Грозит ли нам «глобализация протекционизма»?
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет
Пушкинисты до сих не пришли к единому мнению о том, что именно здесь понимается под «простым продуктом». Но скорее всего – хлеб и прочие «плоды земли», а не «мануфактура».
Тем более, что примерно в годы работы над «Евгением Онегиным» Пушкин написал «Мысли на дороге», где крайне негативно отозвался о социальных последствиях широкого внедрения промышленного производства:
«Кажется, нет в мире несчастнее английского работника: но посмотрите, что делается там при изобретении новой машины, избавляющей вдруг от каторжной работы тысяч пять и шесть народу и лишающей их последнего средства к пропитанию. У нас нет ничего подобного… Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи?».
Если присовокупить сюда упоминание Адама Смита, на чьем учении основаны практически все ключевые постулаты защитников свободы торговли, – то гения русской словесности вполне логично причислить к «партии фритрейдеров». Иначе говоря, к тем, кто считал избыточным и даже вредным какие-либо ограничения на ввоз зарубежных товаров, а Россию видел главным образом «земледельческой державой».
Узок круг этих протекционистов
Нельзя сказать, что в российских верхах фритрейдеры были «правящей партией».
Первый директор Царскосельского лицея Василий Малиновский перевел, издал и снабдил рекомендациями для законодателей работу Александра Гамильтона «О пользе мануфактур и отношении оных к торговле и земледелию».
«Народ, имеющий токмо земледельцев и купцов… коснеет в бедности и всяких недостатках и, что важнее всего, не может быть народом свободным, ибо зависит от других держав, по удовлетворению первейшим его нуждам» – утверждал Николай Мордвинов, еще один «старший товарищ» Пушкина.
А введенный правительством Александра I в 1821 году «покровительственный» таможенный тариф удостоился особых похвал самого Фридриха Листа. «Россия, благодаря этой системе достигла высокой степени благосостояния и […] гигантскими шагами подвигается по пути национального богатства и могущества» – писал главный теоретик протекционизма в своем программном произведении «Национальная система политической экономии».
Правда, при этом Лист предупреждал: «Недостаток образования и целесообразность государственных учреждений должны будут задерживать Россию в ее дальнейшем промышленном и коммерческом поступательном движении, если только императорскому правительству не удастся согласовать общее состояние страны с потребностями промышленности посредством создания разумных городских и земских учреждений, посредством постепенных таможенных ограничений и затем отмены крепостного права. […] Чтобы реформы подобного рода стали возможными и могли быть выполнены, необходимо прежде всего, чтобы русское дворянство поняло, что его материальные интересы непосредственно связаны с этими реформами».
Крепость фритрейдерства
Как видно из приведенных выше пушкинских цитат, даже прогрессивно мыслящие представители самого привилегированного и образованного российского сословия не разделяли интенций немецкого экономиста. То есть не увязывали развитие национальной промышленности ни с благополучием страны, ни со своим собственным.
«В эту эпоху обнаруживается с особой ясностью, что русское фритредерство не отвлеченная идеология, а идеология землевладельческого класса, как представителя аграрных интересов страны», – отмечал впоследствии Петр Струве.
Разумеется, неизбежность и предопределенность конфликта аристократов-землевладельцев с промышленниками-парвеню – вовсе не российская особенность. Другое дело, что в России длительное сохранение крепостного права поставило участников этого вшитого «модернизационного» противостояния в заведомо неравные условия. В отсутствие полноценных рынков труда и земли первые отечественные заводчики и фабриканты оказывались в большей зависимости от государства и его поддержки, нежели их европейские или североамериканские коллеги-конкуренты.
В свою очередь, дворянство, будучи в целом не только самым могущественным и ресурсно-обеспеченным, но и самым образованным сословием, получало возможность сдерживать политэкономическую экспансию промышленников даже после отмены крепостничества.
Понятно, что вовсе не с большевиков в стране началась стигматизация предпринимательства. И уж точно не они породили скептическое (в лучшем случае) отношение к предпринимателям со стороны интеллектуального класса, исторически вышедшего, в том числе, и из дворянства.
Скорее наоборот – как раз дворянское нежелание отказываться от бонусов «земледельческой державы», получившее идеологическое оформление в «критике справа» нарождающегося промышленного капитализма, облегчило впоследствии распространение и радикализацию его же «критики слева». Даром, что запущенные таким образом процессы привели к победе сил, одинаково отрицающих право на существование как фабрикантов, так и помещиков.
Ричард Никсон как отец отечественного неодворянства
Впрочем, уничтожение дворян как класса вовсе не исключало сохранения или реанимации дворянского (вар – неодворянского) «ресурсократического» нарратива.
В этом смысле Ричард Никсон и его советники, включая Сэмуэля Пизара (отчима будущего байденовского госсекретаря Энтони Блинкена), знали, куда бить, подсаживая Советский Союз на «сырьевую иглу». Столкнувшись с арабским нефтяным эмбарго, Запад переориентировался на советские углеводороды. Параллельно делая из Китая индустриального конкурента СССР. А руководство коммунистической сверхдержавы предпочло налаживать и развивать нефтегазовый экспорт вместо того, чтобы использовать сравнительную дешевизну энергоносителей для модернизации промышленности, обнаружившей первые признаки «торможения».
