Политическая судьба любой современной нации в значительной степени зависит от качества ее политического класса, традиционно именуемого элитой. В чем же состоит специфика «британского опыта» в этом отношении?
Великобритании (и Англии как ее историческому «ядру») по результатам Славной Революции XVII века и последовавших за ней трансформаций удалось сформировать политический класс едва ли не исключительного качества с высоким уровнем ответственности и устоявшимися «обратными» связями с обществом, вполне соответствующий модели «эффективной полиархии».
Как представляется, длительное безреволюционное развитие Англии было связано со способностью политического класса страны (в лице различных его партийных «фракций») предложить обществу политическую повестку, отвечающую его подлинным запросам. Комплиментарность политической культуры «верхов» и «низов», равно как и наработанные за века институциональные механизмы скрепляли этот «консервативно-демократический» консенсус, который до последнего времени казался незыблемым. Референдум о выходе Великобритании из cсостава ЕС в июне 2016 года стал своего рода поворотным моментом, расколов британское общество и политический класс по этому болезненному вопросу – и поставив, в итоге, под сомнение многие устоявшиеся механизмы поддержания этого консенсуса (прежде всего партийные и парламентские).
Четырехкратное отклонение британским парламентом в 2019 году различных вариантов Соглашения выхода Соединенного Королевства из Евросоюза (с последующим отклонением и альтернативных Brexit вариантов), предложенных британским кабинетом министров во главе с Терезой Мэй, – не только сделало невозможным т.н. «жесткий выход» Великобритании из сообщества европейских стран, но надломило политическую карьеру второй в истории страны женщины-премьера, поставив вопрос о верности британского политического класса многолетнему «консервативно-демократическому» консенсусу.
Тереза Мэй – одна из наиболее характерных и внешне предсказуемых – но при этом парадоксальных фигур английской политики. Оказавшись во главе страны в эпоху очередного масштабного политического «поворота», она проявила готовность расплатиться столь успешно складывавшейся до определенного момента политической карьерой за свою попытку напомнить британскому политическому классу о необходимости блюсти неписанный «пакт» с обществом.
Внешне Мэй выглядела как новая «железная леди» Великобритании, соответствуя многими чертами своего имиджа памятному образу Маргарет Тэтчер. Демонстрируя раз за разом твердость характера и твердую руку политического менеджера, она последовательно поднималась по ступеням карьерной лестницы. Проявив себя в качестве успешного функционера на нижестоящих уровнях партийной работы, в 2002 году она становится председателем Консервативной партии. В 2005 году Мэй, заручившись поддержкой однопартийцев, стала теневым лидером Палаты общин, пробыв в этой роли до 2010 года.
С приходом на пост премьер-министра Дэвида Кэмерона Тереза Мэй была назначена главой МВД страны и получила портфель министра по делам равноправия и женщин, зарекомендовав себя в качестве нелицеприятного и сравнительно жесткого правительственного чиновника. Дальнейшая карьера Мэй развивалась динамично и не предполагала сталь драматичного развития событий. Комментируя ее политический дебют во главе полицейского ведомства, обозреватель Энн Перкинс из Guardian заметила, что «она не будет ничьей марионеткой», в то время как другие обозреватели (например, Кристина Одон из Daily Telegraph) называли ее «восходящей звездой» коалиционного правительства.
Характерно при этом, что по значимым политическим вопросам она изначально занимала более консервативную позицию по сравнению с представителями «либерального» крыла партии – нередко действуя вразрез со складывающейся внутрипартийной конъюнктурой. В частности, в Палате общин Мэй голосовала против принятия законов по борьбе с изменением климата, против дальнейшей интеграции Великобритании в Евросоюз и против предоставления гей-парам возможности усыновлять детей.
Отличная от многих линия поведения нового «лица» партии не осталась незамеченной общественностью. Описывая Мэй как либерального консерватора, «Financial Times» охарактеризовала уже тогда как «неидеологического политика с безжалостной полосой, который продолжает работу», сравнивая ее с канцлером Германии Ангелой Меркель (выступавшей, скорее, в роли неидеологизированного менеджера, нежели последовательного консерватора во главе ХДС). Другие эксперты, напротив, уже тогда обнаруживали у Мэй определенный «идеологический стержень» – например, Ребекка Гловер из «Индепендент» противопоставила ее Борису Джонсону, утверждая, что Мэй неизменно выглядела «более консервативной, более антииммиграционной и более изоляционистской», нежели бывший мэр Лондона.
