РИ уже много раз обращалась к концепции «интеллектуального класса», которая, как нам представляется, проливает свет на многие аспекты отечественной истории. В частности, в беседе с политологом Глебом Павловским в 2020 году мы вспоминали, как на закате коммунистической утопии предпринимались попытки соединения марксизма с «ноосферными» идеями Владимира Вернадского, что предваряли западные социологические разработке и духе концепции постиндустриального общества. Однако у теории интеллектуального класса, как выясняется, есть и более непосредственный источник — критика марксизма русским социал-демократом польского происхождения Яном Вацлавом Махайским. Он известен широкому читателю в основном как родоначальник пресловутой «махаевщины», осужденной в 1939 году самим Сталиным как источник несправедливых нападок на партийную интеллигенцию. Махайский, однако, как замечательно показывает социолог Мария Черновская, проницательно вскрыл в политике социал-демократии классовую, но далеко не пролетарскую подоплеку, а именно стремление интеллигенции оспорить власть у буржуазии, мобилизовав в свою пользу массу фабричного и заводского люда. Мы и дальше будем разбираться с этой скрытой подоплекой социалистического движения, давая ему, конечно, не ультра-левую (как это делал Махайский), но консервативную критику.
***
Существующие исследования о связи русского и западного дискурса интеллигенции давно опровергли представления об изолированном и самобытном характере русской интеллигенции. Тем не менее вопросы, связанные с исследованием механизмов взаимовлияния и трансфера идей и понятий в этой сфере, во многом остаются малоизученными. В данной заметке речь идет о теории интеллигенции Яна Вацлава Махайского, которая до настоящего времени почти не привлекает внимание исследователей истории российской мысли[1].
Ян Вацлав Махайский и его теория интеллигенции
Ян Вацлав Константинович Махайский (1866-1926) родился в Польше в семье мелкого чиновника. После окончания гимназии Махайский поступил в Варшавский университет, увлекшись во время обучения польским национализмом и социализмом. В 1890-х годах он несколько раз был арестован и в 1895 году был сослан на пять лет в якутский город Вилюйск. Махайский познакомился в ссылке с Троцким и Сталиным, что повлияло на рецепцию идей Махайского и в дореволюционной России, и в СССР.
Троцкий в своих мемуарах «Ленин и старая «Искра»: материалы для биографа» вспоминает о своей первой встрече с Лениным в Лондоне осенью 1902 года, куда Троцкий бежал из своей ссылки в Иркутске. Одной из тем для первой беседы Троцкого и Ленина было влияние Махайского на ссыльных-революционеров: «Заговорили о махаевщине, о том, какое она произвела впечатление на ссылку, многие ли поддались» (Троцкий, 1924: 8).
Первые выпуски «Умственного Рабочего» были напечатаны с помощью гектографа и мимеографа в Сибири и рассылались ссыльным-революционерам в 1898-1899 годах. До настоящего времени эти гектографированные копии не обнаружены. В апреле 1902 года Махайский организовал в Иркутске кружок рабочих-булочников, в котором пропагандировал свои идеи, выпустил воззвание «Майская стачка». В Женеве, куда Махайский эмигрировал в 1903-1904 гг., были напечатаны в нескольких выпусках его брошюры «Умственный рабочий», «Эволюция социал-демократии» и «Научный социализм».
После Февральской революции 1917 года Махайский вернулся в Россию, в июне-июле 1918 года в Москве он выпустил единственный номер журнала «Рабочая революция» (Вольский, 1968, III: 353-415), в котором «изложил отношение к событиям Октября 1917 и диктатуре пролетариата, проблеме экспроприации буржуазии» (Кривенький, 1996: 350). После этого Махайский больше не принимал участие в политических событиях. По сведениям В.В. Кривенького, он «сотрудничал в органе ВСНХ журнала «Нар. х-во» (там же), умер Махайский в 1926 году.
Основной мишенью критики Махайского было марксистское определение интеллигенции как неклассового элемента классового слоя — в теории Маркса интеллигенция не является самостоятельным классом, поскольку не владеет материально-техническими средствами производства и не занимает по отношению к ним структурно-определенного положения. Махайский же характеризует интеллигенцию именно как особый и при этом быстро растущий класс (Махайский, 1968, I: 141). Основанием для этого является наличие в ее распоряжении особых — нематериальных — средств производства. Речь идет о знаниях, получаемых классом интеллигенции в ходе воспитания и обучения, причем эти знания составляют также часть прибавочной стоимости производимого товара. Представители буржуазии, из которых преимущественно вербуется класс интеллигенции, ограничивают доступ к этим знаниям: как и материальные формы собственности, знание передается фактически по наследству, и пролетариат лишен доступа к этой общечеловеческой ценности.
