Три века русского нигилизма

РI: «Бунт философов» против политического назначенца, на минувшей неделе сообщившего о своей готовности извести «гнездо измены» в Институте философии, получил поддержку со стороны нашего сайта. Разговор о философии на языке «политического доноса» не допустим. Но это не означает, что невозможна серьезная консервативная критика существующего положения дел в философском цехе, где и в самом деле наиболее влиятельным течением в последние годы был постмодернизм, быстро подмявший под себя и остатки советского марксизма, и политически нейтральную феноменологию, и различные вариации идеализма. Философия и в самом деле стала в Европе и в России своего рода теоретическим обоснованием мировоззрения «креативного класса» – сообщества высокооплачиваемых профессионалов, занятых в сфере пиара, маркетинга и журналистики. Безусловно, эта ситуация не вполне нормальная, и размышлять о ней нужно, соблюдая академические приличия. Что мы и попытаемся делать, приглашая к разговору всех заинтересованных участников.

 

 

Совсем недавно философское сообщество России пережило настоящий шок. Журналисты телеканала «Царьград», который позиционирует себя как рупор правого, монархически-клерикального консерватизма, выступили с обвинениями в адрес ведущих специалистов Института Философии РАН. Обвинения были сформулированы таким образом, что поневоле вспоминаются сталинские годы, когда неугодных философов просто называли  врагами народа и государства и заявляли, что бывают и такие оттенки мысли, за которые «нужно ставить к стенке». Так, статья одного из журналистов по фамилии Самохин имела незатейливое название «Центр разрушения России. Структуры Сороса рвутся к управлению ИФ РАН». Оцените сами стиль «царьградовца» и найдите, как говорится, хотя бы пять различий между ним и стилем какого-нибудь Марка Борисовича Митина. Того самого, которого «во время оно» «за глаза» прозвали «Мраком Борисовичем», потому что дискуссии с ним на философские темы иногда кончались для оппонентов «где-то в поле возле Магадана».

Между прочим всем известно, что это именно витии с «Царьграда» не жалеют эмоций, проклиная «безбожный большевистский режим». Как видим, это не мешает им уподобляться худшим образчикам «философоведов в штатском», которых этот режим порождал в 30-е.  Что ж, философ-диалектик Лосев, которого «за оттенки» как раз и грозились «поставить к стенке» тогдашние «царьградовцы» (только тогда они, конечно, были атеистами и гордились числом посаженых православных священников!) сказал по схожему поводу: «борьба –  тоже форма единства, только более сложная». А для тех, кто неискушен в логических конструированиях эйдосов, приведу слова нашего президента: «кто обзывается, тот сам так называется».

К счастью, философское сообщество проявило корпоративный дух в самом лучшем смысле этого слова. Ученые в европейской традиции являются корпорацией еще со средних веков. Только не корпорацией, в которую объединяются ради дивидендов от продажи нефти и газа, а корпорацией,  члены которых совместно ищут Истину, каковая, как прекрасно доказал Владимир Соловьёв (нет, вы не угадали, другой!), неотделима от Красоты и Добра.  На защиту своих коллег от возмутительных политических доносов встали практически все философы России, независимо от их идеологических пристрастий – и консерваторы, и марксисты, и либералы….

И оказалось, что недаром социальным институтом европейской науки (а философия, что ни говори – европейское изобретение!) стала университетская корпорация. Вместе – мы сила! Это хорошо понимали парижские бакалавры свободных искусств, в раннем средневековье, защищая родную Сорбонну против королевской полиции, буквально на баррикадах. Это поняли и философы постсоветской России в недавние дни.

Однако политический скандал заставил нас позабыть, а, вернее, отодвинуть на задний план проблему идейного кризиса в отечественной философии. Если неумелые доносчики пытались спекулировать на ней, это не значит, что мы должны теперь ее отрицать.

Она, увы, есть и имя ей – засилье в нашей философии постмодернизма.

