротивления со стороны загодя неторопливо удалившихся «красных уральцев») 12 чехословацких стрелковых рот (1850 штыков) и пять сотен Чебаркульского районного полка Оренбургского казачьего войска. Силами этими командовал Генерального штаба полковник С. Н. Войцеховский. К чешско-русской группе следует присовокоупить несколько десятков (по данным историка М.И. Вебера – 37 человек, включая самого Бафатовского) слушателей Николаевской Императорской военной академии, неизвестное в точности число кадровых офицеров Русской Армии, что оказались в Екатерибурге и иных лиц (среди последних – начальник екатеринбургского полицейского сыска А. Ф. Кирста, которому удалось достичь едва ли не самых впечатляющих результатов в расследовании Государева Дела).

«Здесь уместно будет /…/ вспомнить нашу Академию Генерального Штаба. Ее личный состав обучающих и обучающихся, библиотека и имущество были в начале 1918 года вывезены для разгрузки Петрограда в Екатеринбург, где Академия и открыла свои действия. Когда к Екатеринбургу стали приближаться чехи, то обучающиеся офицеры польского происхождения предложили начальнику Академии генералу Андогскому выйти навстречу чехам и присоединиться к ним, что они считали осуществимым ввиду малочисленности и малой бдительности большевистского гарнизона в Екатеринбурге. Начальник Академии это предложение отклонил. Тогда польские офицеры под руководством полковника Румша/и/ среди бела дня отправили подводу с оружием за город, а затем, под видом пикника, на извозчиках с семьями отправились туда же. Оставили семьи на волю Господа и пошли походным порядком навстречу чехам, находившимся уже в 40-60 верстах от Екатеринбурга, и соединились с ними. /…/»[1] .

Офицеры были, как мы уже знаем, вовсе не только «польского происхождения». Но для понимания подлинной ситуации в Екатеринбурге в интересующий нас отрезок времени, подобного рода детали весма важны. Период этот, кстати, достаточно подробно изучен в последние годы уральскими историками, но никакого видимого воздействия на тех, кто волею обстоятельств, так сказать, официально рассматривается в качестве специалистов в области Государева Дела, упомянутые исследования не оказали. Впрочем, иначе и быть не могло.

Итак, 30 июля 1918 г. пполк. Бафталовский принял участие в розыске тел предположительно убитых членов Царской Семьи и их слуг в районе деревни Коптяки Верх-Исетской волости Екатеринбургского уезда Пермской губернии. Поиски были организованы некоей группой офицеров с привлечением, – отчасти не вполне добровольным, – А. П. Наметкина, судебного следователя Екатеринбургского окружного суда по важнейшим делам.

Рапорт пполк. Бафталовского был обнаружен среди бумаг Генерального штаба генерал-лейтенанта А. П. Архангельского, служившего в 1924 году в должности начальника отделения личного состава штаба Главнокомандующего в Сремски Карловцы[2]. Так или иначе, но распоряжение истребовать от пполк. Бафатовского подобный отчет исходило непосредственно от ген.-лейт. барона П.Н. Врангеля, которого, – как отмечает позднейший публикатор этого документа Константин Михайлов[3], «интересовали подлинные обстоятельства екатеринбургского убийства и обоснованность существовавшей версии о спасении кого-либо из членов царской семьи /подразумевается ЕИВ ВК Анастасия Николаевна (ред.)».

В России текст доклада подполковника И. А. Бафталовского, появившийся годом ранее, публиковался впервые по экземпляру, хранящемуся в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ)[4].

 

***

Доклад

по делу об убийстве в г. Екатеринбурге, в ночь на 17 июля 1918 г,

ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

В ночь с 24 на 25 июля 1918 г. /нов. ст./, совместными действиями чешских войск и добровольческих частей Сибирской Армии, г. Екатеринбург, столица красного Урала, был взят и остатки разбитой красной армии латыша Берзина отброшены на Запад, в общем направлении на гор. Пермь.

В составе южной группы чешских войск, которой командовал чех Прапорщик ЧИЛЯ, входил офицерский отряд Полковника Румши /ныне в Польской Армии занимает высокий пост/, в количестве 40 человек офицеров при I пулемете. Указанный отряд, принимавший непосредственное участие в наступлении на город, вошел в голове Чешских войск и был немедленно использован, как кадр для формирования офицерского батальона.