Восхождение энергичной правительственной чиновницы на пост премьера было достаточно стремительным. Объявленная летом 2016 года отставка Кэмерона – явившаяся реакцией на референдум о выходе Великобритании из ЕС – стала поворотным пунктом в карьере восходящей «звезды» Консервативной партии. Стремясь продолжить политический курс своего бывшего патрона, Мэй решает бороться за пост лидера партии. 5 июля 2016 года, в первом раунде выборов парламентариями-консерваторами лидера Консервативной партии Тереза Мэй сразу же становится фаворитом внутрипартийного соревнования, набрав 165 голосов. 11 июля 2016 года после отказа от участия в выборах единственного конкурента в лице замминистра энергетики Андреа Ледсом (за нее было подано 84 голоса), Мэй осталась единственным кандидатом и вскоре была объявлена лидером партии – что автоматически превращало ее в единственного кандидата на премьерское кресло.
13 июля 2016 года королева Великобритании Елизавета II назначила Терезу Мэй премьер-министром страны. На вверенном ей посту политик пообещала продолжить в стране политику Дэвида Кэмерона и сохранить единство британцев, одновременно восстановив «социальную справедливость».
В то же время, ряд заявлений Мэй периода внутрипартийных выборов кампании позволили некоторым экспертом охарактеризовать ее едва ли не как представителя «левого» течения среди консерваторов. Основания для этого давали реверансы Мэй в сторону идеи «рабочего самоуправления». Так, еще во время своей баллотировки она заявила, что «нам нужна экономика, которая будет работать для всех», пообещав сделать более прозрачной «оплату» труда менеджеров, сделав голоса акционеров обязательными, а не консультативными, и поместить работников в советы компаний – в итоге, превзойдя в своей «радикальности» даже тогдашних лидеров Лейбористской партии 2015 года. Это заявление не было просто риторикой – став премьер-министром, Мэй ободрила британских левых, пообещав бороться с «жгучей несправедливостью» в британском обществе и создать союз «между всеми нашими гражданами». При этом она позиционировала себя как защитника «обычной рабочей семьи», но не богатейших семейств Великобритании: «Правительство, которое я возглавлю, будет руководствоваться не интересами немногих привилегированных, но вашими. Мы сделаем все возможное, чтобы дать вам больше контроля над вашей жизнью … Когда мы будем принимать важные решения, мы будем думать не о сильных мира сего, но о вас. Когда мы будем принимать новые законы, мы будем слушать не могущественных, но вас. Когда дело дойдет до налогов, мы отдаем предпочтение не богатым, а вам».
Подобные заявления не на шутку обеспокоили тогда британский истеблишмент, усмотревший в ее движении навстречу наемным работникам едва ли не «подрыв» идеологической платформы Консервативной партии. После публикации манифеста Консервативной партии для выборов 2017 года некоторые эксперты, в том числе Фрейзер Нельсон из «The Spectator» назвали Мэй «красной Тори», заявив, что она сместила свою партию «влево» в политике. Издание «Politico» назвало тогда заявленную ею политику «майизмом», подчеркнув, что последний является своего рода «рабочим консерватизмом, открыто критикующим «культ индивидуализма» и глобализации».
Тем не менее, именно «гибридная» идеологическая платформа Мэй – соединяющая в себе консервативные подходы к политическим проблемам с нехарактерным для «тори» подходом к решению социально-экономических вопросов – «скрепила» на время британскую нацию и обеспечила стремительный взлет ее рейтинга незадолго до ее прихода в премьерское кресло.
Успех Мэй подтверждался тогда данными социологических опросов. Так, например, результаты опроса агентства Ipsos MORI, опубликованные в июле 2016 года еще до избрания Мэй на пост премьера, показали, что 55% респондентов полагали тогда, что Мэй является «подходящей фигурой» на должность премьер-министра, в то время как только 23% считали, что лидер лейбористов Джереми Корбин мог бы стать для Великобритании хорошим премьер-министром. В свою очередь, опрос агентства ComRes, проведенный в сентябре 2016 года уже после избрания, показал, что Мэй выглядела в глазах респондентов более активно контактирующей «с обычным британским народом», нежели ее предшественник Дэвид Кэмерон, и большинство избирателей видели в ней «правильную фигуру, способную объединить страну».
В начале 2017 года, спустя шесть месяцев после прихода Мэй на должность премьер-министра, проведенный тем же ComRes опрос показал, что последняя является самым популярным британским политиком с чистым рейтингом поддержки +9. Тем самым, Мэй после своего вступления в премьерскую должность имела самый продолжительный среди послевоенных «консервативных» премьеров «медовый месяц» в отношениях с британским обществом.
В конечном итоге, благодаря заявленным Мэй на посту премьера новым политическим подходам начинала вырисовываться обновленная «консервативно-демократическая» платформа, способная привлечь на ее сторону относительно устойчивое большинство британцев. Путь к «консолидации нации» выглядел тогда открытым, однако именно Brexit и начавшиеся вокруг него «партийные игры» стали для нее подлинным камнем преткновения для реализации «обновленного курса» консерваторов.