 

***

 

Когда на рубеже 1980-х и 1990-х с наших гуманитарных наук сняли «кандалы цензуры», многим казалось, что наступила вожделенная свобода. Теперь не будет нужды обязательно ссылаться на Маркса, Энгельса и Ленина, чтобы статья попала в печать, цитировать последнее выступление престарелого Генсека, чтоб диссертация была принята к защите, называть концепцию оригинального западного мыслителя «буржуазной фальсификацией», что протащить цитату из него в свое выступление. Действительно, первое время так оно и было. Наши журналы перепечатали самых модных западных и запрещенных прежде эмигрантских мыслителей.  Появились открытые школы экзистенциалистов, религиозных философов всеединства, неомарксистов, аналитических философов. Они стали проводить свои конференции, выпускать сборники и журналы.  Даже сторонники диамата нашли себя в этом многообразии, приободрились, стали дискутировать…. И нельзя сказать, чтоб сегодня, на 37-м году после перестройки это закончилось.

Но все же, все же, все же…

Недавно я беседовал с одной молодой дамой – исследовательницей в сфере гуманитарных наук. Обсуждали невеселое житье-бытье российских ученых-гуманитариев (в основном в плане материального обеспечения, естественно). И вдруг она с болью в голосе заявляет: «а еще Фуко достал!» Я даже сначала не понял, о чем это она…  Она пояснила: «в какой «продвинутый» московский или питерский журнал не сунешься, без цитаты из Мишеля Фуко статью не возьмут»… И грустно добавила: «ну как в ваши времена без Маркса, Энгельса, Ленина»… Потом, раздумывая о ситуации в российской философии (кстати, господа, которые обязательно требуют ссылок на Фуко, вместо «ситуация» непременно скажут «кейс», этим их легко отличить от провинциальных «лапотников» вроде меня, которые диалектику еще «учили по Гегелю»)  я понял, что она права.

Не сказать, конечно, чтоб все наше философское начальство стало поклонниками Деррида и Делеза, но ведь те, кому больше 50-ти (а я, увы, уже  принадлежу к этой генерации) прекрасно помнят времена, когда   формально власть была еще в руках престарелых партийных начальников, а фактически над умами масс властвовали диссиденты Солженицын и Сахаров и разного рода молодые «неформалы».  Есть у старого, доброго неомарксиста Грамши понятие «гегемония», означающее такое неявное и неофициальное, но пронизывающее все уголки культуры господство. Вот в этом смысле постмодернизм обладает почти полной гегемонией в современном российском философском сообществе (и, увы – не только в философском).

Да, есть у нас и марксисты и старого и нового закала, есть религиозные философы, консерваторы. Но не они делают «делают погоду», не они увлекают за собой молодежь, не про них пишут западные специализированные издания. Вот открываю я электронную библиотеку диссертаций по философии «DisserCat» и на первой же страничке читаю такие названия диссертаций, защищенных в 2021 году: «Конституирование истины в процессе современной медиакоммуникации», «Отношения видения и видимого в вертикальном и горизонтальном строе бытия», «Исследование центральных инстанций субъектности в свете данных психической патологии».

Вот захожу я на сайт российского электронного философского журнала и читаю: «во время работы над этим эмпирически-трансцедентальным вопросом нельзя утаивать, что обычно пишут и думают исходя из линии, в лучшем случае – из поверхности. Правда, поверхность, исходя из отказа от объема, может представить жизненный мир, но с большой утратой права действительности на многомерность».   Слышите, словно в песенке Вертинского, попугай продвинутой российской философии, кричит: «Лакан! Делез! Женнет!»… И плачет, плачет по-французски…

И ведь проблема не только в том, что в обеих столицах на самых заметных академических позициях мы видим поклонников постмодернизма и даже постпостмодернизма, презрительно взирающих на своих доморощенных коллег, которые языки знают в «пределах гимназического курса» и не умеют жонглировать терминами вроде «дискурсивная практика», «шизоанализ» и «фаллоцентризм».