Не будем подробно останавливаться на всех последующих перипетиях. Заметим лишь, что ставка на ресурсное доминирование в равной степени и создала экономические предпосылки для гибели СССР, и во многом определила тот формат госкапитализма, строительством которого постсоветская Россия занялась с начала 2000-х. Сложно переоценить и тот вклад, который споры из-за газового транзита внесли в разрастание российско-украинского конфликта.
Столь же опрометчиво было бы утверждать, что с февраля 2022-го страна полностью отказалась от ресурсной модели. В противном случае, цена топлива, металлов и размеры энерготарифов для российских потребителей были бы минимальны. И «АвтоВАЗ» не смог бы ссылаться на дороговизну энергоносителей и сырья, объясняя очередное повышение собственных отпускных цен. При том что ниши, оставленные ушедшими западными брендами, были заняты китайскими авто, а никак не «ладами».
«День освобождения» интеллектуального класса
«Чиновники либеральных взглядов […] постараются обязательно свернуть […] достижения по импортозамещению, по суверенизации нашей экономики» – озвучивает Сергей Лавров опасения «очень мощной группы в нашем общественном мнении» в связи с возможной отменой санкций, по крайней мере, американских. Трудно сказать, включает ли глава МИД РФ в список «чиновников-либералов» также лоббистов сырьевого бизнеса. Хотя неизвестно, что и кто в большей степени осложняет экономическую суверенизацию,
Между тем, главные плюсы и минусы «обратного Никсона» (reverse Nixon), – как американские аналитики иногда называют трамповский подход к взаимоотношениям с Москвой, – не просто не исчерпываются снятием или смягчением санкционного давления, но лежат в принципиально иной плоскости. Причем, вне зависимости от того, захочет ли /сумеет ли нынешняя администрация США уговорить Россию «дружить против Китая», или нет.
Трамповская «глобализация протекционизма» сводит к нулю шансы на выживание любой национальной экономики, не заточенной на выпуск максимально широкой линейки не «простых», но конечных и самых разных продуктов
Россия здесь не исключение. За три года отечественная экономика показала, что может функционировать и развиваться, даже оставшись без доброй трети зарубежных поставщиков и потребителей. Но «ресурсная инерция», позволившая (или скорее – не помешавшая) адаптироваться к санкционной войне, рискует превратиться в серьезную помеху в эпоху торговых войн.
Причем, не только и не столько из-за риска попасть в новую «сырьевую» ловушку, скажем – «редкоземельную». Не менее важен и фактор той многолетней непростой связи отечественной ресурсократии с интеллектуальным классом, о которой мы говорили выше.
Достаточно ли мотивированы те, кому «по должности» положено «творить, выдумывать, пробовать», на содействие новому промышленному рывку, на сотрудничество с предпринимательским классом как генераторы идей с «созидающими разрушителями», а не как «брамины» с «вайшья»? Или любовь к архаике, или того хуже – к перманентной внутрицеховой «охоте на ведьм», окажется сильнее?
А ведь (и это показывают, в том числе, и исследования Фридриха Листа) в протекционистской модели «надстройка» – как институциональная, так и интеллектуальная – играет едва ли не более значимую роль, чем во фритрейдерской или ресурсной.
Редакционный комментарий
Александр Бирман ставит в своей статье очень важную проблему: какая гуманитарная, идеологическая и политологическая инфраструктура может быть у российского протекционизма, так сказать, русского трампизма, или, добавим мы, русского палеоконсерватизма (в данном случае понятия «трампизм» и «палеоконсерватизм», в целом не конгруэнтные, могут считаться синонимами). «Достаточно ли мотивированы те, кому «по должности» положено «творить, выдумывать, пробовать», – пишет он, – на содействие новому промышленному рывку, на сотрудничество с предпринимательским классом как генераторы идей с «созидающими разрушителями», а не как «брамины» с «вайшья»? Или любовь к архаике, или того хуже – к перманентной внутрицеховой «охоте на ведьм», окажется сильнее?»
Это абсолютно правильный разворот всей проблемы. В течение последних постулаты русской протекционистской школы свелись набору обвинений оппонентов во власти в государственной измене и работе на Федеральную резервную систему. Можно подумать, что глава государства не знает реально, на кого работают в России сторонники макроэномической стабилизации? Вместо того, чтобы добиваться нормальной ротации экономических курсов и представляющих эти курсы команд (что прекрасно совместимо в том числе и с силовой вертикалью власти), русская протекционистская школа неустанно требовала военной мобилизации, что, разумеется, требовало начала и продолжения бесконечной и тяжелой войны. Однако во время войны возникали другие приоритеты, и, в частности, нужна была та самая макроэкономическая стабилизация, исключавшая дешевый государственный кредит – главную цель протекционистов.
Поэтому горячо рекомендуем нашим читателям статью нашего постоянного автора Александра Бирмана в надежде, что она поможет сдвинуть процесс гуманитарного оформления наших экономических идеологий с мертвой точки.
Обсуждение
Об авторе: Александр Бирман
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
