РИ: Если бы на сайте “Русской истины” не появился текст о миротворчестве Русской Церкви, это было бы поистине странно. Но почему – так долго? Ответ прост. Подобный текст по определению не может быть воинственным и страстным. Может быть поэтому для его появления потребовалось 480 дней. По счастливому стечению обстоятельств эта публикация выпадает на второе воскресенье после Троицы – день всех русских святых. По символическому стечению обстоятельств этот праздник выпал в 1941 году на 22 июня.
Господь приносит на землю мир, не как эвдемонистическую, но как моральную ценность и даже больше, чем как ценность вообще. Мир – и основание бытия и восполняющий эту основу бытийственный дар.
Мир имеет значение не потому, что он несет безопасность или доставляет удовольствие, не потому, что способствует процветанию. Он ценен сам по себе, как проявление изначальной бытийной структуры, в которой есть единство различий, но нет разделения и вражды. Мир и есть само бытие, сама жизнь, дар Бога, в то время как вражда, вопреки Гераклиту, – всегда умаление бытия, свидетельство его недостаточности, явление ничто, грех. Грех и вражда – реальность этого мiра, но это реальность ничто, реальность разрушения. Эту реальность нельзя не учитывать, как реальность, но христиане не могут жить по ее правилам. Ее надо учитывать только в том смысле, что она должна быть преодолена. Вражда должна уступить место миру, и этот мир должен быть «глубоким и неотъемлемым», как говорит литургия Василия Великого, т.е. миром Царства Божия, исключающего вражду, грех и смерть.
Мир – явление любви Божией к мiру, и потому «блаженны миротворцы, ибо они сынами Божиими нарекутся» (Мф. 5.9). «Сыны Божии» здесь – те, кто реализует дело Божие здесь и теперь. Этому не противоречат известные слова Спасителя о «разделении» и «мече», поскольку эти меч и разделение – имеют духовную природу, они отделяют человека, посвятившего себя духовной жизни, от «мiра» и «мiрских ценностей», но не означают вражды к людям, дистанцирование от которых (и то, скорее внутреннее) может быть только этапом духовного пути. Завершение этого пути – смиренное приятие другого и любовь к нему, даже если он является «врагом», если он ненавидит тебя, «твое», «твоих».
В Нагорной проповеди Господь указывает, что примирение с ближним есть необходимое условие принятия Богом человеческой жертвы, иными словами – обращение человека к Богу не может считаться завершенным, пока не завершена вражда, отделяющая его от других людей.
Благая весть Евангелия есть весть о приближении Царства Божия к людям: внутри каждого человека и среди людей («Царство Божие внутри/посреди вас есть»), а через них – в мiре, раскрывается пространство новой реальности, реальности мира, «глубокого и неотъемлемого». Доступ к ней открыт через «перемену ума», через примирение с Богом и ближними, через дар благодати Божией. Эта реальность – Церковь Христова. Церковь в этом смысле есть мистическая реальность, но она открывается в мире как эмпирически реальное сообщество людей, открывших себе эту реальность, пытающихся жить в соответствии с ней, служащих ей, открывающих ее в Евангелии, в богослужении, в литургии. И хотя сама Церковь есть реальность мира, отдельные люди (и даже сообщества) в Церкви могут ее терять. И все-таки Церковь несет эту благую весть о мире – в мiр. Вопреки тому, что отдельные люди в Церкви, даже высокопоставленные, могут говорить совсем разные вещи о мире и войне, Церковь как таковая несет весть о мире.
Из чего это видно? Собственный язык Церкви – это язык литургии. Посмотрим, что говорит Церковь там. О прошении о «глубоком и неотъемлемом» мире мы уже говорили.
Все ектении начинаются с возгласа «миром Господу помолимся». «Миром» – означает здесь не «всем мiром», а «мирным устроением человеческого духа», исключающим вражду, и потому объединяющим мiр.
Важнейшее, многократно повторяемое прошение на ектеньях – прошение «о мире всего мiра и благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех» – благо Церкви здесь прочно связывается с мирным состоянием мiра, которое описывается как «соединение всех», соединение, исключающее вражду. Сюда же можно добавить:
- прошение о «добрых и полезных душам нашим и мира мiрови»,
- прошение «о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов» настоятеля, братии и прихожан – здесь «мир» перечисляется в ряду важнейших жизненных благ, которые просит человек у Бога.