Поскольку теория Махайского носит полемический характер и направлена против сторонников марксизма, то, говоря об интеллигенции, Махайский в первую очередь имеет в виду партийных активистов. Тем не менее эта теория относит к интеллигенции всех, кто занимается умственным трудом, — чиновников, офицеров, художников, ученых и т.д. Хотя численность образованного класса растет с развитием капитализма, интеллигенция вступает во враждебные отношения с буржуазией (последняя не позволяет образованному классу занять наиболее привилегированное положение в обществе). В связи с этим интеллигенты стремятся войти в социал-демократическую партию, обещающую образованному классу улучшение своего положения в ходе последующей пролетарской революции и построения коммунистической экономики, основанной на обобществлении средств производства.
Рецепция теории Махайского в публичном советском дискурсе
В первой половине 1920-х годов дискуссии о роли интеллигенции в новом государственном и общественном строе проходили бурно и открыто, в них участвовали ключевые большевистские идеологи, а пик этих дискуссий пришелся на 1924-1925 годы. Как отмечает Александр Кустарев, дискуссия об интеллигенции как новом классе оказалась в конечном счете политически опасной (поскольку партийное руководство позиционировало себя как «партию рабочих и крестьян», но никак не интеллигентов) и вскоре была прекращена (Кустарев, 59). В этом общем контексте критику теории Махайского, возникшую сразу после смерти мыслителя в советской печати, можно считать вполне ожидаемой и предсказуемой. В заметке Н. Батурина «Памяти “махаевщины”!», последовавшей за этим в газете «Правда», «махаевцы» обвинялись в «травле социалистической интеллигенции» (Батурин, 1926: 12) и попытке привить «свои мелкобуржуазные анархические теории пролетариату крупной промышленности, опираясь, конечно, на самые отсталые, еще полукрестьянские его слои» (Там же).
Если во второй половине 1920-х — первой половине 1930-х годов потребность в воспитании новой социалистической интеллигенции широко озвучивалась партийным руководством СССР, то в конце 1930-х происходит резкий дискурсивный разворот. В 1939 году на XVIII съезде ВКП(б) Сталин объявляет задачу воспитания социалистической интеллигенции выполненной в результате осуществленной культурной революции. Именно с таким новым взглядом на интеллигенцию связана, судя по всему, критика Махайского Сталиным на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 10 октября 1938 года. Сталин назвал служащих людей, управленцев интеллигенцией и упомянул своего знакомого по ссылке, ругавшего партийную интеллигенцию: «Махайский был членом партии, но на деле он был, конечно, анархистом. Вот это и называется в истории партии махаевщиной, эта ненависть к партийной интеллигенции. Конечно, Махайский был дурак, круглый идиот, потому что он не понимал, что надо не только ценить свою интеллигенцию, но весь рабочий класс, все крестьянство сделать интеллигенцией» <..> (Сталин, 2006: 165).
Концепция Махайского в контексте современных социальных теорий
Идеи Махайского получили широкое распространение в Европе и США, в отличие от СССР, где они подверглись полному разгрому, а затем преданы забвению к концу 1930-х годов. Англоязычные социологи, политологи, философы ознакомились с основными положениями его теории благодаря ученику мыслителя Максу Номаду, эмигрировавшему в США.
Упоминание теории Махайского в контексте «нового класса» появляется в книге Дэниела Белла «Конец идеологии. Истощение политических идей в 50-е годы». Эксплицировав основные положения теории Махайского, Белл называет мыслителя «пророком» (prophet): «Таким было его последнее слово, и на заре Октября это предупреждение было оставлено без внимания. <…> Он уходит в 1926 году, за год до того, как Троцкий проиграл Сталину в борьбе по причине, о которой Махайский предупреждал и которую Троцкий проигнорировал 27 лет назад, — возвышения класса бюрократии» (Bell, 1988: 357). Учитывая высокую оценку, которую Белл дал идеям Махайского, можно утверждать, что они оказали непосредственное влияние на разработку его собственной теории постиндустриального общества. Главным ресурсом такого типа общества, считает Белл, являются его научные кадры, а образование становится средством достижения власти. Вместе с тем, хотя в развитых странах класс интеллектуальных работников становится доминирующим как по своей численности, так и по уровням дохода, Белл считал, что в структуре класса профессионалов «отсутствует потенциал для формирования нового класса» (Белл, 2004: 501).
