Из всех основных раздраев человечества, этот – самый жаркий и самый непримиримый. Таким он и останется, пока шныряет по планете род людской, размножаясь где ни попадя, что бы ни случилось. Mоральная дилемма изначально решения не имеет, но хотелось бы понять, почему огнеопасную тему запрета абортов и легализации эвтаназии внезапно пытаются снова поднять на штыки и раздуть на вечно тлеющих угольях именно сейчас.
С какого конкретного момента может быть безоговорочно обосновано право убивать? Зародыша в материнской утробе или коматозного старца в реанимации. Врага или простого оппонента. До одиннадцати недель или до пяти месяцев? В зависимости от шансов на жизнь или от серьёзности «смягчающих обстоятельств»?
Возможно ли вообще хоть когда-нибудь, единодушно и безапелляционно, признать существование некоей красной линии, которая одним росчерком снимет сомнения и возражения всех сторон, обеспечив единый моральный комфорт и жертвам, и палачам: здесь убиваем, там – рыбу заворачиваем?
Всем желающим однозначного чёткого ответа можно дальше не читать, спойлер – вот он : невозможно, никогда. И я даже знаю, отчего и почему: сколько его ни принуждай, сурово и законодательно, человечество, как вода, из которой онo не то на 55%, не то на 65% состоит, всегда дырочку найдёт и просочится к собственным решениям, несмотря и невзирая. И решать будет не по единому принципу или велению, а по собственному хотению и каждому конкретному случаю.
Остальное – соображения и аргументы сторон.
Пока Америка возмущалась и умилялась решением своего Верховного суда отменить постановление, гарантирующее гражданкам страны право на аборт (см. дело Роу vs Уэйд, 1973) и позволить каждому из своих штатов самому решать, легализировать или криминализировать аборты на своей территории, – Германия, где необоснованное прерывание беременности по сей день противоречит закону, согласно параграфy 2019а Уголовного кодекса, оказалась готова принять кардинально противоположное американскому решение, покончить с традиционными мерами в пользу повышения рождаемости и теперь желает отменить этот “устаревший параграф”.
В Германии до сих пор аборт был разрешён в случае “опасности для жизни матери”, а также, в случае изнасилования, но только при беременности сроком до 12 недель (cf.: во Франции – до 14). В случае патологии или пороков развития плода, аборт в Германии по сей день считается вне закона. Hесостоявшимся матерям гораздо вольготнее живётся во Франции, где женщина не может быть подвергнута судебному преследованию, даже если все разрешённые сроки превышены, но отказавшаяся стать матерью «прошла обязательную программу психологического совета, одобренного государством». Иначе говоря, сумела доказать психологическому совету, что матерью быть ни в коем слyчае не может или не желает, по социально-экономическим или личным причинам. Как видите, свобода воли во Франции значительно превосходит любые возможные помехи такого понятия, как мораль.
Воистину, пресловутым “миллионам изнасилованных немок” до сих пор было чему завидовать. В Германии, согласно параграфу 219а, медикам запрещалось даже анонсировать рекламным методом, что в их кабинетах практикуются аборты. Запрещалось распространение любой рекламной информации, связанной с этим медицинским вмешательством. В результате подобных ограничений, Германия в последние годы столкнулась с серьёзной нехваткой специалистов, как следствие повлекшей за собой порочный круг соответствующих проблем: количество медиков официально практикующих аборт с 2003г по сей день сократилось на 40%.
Сегодня, пока в Америке уже 22 штата выразили желание немедленно запретить аборты, Олаф Шольц взывает к Бундестагу, с проектом отменить параграф 2019а, ликвидировав таким образом последние помехи тотальной абортизации всех подряд, а не только изнасилованных немок.
После совсем недавней, ни на йоту так и не разрешённой полемики о праве жить или умирать с помощью эвтаназии, информационное пространство снова сотрясают первые волны дебатов о моральной необходимости разрешить или запретить аборты. Всё с теми же и столь же незыблемыми аргументами обеих сторон.
Давайте заслушаем и рассмотрим oбщеизвестные, но мало напоминаемые факты: в 11 недель человеческий эмбрион – это уже полностью сформированный крохотный человек, который дышит в водной среде, глотает, переваривает пищу, испускает мочу, двигается, спит и видит сны, пробуждается и чувствует боль, реагирует на свет и шум, а, значит, является способным, к обучению жизни. После 11 недель никаких новых органов у человеческого эмбриона не возникает. Он живёт и взрослеет, как любой родившийся человек. Вы не можете заявлять, что это “просто кусочек тканей”, с абсолютной гарантией непонимания происходящего и полной бесчувственности к тому, что с ним происходит.
Имеете ли вы право его убить, каковы бы ни были ваши личные обстоятельства?
Изначально очевидно, что вопрос на самом деле обречён оставаться риторичексим, и каждая из сторон продолжит перебранку до скончания времён. Для общей картины можно только суммировать основные положения оппонентов.