Эти прошения и призывы, как и приведенные выше евангельские слова, будучи восприняты всерьез, задают фундаментальную установку сознания церковного человека, как «человека мира». Их число, их постоянная повторяемость, их авторитетность таковы, что представляется резонным в их свете воспринимать и интерпретировать и все другие имеющие отношение к вопросу тексты, включая, в том числе, вставные, прошения на ектениях, иные молитвы и молитвенные чины. В первую очередь это касается прошения «о богохранимой стране нашей, властех и воинстве ее, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте» – оно, очевидно, предполагает пожелание отечеству внутреннего мира и мирного сосуществования с другими странами.
В это число входят и молитвы за отечество, и чины, связанные с воинским служением[1]. Для христианина, который стремится к тому, чтобы его жизнь не расходилась с его молитвой, тем самым, исключается стремление к внутригосударственному или внешнему конфликту, не говоря уже о военных действиях. Понимая ценность и онтологическую фундаментальность мира, христианин (идеальный участник богослужения, всерьез вдумывающийся в его содержание) стремится к сохранению мира.
Дополнительные прошения, включаемые в богослужебные чины, не могут противоречить этим основополагающим прошениям. Не могут, ибо они выражают тот же дух примирения и любви, к которому призывает Господь. Это относится, в том числе, и к молитвам, добавляемым к богослужению, например, в военных условиях.
Именно такой в целом была «Молитва о восстановлении мира», текст которой Патриарх Кирилл благословил в марте 2022 года и которая использовалась в храмах вплоть до сентября[2]. Ее основные прошения: «….дух братолюбия и мира в сердцах наших навеки утверди… Благодатию Твоею власть предержащих ко всякому благу настави, воинов – в заповедях Твоих утверди, лишенныя крова – в домы введи, голодныя – напитай, недугующая и страждущая – укрепи и исцели, в смятении и печали сущим надежду благую и утешение подаждь, на брани убиенным – прощение грехов и блаженное упокоение сотвори» – вполне отвечают этому мирному духу Церкви.
Единственное прошение, которое здесь кажется излишним: «Иноплеменным же языком, брани хотящим и на Святую Русь ополчающимся, – запрети и замыслы их ниспровергни» – поскольку оно вносит в молитву явно не нужный здесь и в целом неочевидный политический контекст. Если русский, украинский и белорусский народы признаются здесь «от единые купели … благодать восприяхом», то «иноплеменные» явно относится не к ним, а к каким-то другим «языком». Но и их желание «брани» и их «ополчение на Св. Русь» именно как целых народов («языков») – вопрос крайне спорный и в любом случае политический, а не молитвенный.
Многими христианами, принадлежащими к Русской Церкви используются, насколько мне известно, и другие молитвы, проникнутые мирным духом, напр. молитва св. Афанасия (Сахарова). В этой молитве, написанной в разгар Великой Отечественной войны, совсем нет политики, все народы здесь равно предстоят Богу как виновники войны и как ее жертвы. Ее основные мотивы: – общее покаяние, призывание милости Бога, просьба об истреблении не врагов, но вражды, о даровании мира мiру и «всем творениям». Я приведу ее целиком, как слово, родившееся из глубины церковного сознания:
«Владыко Вседержителю, Святый Царю! Призри с небес и виждь, како враждуют народы и замышляют друг на друга суетное и злобное, како содрагаются все от воспоминания о бывших ужасах военных и трепещут от ожидания уготовляемых новых, еще более страшных.
О Многомилостиве! Умилосердись о созданиях Твоих. Прости грехи и беззакония наши, их же ради многия скорби, беды и устрашения приидоша на нас. Благодатию Пресвятого Духа ороси изсохшия любовию сердца людския, терниями самолюбия, ненависти и зависти, злобы, вражды и лукавства и иных беззаконий поросшия, да возрастят они горящую к тебе и к братиям любовь, и ею да будут истреблены все распри, раздоры, разделения, междоусобия и войны, да все народы не устами едиными глаголют о мире, но всем сердцем возлюбивше его непритворно раскуют мечи свои и копья на орудия мирнаго делания и к мирному токмо делу обратятся.
Человеколюбивый и Милостивый! Усердно молим Тя: мир мiру Твоему даруй, Церквам Твоим, людям православным и всем творениям Твоим. Ты бо еси Царь мiра и мiра Твоего несть предела, и Тебе слава и благодарение и поклонение от всех да возсылается, и ныне и присно и до скончания века веков. Аминь».