Характерно при этом, что наивысшей точки в своей политической карьере Тереза Мэй достигла после референдума в Британии о выходе страны из состава ЕС. Первоначально она была настроена против Brexit и поддерживала Кэмерона, выступавшего против слишком глубоких и резких перемен. Тем не менее, после отставки Кэмерона в ответ на результаты референдума, она выдвинула свою кандидатуру на пост главы Консервативной партии и соответственно на пост премьер-министра Британии. Тем самым Тереза Мэй подчинилась народной воле и привела в действие процедуру выхода из ЕС.
Следуя этой линии, Мэй уведомила главу Евросовета Дональда Туска официальным письмом от 29 марта 2017 года о том, что Великобритания больше не считает себя частью Евросоюза.
При этом, не будучи уверенной в способности первоначально сформированного ею кабинета осуществить Brexit без масштабного раскола в обществе, Мэй инициировала досрочные выборы в парламент. В апреле 2017 года Тереза Мэй объявила о проведении в июне того же года в Великобритании досрочных парламентских выборов. Такое решение премьер-министр обосновала необходимостью наличия сильного и слаженного правительства, придерживающегося единого мнения о Brexit.
Данное решение стало исходной точкой развертывающегося политического кризиса – что вполне естественно нашло свое отражение в политических рейтингах. Так, Консервативная партия имела «отрыв» от лейбористов в 21 % согласно данным опроса, опубликованным ровно за день до того, как Май объявила о досрочных выборах – однако в последующие месяцы этот «отрыв» только сокращался.
Однако запас прочности оставался достаточно внушительным. Консервативная партия претендовала на абсолютное большинство мест в парламенте. Однако в итоге ни одна партия не получила внушительного перевеса, а консерваторы набрали в результате чуть больше 50% – что явно не обеспечивало им желаемой «свободы маневра».
Главным итогом выборов стала ситуация, которую называют «подвешенным» парламентом. Терезе Мэй пришлось просить разрешения на формирование нового кабинета, что запустило сложный и тяжелый процесс формирования «коалиции условного большинства», когда главным партнером консерваторов стала немногочисленная фракция ольстерских протестантов-юнионистов. Так или иначе, казавшиеся столь прочными позиции Мэй были вв ходе выборов 2017 года поколеблены. Из-за этого в 2017 году появились слухи о скорой отставке премьер-министра, но эта информация не получила подтверждения. И если в 2018 году правовое оформление решения о выходе Великобритании из ЕС пусть с трудом, но происходило – то 2019 год превратился в настоящий кошмар для возглавляемого ей кабинета министров, когда парламент отклонил все четыре предложенных варианта договора о выходе из Евросоюза, а сама Мэй потеряла поддержку большинства однопартийцев на фоне заметного усиления позиций конкурирующих «лейбористов».
Но даже предложение Мэй уйти в отставку в обмен на положительное голосование нижней палаты по вопросу о договоре не смогло удовлетворить оппонентов премьер-министра.
Таким образом, Тереза Мэй стала заложницей Брексита и обострившейся межпартийной борьбы. Ее упорство в отстаивании итогов референдума 2016 года – равно как и единства британской нации, а также ряд ее инициатив в русле экономики для всех – позволяют идентифицировать ее как приверженца консервативной демократии, и как своего рода «уходящую натуру» в Консервативной партии, ставящую политические обязательства и принципы выше соображений конъюнктуры. Все это отличает ее от той же Ангелы Меркель – политического менеджера, действующего исходя из целесообразности, а не из политических постулатов.
Мэй попыталась быть верной принципам неписанного политического договора, основания которого оказались размытыми еще до этого.
Парадоксальность ситуации при этом заключается в том, что сложность британской системы «сдержек и противовесов» (и прежде ее согласительных и партийных механизмов) не позволяет выдвинуть лидера, готового защитить либо модернизировать применительно к изменившейся ситуацию модель «консервативно-демократического» консенсуса, соединяющего общество и политический класс в единое целое. В итоге, раскол по значимым вопросам в электорате дополняет раскол в элитном слое, что грозит Великобритании масштабными проблемами и не позволяет выработать согласованную позицию в ответ на масштабные внешние вызовы и внутренние проблемы. Впрочем, в этом отношении Великобритания весьма мало отличается от других стран Евросоюза, также столкнувшихся с феноменом «дефицита лидерства» и безуспешно пытающихся приучить своих сограждан приспосабливаться к углубляющемуся кризису – вместо новых идей и «прорывных» решений.