Начальник / Екатеринбургского/ Гарнизона — Генерального Штаба Полковник ШЕРЕХОВСКИЙ, – первым «самопровозглашенным» начальником гарнизона Екатеринбурга был глава антибольшевистского подполья в Екатеринбурге подпоручик В. М. Зотов, – привлек часть офицеров Отряда к работе в Штабе Гарнизона, возложив на них функции по призыву и формированию офицерских частей, организации разведки и пр.

Вступив в Екатеринбург, офицеры натолкнулись на расклеенные плакаты, коими большевики оповещали население о расстреле ГОСУДАРЯ.

Вот содержание этих плакатов:

«Постановление Президиума Областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Урала от 7/20 июля 1918 г.

Ввиду того, что чехо-словацкие банды угрожают красной столице Урала — Екатеринбургу, ввиду того, что коронованный палач может избежать народного суда /раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения всей Романовской Семьи/, Президиум Областного совета, выполняя волю революции, постановил: бывшего Царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых преступлениях перед народом, расстрелять. В ночь с 16 на 17 Июля постановление президиума Областного совета приведено в исполнение.

Семья Романовых перевезена из Екатеринбурга в другое более безопасное место.

Президиум Областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Урала».

Прочитав эти плакаты, большая часть прибывшего офицерства устремилась в Ипатьевский Дом, где при большевиках содержалась Императорская Семья.

Внутренность дома представляла картину полного разрушения и поспешного бегства: во всех комнатах Августейшей Семьи были в беспорядке разбросаны многочисленные вещи, предметы и вещицы домашнего туалета и обихода, частью испорченные, частью обгорелые; обрывки бумаг, писем, книг и вещей домашней утвари.

Все было порвано, поломано и разбито.

Комната нижнего этажа, где, предполагается, было совершенно убийство, носила замытые следы красных пятен /впечатление крови/ и многих пулевых пробоин. У всех офицеров и лиц, посетивших в этот день дом Ипатьева, не сложилось твердого убеждения, что здесь совершенно небывалое, зверское убийство.

К вечеру 25 Июля, распоряжением Начальника Гарнизона, к дому был прислан караул, который всех удалил и выставил часовых.

Для упорядочения дела расследования и розыска Царской Семьи была назначена особая комиссия со включением в нее: судебного следователя Екатеринбургского Окружного Суда — Наметкина, доктора Деревенько, камердинера Государя — Чемадурова и как эксперта — Ген. Шт. Ген. Лейт. Медведева.

Названная комиссия никаких реальных результатов не дала, а члены ее вынесли разное впечатление: одни полагали, что убита вся Семья, другие же придерживались противоположного взгляда.

Утром 27 Июля в Штаб Екатеринбургского Гарнизона явился Поручик А. А. Шереметьевский и, предъявив несколько предметов обгорелой одежды и 3 небольших драгоценных камня, рассказал, что он все время скрывался от большевиков и жил в д. Коптяках (16 верст от Екатеринбурга); 17 Июля крестьяне этой деревни, направляясь на базар в город, были задержаны красноармейскими постами в районе «Урочища Четыре Брата». Красноармейцы им приказали вернуться обратно, указав, что проезд через урочище начальством запрещен ввиду происходящих там боевых учений.

За время пребывания большевиков в уроч. Четыре Брата, крестьяне слышали отдельные ружейные выстрелы и глухие взрывы, напоминавшие разрывы ручных гранат.

Когда красные, под давлением русско-чешских частей, поспешно оставили Екатеринбург и его район, крестьяне д. Коптяков устремились в лес, где и натолкнулись в районе «Ганиной Ямы» на остатки костров, из которых и были извлечены вещи, принесенные им — Поручиком Шереметьевским.

Так как в городе циркулировали усиленные слухи об уничтожении всей Царской Семьи, то, естественно, показание Поручика Шереметьевского явилось чрезвычайно важным и взбудоражило все офицерство, которое за это время принимало все доступные меры к отысканию тел Царственных Мучеников.