В сентябре 2022 года храмах стали читать новую молитву, так наз. «Молитву о Святой Руси». Ее слова: «Возстани, Боже, в помощь людем Твоим и подаждь нам силою Твоею победу» – на описанном выше фоне выглядят очевидным диссонансом. Более того, на фоне этих слов все последующее содержание молитвы – само по себе глубоко оправданное, – смотрится как набор риторических оговорок. В самом деле, Церковь здесь молится:
«Верным чадам Твоим, о единстве Русския Церкви ревнующим, поспешествуй, в духе братолюбия укрепи их и от бед избави. Запрети раздирающим во омрачении умов и ожесточении сердец ризу Твою яже есть Церковь Живаго Бога, и замыслы их ниспровергни.
Благодатию Твоею власти предержащия ко всякому благу настави и мудростию обогати.
Воины и вся защитники Отечества нашего в заповедех Твоих утверди, крепость духа им низпосли, от смерти, ран и пленения сохрани».
Здесь же идут молитвы о «лишенных крова и в изгнании сущих», алчущих, убиенных. И возникает вопрос: как это все совместимо с молитвой о победе в войне, если стремление к победе предполагает вместо братолюбия – братоубийство, вместо единства Церкви – неизбежное углубление церковного раздора, вместо утверждения в заповедях – нарушение базовых заповедей, прежде всего, заповеди «не убий», предполагает нарастание взаимной жестокости, страх, смерть, раны, пленение, лишение крова, изгнание, голод, болезни тысяч людей? Если же возразить, что все эти бедствия происходят по попущению Божию, то возникает новый вопрос: а зачем тогда вообще нужны эти прошения в этой молитве? Если же возразить, что здесь просится о желательном, о должном, хотя реализация этого должного может и не случиться – то все-таки в психологической структуре этой молитвы остается раздирающее душу противоречие на уровне основных интенций, когда исполнение одного прошения – о победе, влечет за собой, неизбежно, увеличение тех страданий, об избавлении от которых мы просим в других прошениях. И наоборот – исполнение этих последних возможно только при отказе от первого.
Все это верно, конечно, только если под победой здесь имеется в виду то, что обычно имеется в виду под победой в военных действиях – военный разгром вражеской армии и подавление сопротивления противника. Однако такое понимание победы кажется очень мiрским. Возможно ли сохранить его в описанном выше контексте? Если в христианской церковной молитве слово «победа» должно иметь христианский церковный смысл, то в чем он собственно, состоит?
Если в поиске ответа на этот вопрос мы обратимся к церковному учительству, то там, увы, мы найдем меньше определенности, чем в богослужебных чинах. В Новом Завете мы не найдем ни прямого осуждения, ни прямого одобрения войны. Война здесь – просто факт падшего бытия, бедствие, но вместе с тем – орудие Божьего Промысла, ведущего мiр к последней катастрофе, за которой раскрывается Царство Мира. Св. отцы единодушно подчеркивают характер войны как бедствия и результата грехов воюющих сторон, исцеление от которых достигается покаянием. Не касаясь сложного вопроса о пацифизме ранней Церкви, можно сказать, что подавляющее большинство случаев одобрения войны у свв. отцов относится к войне оборонительной и справедливой. Это, конечно, вело к тому, что многие христианские авторы любую войну, которую вело их отечество, по умолчанию рассматривали как оборонительную и справедливую. Не касаясь сложного вопроса о том, насколько эта традиция связана с особыми отношениями Церкви и государства, характерными для так наз. «константиновской эпохи», отметим две наиболее важные вещи: 1) одобрение войны у свв. отцов всегда было ограничено определенными моральными принципами; 2) на протяжении всей истории Церкви встречался другой взгляд на войну, наилучшим образом представленный авторитетным канонистом XIV века Матфеем Властарем:
«…всё евангельское законоположение, возводящее нас в первобытное состояние и призывающее к духовной и, насколько возможно, к лучшей жизни, нигде не одобряет войн и убийствами не позволяет воспрещать распространению зла (курсив мой – К.В.), как это свойственно было древнему законоположению, но, будучи совершенно противоположно сему последнему, оно и учит противному…» (автор далее ссылается на известное запрещение Спасителя апостолам низвести огонь на самарянское селение, не принявшее их) (Лк. 9:55) (Алфавитная синтагма, Ф7).
Кажется очевидным, что предметом церковной проповеди не может быть месть, злоба, разделение людей, убийство. Стремясь к победе над грехом, а не над врагом, Церковь, как и Спаситель, призывает не к истреблению грешников, как бы глубоко они ни пали с точки зрения «правильных христиан», а к их преображению в духе Христа, Которого она просит: «лукавыя благи сотвори благостию Твоею» (Литургия Василия Великого). Проповедь о военной победе, воодушевление воинов в битву через разжигание у них ненависти к врагам, очернение и расчеловечивание врага, одобрение войны, во имя каких бы высоких ценностей она не велась, – смотрится здесь таким же диссонансом, как прошение о победе на фоне великой ектеньи.