Дело в том, что постмодернизм – это, действительно, не только философия, но и дискурс.

Он проникает и в философские концепции даже тех современных интеллектуалов, кто считает себя противниками постмодернизма. Да и не только в философские концепции.   Когда известный идеолог, именующий себя националистом и православным публицистом,, на своей странице в соцсети, где у него десятки тысяч подписчиков,  через слово сквернословит как Роман Трахтенберг, то невольно подозреваешь: а не постмодернистская ли игра все его православие и национализм…

Тут мы и подошли к самой сути постмодернизма, которая, конечно, моим читателями известна не хуже, чем мне, но не сказать об этом нельзя. Ален Бадью – единственный современный французский философ, которому удалось вырваться из плена пения сирен постмодерна (показательно, что сделал он это при помощи «платоновского жеста»!) назвал парадигму своих оппонентов очередной «Большой Софистикой». Ничего принципиально нового по сравнению с тем, что уже сказал Протагор в блистательных Афинах Перикла, Деррида и Делез не сказали.

Постмодернизм – отрицание абсолютных ценностей, Истины, Добра и Красоты с заглавных букв, постмодернизм это вечное бодряческое (а в действительности – трагическое!) барахтанье в луже мелких относительных истин.  Просто французские ученики Ролана Барта пришли к этой формуле Протагора через анализ текстов, а сам Протагор – через обдумывание афоризмов Гераклита. Но важно это только историкам философии…

Постмодернизм – это нигилизм в точном смысле слова, отрицание бытия в пользу становления, как показал Платон в «Теэтэте», ничевочество от философии (превращающее в ничто и саму философию).

И осознав это, мы обязательно поймаем себя на мысли, что все это в истории русской мысли уже было, было… Только Валерия Подорогу и Вадима Руднева звали тогда Писарев или Фриче…

 

***

 

Я не случайно назвал свою статью «Три века русского нигилизма». Нигилизм (с разными вариациями, конечно), повторю, являлся в нашей истории трижды. И всякий раз он приходил как расфуфыренный гость с Запада с книжкой очередного, модного, западного вульгарного материалиста. Страхов даже  утверждал, что нигилизм – вовсе не русское явление, он – порождение настроения европейничанья, про которое блестяще написал Н.Я. Данилевский (потом в послеоктябрьской эмиграции будут писать то же о марксизме). Это кстати, неправда, потому что теперь, глядя из XXI века, мы видим, что всякий раз нигилизм («материалистическая софистика») приходил к нам, когда в России начиналось развитие капитализма.

Это эпоха 1850-60-х годов: отмена крепостного права, либеральные реформы, отказ от николаевского изоляционизма, первые мануфактуры.

Это – эпоха НЭПа, концессий, кооперативов, относительной свободы дискуссий в СССР и относительной открытости для Запада.

И это, наконец, эпоха новой постсоветской России. И всякий раз капиталистический эксперимент, либеральные свободы и  поворот к Западу   в философии сопровождались популярностью учений, отвергающих Истину. Учений материалистических, резко отрицательно настроенных к идеализму. В этом смысле книжка Бюхнера «Сила и материя», которую  везде  таскал с собой Базаров, в явном родстве с «Феноменологией тела» Подороги…

Интересно заметить, что по мере перехода от эпохи к эпохе градус всеотрицания в русском нигилизме усиливался. Возьмем нигилистов 50-60-х гг. XIX века. О том, что они отвергали религию и идеалистическую философию, конечно, и говорить нечего. Философию они соглашались сохранить лишь ту, которая по сути была лишь кратким изложением «достижений» тогдашней «передовой науки». Но Писарев восторгался и неумными нападками Евгения Базарова на искусство.  Да и сам Дмитрий Иванович написал статью под «говорящим» названием «Разрушение эстетики» и, помнится, утверждал, что «сапоги выше Шекспира». А уж бедному Пушкину от молодого да раннего литературного критика досталось поболее, чем от придуманного Тургеневым вивисектора лягушек!