Офицеры Штаба Гарнизона, доложив о происшедшем Начальнику Гарнизона Полковнику Шереховскому и получив от последнего разрешение, — немедленно приступили к организации поездки в д. Коптяки с целью производства на месте тщательного обследования кострищ и шахт, где предполагали, если убийство действительно совершенно, найти останки умученной Державной Семьи.

Явочным порядком собралась группа в 12 человек офицеров в составе:

1) Капитан И. А. Бафталовский /г. Данциг/

2) Ротмистр Н. В. Бартенев /Мукден, Табачная фабрика/

3) Капитан Гершельман /в Америке/

4) Капитан М. Б. Дмитриев /убит в Сибири/

5) Капитан А. А. Дурасов /умер в Харбине/

6) Капитан Малиновский /в Харбине/

7) Капитан Н. Н. Ивановский /в Нью-Йорке/

8) Капитан Р. М. Политковский /не известно/

9) Капитан Сумароков /в Харбине/

10) Капитан Г. В. Ярцов /Мукден. Табачная фабрика/

11) Капитан Ильин

12) Поручик Шереметьевский / не известно.

В указанную группу были включены: камердинер Чемадуров, доктор Деревенько и судебный следователь Наметкин.

Утром 30 июля названная офицерская комиссия начала свою деятельность в районе д. Коптяки. Оцепив постами «Уроч. Четыре Брата», комиссия приступила к опросу крестьян, показания которых в полной мере соответствовали рассказу поручика Шереметьевского и ничего нового не давали.

Далее комиссия направилась в район ур. Четыре Брата; лесная дорога из Коптяков в названное урочище пролегает по густому лесу, который в районе «Ганиной Ямы» образует поляну; на поляне, вправо от дороги, небольшое озерцо, которое, собственно, и носит название «Ганиной Ямы».

Южнее в 20 саженях старая заброшенная шахта в виде двух смежных колодцев и рядом с ней остаток костра в диаметре около 3-х аршин, в 10 саженях к югу второй костер того же размера.

Наружный осмотр шахты дал следующее: стенки колодцев, имеющих почти квадратную форму, выложены бревнами длиною: в первом колодце до I ½ аршин и во втором свыше 2 аршин. На глубине 3 саженей — вода, на поверхности которой плавают сосновые ветки, палки и кора.

Внешний осмотр сруба указал, что в шахту бросались ручные гранаты, т. к. на бревнах имелось много пробоин и мелких осколков гранат.

Спустившийся на веревке во вторую шахту Капитан И. А. Бафталовский извлек из последней кусок материи защитного цвета, список советских телефонных абонентов и осколки ручных гранат, засевших в стенах сруба.

Обследуя глубину шахты, Капитан Бафталовский обнаружил, что под слоем воды имеется пласт льда, во всю площадь шахты, под которым опять вода. Общая глубина шахты была установлена приблизительно до 5 саж.

Вторая шахта была в таком же состоянии.

Мысль о том, что УМУЧЕННЫЕ ТЕЛА БЫЛИ СБРОШЕНЫ В ШАХТУ — ОТПАЛА, ибо наличие льда во всю ширину шахты не позволяло это сделать; полагая, что там все же могут быть найдены какие-нибудь следы преступления, комиссия решила приступить незамедлительно к откачиванию воды.

Производство и ведение работы по выкачиванию воды из шахт было поручено и возложено на Поручика ШЕРЕМЕТЬЕВСКОГО, коему в помощь были даны военнопленные.

Оставались одни костры, которые и могли хранить тайну смерти Царской Семьи.

Приступив к тщательному осмотру и изучению кострищ, офицеры прежде всего обратили внимание на следующее:

1. На слишком незначительное количество золы и пепла, что определенно указывало на затрату для костров небольшого количества топлива, абсолютно недостаточного для сожжения 12 человеческих тел.
2. На внешний вид костров, имевших совершенно нетронутый и естественный вид.

Второе положение было дополнительно еще подтверждено результатами осмотра окружающей местности, коими установлено, что нигде никаких следов от костров не имеется, следовательно мысль о разброске костров, после сожжения тел, отпадает.