Победа для нас, христиан, – это победа Бога, несущего во Христе Свой мир, над раздорами мiра. Как показывает жизнь Самого Христа эта победа достигается за счет и при условии отказа от мiрских преимуществ, от использования мiрских средств борьбы, от мiрских интересов, от всех тех ложных благ, тех идолов, за которые идут войны в этом мiре. Этот отказ неизбежно связан, конечно, с самоумалением и крестом. Для достижения Царства Божия и его мира христианин отдает все земные ценности: «подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нём идёт и продаёт всё, что имеет, и покупает поле то» (Мф. 13:44).
С этой точки зрения подлинной победой в войне является примирение с врагом, преодоление взаимной ненависти, покаяние, просьба о прощении и собственное прощение, не обусловленное просьбой. Условие этого – преодоление ненависти в себе, покаяние в том, что мы дали ей победить в нашей внутренней борьбе.
* * *
Но здесь надо ответить на возможные возражения.
Прежде всего, могут сказать, что мир, о котором здесь идет речь, принадлежит эсхатологическому порядку Царства Божия, мир же, с которым в реальности имеет дело человек в этом мiре – является либо результатом эвдемонистического стремления к безопасности и наслаждению, либо этапом собирания сил в процессе подготовки войны – т.е., по сути, ее частью. Могут припомнить в связи с этим и то, что одним из оснований осуждения Спасителя на смерть послужило стремление синедриона к сохранению мира с Римом. Это конечно, отчасти, фактически верно. Что же можно сказать против этого? Только то, что такая постановка вопроса является ничем иным как гностической абсолютизацией слов ап. Иоанна: «весь мiр лежит во зле».
Мирная повседневность не есть только пространство эвдемонистической суеты и вражды, она есть также пространство созидания жизни, разрушение которого превращает жизнь в ад. Силы, которые копят, а потом расходуют в схватке за жизненное пространство враждебные стороны, – созидаются в пространстве мира и без него не существовали бы. Рядом и вперемешку с этими смутными, мiрскими образами мира, которые так легко оборачиваются войной, уже здесь и теперь, как фактическая реальность, присутствует и через них необходимо просвечивает настоящий мир, «глубокий и неотъемлемый». Надо только научиться видеть его.
Однако существует точка зрения, согласно которой именно война выявляет все лучшее в человеке или, по крайней мере, показывает его таким, каков он есть, дает уникальный опыт подлинного существования, – подлинного мужества, подлинной дружбы, подлинной справедливости, уважения друг к другу, героизма, истинного благотворения – раненым, поверженному противнику и проч. Здесь следует сказать, что во-первых, этот взгляд излишне романтизирует войну, взгляд свв. отцов, видевших в ней в первую очередь бедствие и грех, кажется гораздо более реалистичным. Вместе с тем, не только война, но и любое большое бедствие (напр. природный или технический катаклизм) имеет примерно те же последствия – здесь также мобилизуются лучшие человеческие качества, открывается доступ к основаниям мiра. И этим основанием оказывается мир. Те человеческие качества, которые раскрываются в этих ситуациях – это качества мира, которые в обыденной жизни скрываются от человека мiрской суетой. Но война – плохое средство для преодоления суеты. То разрушение жизни, которое она производит, намного больше, чем любые укрепления межчеловеческих связей, эти разрушения невозможно компенсировать отдельными всплесками подлинности.
Еще одно обычное возражение – а как же «они»? Наши враги? Те, кто нас ненавидит, те, кто вынудил нас начать войну, те, кто угрожал нам, кто спровоцировал нашу ненависть к себе, кто хочет нас уничтожить? Подспудный смысл этого вопроса: почему им можно, а нам нельзя? Что будет, если мы изменимся, а они нет? Не уничтожат ли они нас? Если мы изменимся, то где гарантия, что это поможет им измениться? Общий знаменатель этих вопросов – непреодоленная ненависть и провоцируемый ею страх. На них прямо отвечает Христос: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? …. вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Мф. 7: 3-5.).
Еще одно возражение: не пацифизм ли это? Следует серьезно отнестись к критике пацифизма. Мыслимы ситуации, когда отказ от участия в конфликте, попустительство злу, будет большим грехом, чем вступление в конфликт и противостояние злу мiрскими, «злыми» средствами. Приходится считаться с тем, что «мiроправители тьмы века сего» действуют через людей и могут захватить над ними такую власть, что сеемые ими смерть, страдания и разрушения нельзя остановить иначе, чем силой.