Алвин Гоулднер в статье «Пролог к теории революционных интеллектуалов» также указывает на «пророческую силу» теории Махайского. Но при этом обращает внимание на следующие ее недостатки: 1) недооценка Махайским способности интеллигенции к радикализации и воинственности; 2) переоценка политической автономии интеллектуалов — интеллектуалы не просто используют другие классы, но сами в них нуждаются — «для того, чтобы выиграть и удержать в союзе другие классы, они должны быть открыты их историческим нуждам и возможностям» (Gouldner, 1975-1976: 31). Кроме этого, как далее отмечает Гоулднер, Махайский вменяет интеллектуалам мелкобуржуазный интерес, выражающийся в стремлении к власти и материальным ресурсам, и недооценивает идеализм интеллектуалов.
***
Исторически теория Махайского была сформулирована в российском контексте как критическая, направленная против социал-демократической и марксистской интеллигенции, выступавшей за революционное преобразование общественного строя. Махайский, в отличие от классической марксистской позиции, считал, что интеллигенция представляет собой самостоятельный класс, который образуется в силу владения определенной нематериальной ценностью — знанием. С точки зрения Махайского, пролетарская революция в конечном счете должна была привести к тому, что именно этот класс займет господствующие позиции в новом обществе. Эта теория была хорошо известна основным лидерам большевистской революции. Она начинает подвергаться все более острой критике в СССР сразу после смерти Махайского в 1926 году — в период, когда в СССР начала сворачиваться общественная дискуссия, в которой природа новой установившейся власти определялась также в терминах господства интеллигенции. В конце 1930-х годов эта теория была подвергнута разгрому лично Сталиным, что привело к фактически полному исчезновению идей Махайского из советского интеллектуального пространства.
Влияние Махайского на западную социальную и политическую теорию можно проследить уже начиная с 1930-х годов, однако наиболее значительное прямое влияние его идеи оказали на построение ранней теории постиндустриального общества, а также — прямо или опосредованно — на широкий спектр теорий «нового класса» и «общества знания» второй половины XX века. Таким образом, следует констатировать, что теория, возникшая в рамках российских дискуссий об интеллигенции, оказалась не только «пророческой» в отношении социально-политической природы советского строя, как считал ряд крупных западных социальных теоретиков (Д. Белл, А. Гоулднер), но и оказывала — сначала прямое, а затем все более опосредованное — влияние на формирование широкого спектра современных западных социальных теорий.
Список литературы
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии(б). Стенографический отчет. 10-21 марта 1939 г. М.: ОГИЗ, 1939. С. 9-38.
Батурин Н. (1926). Памяти «махаевщины»! // Правда. 2 марта. ? 50. С. 12.
Белл Д. (2004). Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования / Пер. с англ.; под ред. В.Л. Иноземцева. М.: Academia.
Вольский А. (1968). Умственный рабочий. Части I-III. Нью-Йорк: Международное литературное содружество.
Кривенький В.В. (1996). Махайский // Политические партии России. Конец XIX — первая треть XX века. М.: РОССПЭН. С. 350.
Кустарев А. (2009). Советская Россия: самоопределительные практики советской интеллигенции // История и теория интеллигенции и интеллектуалов. (Мыслящая Россия). М.: Фонд «Наследие Евразии».
Сталин И.В. (2006). Выступление на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросам партийной пропаганды в связи с выходом «Краткого курса истории ВКП(б)» 10 октября 1938 года // Сталин И.В. Сочинения. Т. 18. Тверь: Информационно-издательский центр «Союз». С. 159-169.
Троцкий Л.Д. (1924). Ленин и старая «Искра»: материалы для биографа. М.: Государственное издательство.
Bell D. (1988). The End of Ideology: On the Exhaustion of Political Ideas in the Fifties. Cambridge: Harvard University Press.
Gouldner A.W. (1975-1976). Prologue to a Theory of Revolutionary Intellectuals // Telos. ? 26. Winter. Р. 3-36.
______________
[1]
[1] Полная версия статьи опубликована в журнале «Социологическое обозрение»: https://sociologica.hse.ru/2022-21-1/580906167.html.