Приступив к осмотру и раскапыванию костров, членами комиссии последовательно извлечены из них следующие предметы и вещи, кои были опознаны Чемадуровым и Деревенько, как принадлежащие Царской фамилии:

1. Громадный центральный бриллиант шейного украшения Государыни Императрицы.
2. Два изумрудных крестика — из головн. украш. Великих Княжен.
3. Две туфельные пряжки Великих Княжен с алмазами.
4. Много драгоценных камней: бриллианты, рубины, сапфиры, топазы и пр. как в целом виде, так и осколками.
5. Медная пряжка от пояса Наследника Цесаревича с двуглавым орл.
6. Пуговицы, корсетные косточки /железные/, пряжки от подвязок, крючки, дамские пуговицы, кнопки и пр.
7. Разломанные иконки.
8. Куски эмали от образков.
9. Пробка с короной.
10. И много больших и маленьких кусков от обгорелых платьев /до ¼ аршина/.

Когда все указанные вещи были извлечены из костров, у членов комиссии возникла мысль: каким же образом попали все эти драгоценности в костры, если здесь не были, и не могли быть сожжены Царские Тела.

Присутствующий здесь камердинер Чемадуров, дал объяснение в том смысле, что все эти драгоценности, по указанию Государыни Императрицы, были зашиты Великими Княжнами в складки одежды, пуговицы и пр., с целью сохранения их, как последнего ресурса их жизни, т. к. со стороны большевицкого конвоя были попытки, еще и в Тобольске, ограбить Семью.

Вывод у всех офицеров и членов комиссии создался определенный: СОЖЖЕНИЯ ЦАРСКИХ ТЕЛ ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО, огнем же была уничтожена только одежда Царской Семьи.

Эта мысль подтверждалась еще и тем, что в остатках кострищ не было найдено ни одного кусочка кости, а тем паче зубов.

Вслед за осмотром костров комиссия приступила к тщательному обследованию местности «уроч. Четыре Брата»; установив границы района, который был оцеплен красными заставами в период с 17 по 19 июля, офицеры при содействии отрядов бой-скаутов прошли несколько раз всю местность по всем направлениям, выстукивая и осматривая каждый кусочек — результатов никаких.

Вся окружающая местность была в своем естественном, нетронутом виде и не носила ни малейших следов и признаков пребывания людей.

Сомнительные места подвергались раскапыванию, но безрезультатному.

Ни Царских Тел, ни их останков, ни в кострах, ни в шахтах обнаружено не было.

Все члены комиссии, не сговариваясь, вынесли совершенно определенное впечатление, что здесь в районе «Ганиной Ямы» была СИММУЛЯЦИЯ УБИЙСТВА, о чем и было занесено в протокол, подписанный всеми присутствующими.

I-го Августа комиссия вернулась в Екатеринбург и результаты своей работы в виде вещественных доказательств и протокола — сдала новому Начальнику Гарнизона

— Генералу Голицыну, который в свою очередь все Царское Дело передал Военному Министру и Командующему Сибирской Армией — Генерал-Майору Гришину-Алмазову.

В районе Ганиной Ямы остался поручик Шереметьевский и несколько офицеров, которые и продолжали упорную работу по откачиванию шахт и озерца.

2-го Августа 1918 г. чинами контр-разведывательного отделения Штаба Екатеринбургского Гарнизона был пойман, арестован и посажен в арестный дом — быв. председатель революционного Екатер. трибунала солдат САМОКВАСОВ, который в свое время страшно зверствовал и особенно в отношении офицеров.

Комендант Города Полковник Сабельников передал об этом по телефону в Штаб Гарнизона капитану Бафталовскому и просил последнего взять на себя перевод, названного больш. деятеля в городскую тюрьму, расположенную одиноко за городом.

Поздно вечером того же числа Капитан Бафталовский, взяв из офицерской роты конвой в 6 человек, явился в арестный дом и, предъявив предписание Комен. Города, — взял под свой караул Самоквасова /высокого роста, 30 лет, шатен с небольшой бородой; при входе в его камеру у него на груди висел солдатский Георгиевский Крест, тут же с него сорванный/.