Но у нигилистов писаревской формации – кстати, оказавших немалое влияние на Фридриха Ницше, штудировавшего «Отцов и детей» по-французски! –  все таки оставались кумиры, которые настоящий нигилист, орудовавший философским молотом, не преминул потом разбить. И это Наука и Мораль. Как иронически заметил Владимир Сергеевич Соловьев, они проповедовали, что «человек произошел от обезьяны и … поэтому мы должны любить друг друга». Соль этой шутки связана с крайней шаткостью обоснования морали  позитивистскими методами, чем занимались нигилисты и их последователи.

Но нигилисты следующего века – релятивисты от марксизма в лице Богданова, пролеткультовцев и социологизатров-литературоведов вроде Фриче или Переверзева, были в этом отношении уже более последовательными. В морали, во всяком случае, они видели не некие абсолютные установки, а всего лишь выражение классовых интересов, текучее и изменчивое. Впрочем, и искусство с философией у них проходили по тому же ведомству и тут Евгений Базаров был бы благодарен такому углублению его взглядов. Если внимательно читать «Эмпириомонизм» Богданова, то можно заметить, что он и науку объявлял формой идеологии. Но такой радикальный релятивизм  другие вульгарные марксисты  той поры в массе своей, конечно,  не разделяли. Все-таки отбрасывать науку для них означало бы отбрасывать и сам марксизм, который у них прочно ассоциировался с неопровержимой научной истиной. Эту прерогативу они оставили своим последователям – Подороге и Ко….

Тут уже и наука вместе с философией превратилась в форму литературы и вообще все есть текст, который можно и нужно деконструировать. Я прошу понять меня правильно. Я ни на минуту не сомневаюсь в высокой квалификации сегодняшних известных философов-постмодернистов (начиная с самого Подороги  и кончая его учениками). Они – большие знатоки и современной, и классической мысли. Они – прекрасные философские писатели, высокоэрудированные и   высокопрофессиональные…. Но ведь все это вопреки установкам постмодернизма, который вообще не предоставляет критериев для различения истины и заблуждения, совершенства и несовершенства…

 

***

 

Действие рождает противодействие не только в физике. На софистику Протагора и Горгия греческая культура ответила появлением Сократа, Платона и Аристотеля, создавших первую историческую форму философской классики. Тут я должен оговориться, что под философской классикой я имею в виду не просто высшие проявления философской мысли. На мой взгляд классика имеет и специфику своего содержания. Классические философы – это анти-софисты. Они в противоположность релятивистам отстаивают существование абсолютных ценностей и идеалов, Истины, Красоты и Добра.

Этот историко-философский закон противодействия софистике действует и в русской философии. На явление нигилистов 1850-60-х гг. русская культура ответила явлением Владимира Сергеевича Соловьева – основоположника русской классической философии, которую завершает эпическая фигура «русского Прокла» – Алексея Федоровича Лосева.  Все вопросы, поднятые русским нигилизмом –  от оправдания добра до утверждения положительной эстетики – рассмотрены и решены в традиции всеединства.

То же самое касается и «марксистской софистики» 1920-начала 1930-х, встретившей достойный отпор со стороны течения Михаила Лифшица, а затем, когда в 60-е годы был рецидив релятивиствовавшего марксо-позитивизма – Эвальда Ильенкова и его школы.

Теперь перед философами, наследующими классической традиции в России, хоть в идеалистическом, хоть и в материалистическом ее варианте, встает проблема  дать отповедь постмодернизму. Без этого невозможно восстановить в правах нормальные, естественные, органические ценности, такие как патриотизм, милосердие, честь, справедливость.  Пресловутый «глубинный народ» истосковался по ним, устав жить в мерзости безверия  и пересмешничества. А наши философы, увы, вместо искомой рыбы простых и вечных истин могут пока предложить ему лишь постмодернистскую змею…

Но, как говорится, дорогу осилит идущий…