Тем не менее, перед христианином всегда в таких ситуациях остается вопрос: все ли мирные средства я исчерпал? А кроме того, есть вещи, которые для христианина и в этой ситуации остаются по существу невозможными, являются чем-то глубоко недолжным:
- открытое нападение;
- принадлежность к «партии войны»;
- пропаганда войны, создание атмосферы ненависти, разжигание страстей, которые делают войну возможной;
- риторика ненависти и обесценивания противника;
- совершение военных преступлений;
- вообще жестокость к врагу, участие в казнях и расправах;
- сознание собственной праведности: использование силы, особенно связанное с причинением страдания и убийством, неизбежное для любого человека в этих условиях подчинение аффектам гнева и ненависти, остается грехом даже в ситуации, где, казалось бы, нет другого выхода.
Здесь возникает следующее возражение: и пацифист, и сторонник войны скажут, что это красиво, но нереалистично. Вступая в войну нельзя предохраниться от ненависти к врагу, без конца рефлексируя по поводу исчерпанности/неисчерпанности мирных средств, переживая по поводу своей подчиненности злым аффектам – пропустишь момент, когда было необходимо действовать. Например – не просто погибнешь сам, но и не сможешь защитить своих близких, не сможешь и сохранить свой «пресловутый» мир.
Но, во-первых, ясность сознания, достигаемая рефлексией, не снижает эффективность, а повышает ее. А во-вторых, наша брань, в конечном итоге, – «не против плоти и крови, но против духов злобы поднебесных» (Еф. 6:12), не против людей, а против демонических сил, правящих мiром: жадности, похоти, садизма, гордости, тщеславия, получивших социально-политическую оболочку. Тот, кто подпал под действие силы гнева и ненависти, – уже проиграл и сдался этим духам.
* * *
Здесь мы вновь возвращаемся к прерванному возражениями ходу мысли. Надо его завершить. Целью христианина на войне является, в конечном итоге, не мiрская победа, а прекращение войны, достижение мира, преодоление ненависти. Достижение этой цели – тяжелая внутренняя работа. Она начинается как преодоление ненависти в самом себе. Аскетическая работа – едва ли не самая важная часть творения мира. Но остановиться на этом оно не может. Стяжание мирного духа не может не затрагивать других людей, оно как-то ощущается ими, подлинно мирный человек распространяет вокруг себя мир как бы естественно, не заботясь об этом. И в тоже время, оказываясь в определенных ситуациях, он и действует мирно, сознательно пытается внести мир в отношения своих ближних.
Но и этого при определенных условиях недостаточно: бывают случаи, когда наша ответственность распространяется на широкие круги людей, сообщества, общество в целом. Здесь от решения, слова, приказа, подписи одного человека может зависеть очень многое – настроение тысяч и даже миллионов людей, движение мiра к миру или к войне, крушение мира, начало войны, заключение мира. Разумеется, политики – тоже люди, они не столько определяют настроение тех, кем пытаются управлять, сколько сами зависят от этих настроений. И все же эта зависимость не является полной, слово, жест, действие авторитетного политика многое значат и многое могут менять. Поэтому следующим шагом является «политика мира», политика как система (вероятно, довольно сложная система) продуманных средств, направленных на утверждение в обществе мира, предпочтения мирных способов решения конфликтов, выработки своеобразного иммунитета к насилию и его проявлениям. В такой политике может, и, вероятно, должна, участвовать Церковь. Такой политикой занимались средневековые монахи, мирившие феодалов в Европе и князей на Руси, работавшие над расширением пространства мира. Эта политика возможна и в военное время. Работа Церкви в военное время – искоренение основного условия войны, того, что всегда возвращает человека в войну – аффектов похоти, вражды, ненависти к врагу, гордыни.
Это представляется невозможным. Но невозможное человекам – возможно Богу, а именно Церковь вводит Бога в наш мир, делает невозможное – возможным. «Темный двойник» (С.И. Фудель) Церкви, паразитирующий на ее теле, – оправдывает войну. Церковь в своем существе говорит только о мире – «глубоком и неотъемлемом». Вопреки нашим слабостям и грехам, Церковь пытается строить мир.
[1]
Их обсуждение см.: https://www.pravmir.ru/nelepoe-osvyashhenie-oruzhiya-my-zamenyaem-blagosloveniem-voinov-hristian/; http://www.patriarchia.ru/db/text/5587115.html
[2]
Если быть более точным: 30 недель с 3.03.2022 по 25.09.2022.