Выведя Самоквасова на глухую окраину города в направлении тюрьмы /за цирк/, Капитан Бафталовский остановил часовых и устроил ему допрос, как видному большевицкому лицу и деятелю, коему не могло не быть известным об участи, постигшей Императорскую Семью.

На заданный ему вопрос: «Какая участь постигла Царскую Семью и что произошло в лесу около д. Коптяки», последний ответил буквально следующее: «Г. Капитан, я чувствую и отлично знаю, что сейчас Вы меня расстреляете, поэтому в такую минуту буду говорить как перед Богом. ЦАРСКАЯ СЕМЬЯ ЖИВА. В ур. Четыре Брата была симмуляция убийства. Их переодели в простые крестьянские платья и увезли под Пермь. Царские же платья были сожжены в кострах. Вот все, что мне известно.

На вопрос: «Распространяется ли все сказанное на всю Семью или только на отдельных Членов», Самоквасов ответил: «На всю Семью, кроме Государя, участь последнего мне неизвестна».

Все дальнейшие попытки добиться от Самоквасова истины об участи Государя Императора, неизменно приводили к одному его ответу: «я сказал сущую правду, как перед Богом. Больше ничего не знаю».

Последними его предсмертными словами были: «Я сказал правду».

Живым свидетелем допроса Самоквасова является Полковник Николай Васильевич БАРТЕНЕВ, ныне живущий в Мукдене, и служащий на табачной фабрике.

Вот все, что удалось первой офицерской комиссии и отдельным ее членам, работавшим по горячим следам, найти, узнать и добиться в вопросе Царского Дела.

В дальнейшем почти все члены комиссии, в силу боевой остановки, обратились к исполнению своих прямых обязанностей и только поручик Шереметьевский, с согласия Начальника Гарнизона, продолжал работу по откачиванию воды из шахт.

Многим членам комиссии уже из писем, от своих друзей-офицеров, остававшихся в Екатеринбурге, стало известным, что откачать воду из шахт и Ганиной Ямы удалось только к 20 Августа, но там реальных признаков убийства или вещественных данных, указывающих на сожжение, НАЙДЕНО НЕ БЫЛО.

Причисленный к Генеральному Штабу

Подполковник Бафталовский

Данциг

26/VII-24 г. (сохраняется правописание подлинника)

***

Практически все изпоженноое в рапорте Игоря Адамовича Бафатовского (1896—1959) находит свое подтверждение в следственных документах по Государеву Делу. Исключение составляет персона «солдата Самоквасова». 21 июля 1917 г. прапорщик Михаил Прокофьевич (Прокопьевич) Самоквасов был избран товарищем председателя Следственной комиссии Екатеринбургского Совета рабочих и солдатских депутатов, а в ноябре-декабре 1917 г. работал ее председателем (на этом посту его заменил в декабре того же года Я.Х. Юровский, под руководством которого комиссия в 1918 г. была реорганизована в Следственную комиссию Ревтрибунала при Уралоблсовете). Он вполне мог располагать самой чувствительной информацией по Государеву Делу. Но эта возможность даже не обсуждется.

Продолжение – следует.

 

[1] Ген. Д. В. Филатьев. Катастрофа Белого движения в Сибири, 1918-1922. Впечатления очевидца. P.: YMKA-PRESS, 1985. С. 21-22.

[2] «Рапорт № 24 от 26 июля 1924 года подполковника И. А. Бафталовского, причисленного к Генеральному штабу, Военному представителю Главнокомандующего Русской армией Генерального штаба генерал-лейтенанту П. С. Махрову». Машинопись с рукописными пометками. Доклад выявлен петербургским историком К. М. Александровым во время занятий с коллекцией Генерального штаба генерал-лейтенанта А. П. Архангельского в 2013 году

[3] «Русское слово», Прага. 2018. № 7.

[4] Вебер М. И. «Ни Царских Тел, ни их останков, ни в кострах, ни в шахтах обнаружено не было»: доклад подполковника И. А. Бафталовского о поисках останков царской семьи // Урал в судьбе Романовых: материалы всероссийской научно-практической конференции. Екатеринбург, 25 октября 2017 г. Екатеринбург, 2017. С. 145–157.

 

_______________________

Наш проект можно поддержать.