Первое. Запрет на легальные аборты повлечёт за собой опасность для здоровья женщин, не желающих сохранить ребёнка и готовых избавиться от беременности любым способом. Здесь любопытно отметить, что согласно данным американских центров по контролю за заболеваниями (Centers for Disease Control), в 1972 г. (т.е. ровно за год до легализации абортов в США), от нелегальных прерываний беременности погибло только 39 женщин, а вовсе не «тысячи отчаявшихся несчастных», как об этом заявляли сторонники этой легализации.
Далее – как водится: одна маленькая ложь открывает шлюзы целому потоку.
Здесь равно стоит отметить, что последние данные о последствиях легальных медицинских абортов констатируют гораздо более существенные осложнения, нежели обещанное «быстрое и безопасное решение проблемы»: и в наши дни до сих пор фиксируются случаи бесплодия, рака матки, рака груди, не говоря уже о психологических травмах, требующих медицинского вмешательства [1].
Второе. Что касается случаев изнасилования или инцеста, сторонники абортов считают, что всякое сомнение здесь заведомо исключено. Противники – что приговор неродившемуся ребёнку выносится “больше ради комфорта преступника, совершившего насилие, а не во благо жертвы изнасилования или инцеста” – это цитата Джоан Кемп, советника с большим стажем американского центра помощи жертвам насилия (Joan Kemp, Rape crisis center counselor).
Третье. А вот как противники абортa отвечают на самый известный аргумент его сторонников – «женщина должна иметь право выбора»: «Звучит почти патриотично. Напоминает наши величайшие американские свободы – слова, собраний, религии и т.д. Индивидуальные права важны, но в Конституции вы не найдёте права на аборт. Мы зашли слишком далеко, желая утвердить право женщин на убийство собственных детей» (www.humanlife.org)
Четвертое. Наконец, самый уязвимый аргумент обеих сторон – случаи врождённых патологий и дефектов развития плода.
Сторонники абортов считают эту причину исчерпывающей.
Противники уверяют, что эта причина является одной из форм дискриминации инвалидов. Последние исследования показывают, что, например, пренатальный диагноз синдромa Дауна в 84%-91% случаев означает автоматический приговор для этих ещё не рождённых детей.
Кто может поручиться, что этим детям не следует жить?
В каждой так называемой высоко цивилизованной стране мира существуют длинные списки людей, готовых усыновить детей с дефектами развития и ожидающих своей очереди на такое усыновление.
Вообще говоря, принятие решений, кому жить, кому умирать на основе принципа “качества” уготованной им жизни называется евгеникой….
Самое время перенестись во Францию и посмотреть, как обстоят дела со сравнительной моралистикой в стране, где всем не желающим обременять себя моральным дискомфортом при любых обстоятельствах гарантирован самый безболезненный «запасный выход»: достаточно оговорить убедительные причины с “психологическим советом, уполномоченным государством”, чтобы получить индульгенцию на медицинское прерывание беременности любого срока.
С 1975 года (первое введение закона Симон Вей о легализации абортов) во Франции практикуется около 220-230 тысяч абортов в год. При самых грубых и безжалостных подсчётах, это означает, что одного из трёх не родившихся детей убивают в материнской утробе. Более 600 в день.
Все социальные программы информирования школьников о ранних беременностях и способах их “ликвидации” имеют своей целью быстрое реагирование и прерывание нежелательных беременностей, а вовсе не превентивные меры по разъяснению некоей моральной ответственности, ещё до совершения непоправимого. Школьников обильно информируют о противозачаточных средствах и так называемых “центрах по планированию семьи”, куда следует обратиться, в случае нежелательной беременности и где им незамедлительно помогут её прервать “безопасным медицинским способом”, ни о чём не сообщая родителям, да ещё и окажут дополнительные бесплатные услуги по обеспечению морального комфорта: вас утешат и “развиноватят” профессиональные психологи, за счёт государства. Ваша изначальнo возможная ответственность за происходящee в принципе даже не рассматривается. Заведомо принято и заверено, что она не важна и не нужна.
Моральными и этическими “заморочками” по этому давно считающимся пустяковым поводу ещё озабочены только какие-нибудь скромные и нудные католические ассоциации, вызывающие оскомину от скуки у продвинутых прогрессистов и презрительную гримасу у непримиримых либералов.
Во Франции, например, осведомлением молодёжи о её личной ответственности за прерывание жизни «человеческого эмбриона» и необходимости сначала думать, а только после решать занимается католическая ассоциация “Спасите самыx маленькиx” («SOS Tout-petits»), основанная в Париже ещё в 1986 г. и до сих пор прозябающая в полном неведении широкой публики, несмотря на свою робкую, но не прекращающуюся деятельность. Нетрудно догадаться, что поскольку пресса подобные начинания не жалует уже много «прогрессивных» десятилетий, в распоряжении единственной протестующей против абортов асcоциации очень скромные средства:
– собрания для публичной молитвы на многолюдной площади или у какого-нибудь известного медицинского центра, где практикуют аборты;
– раздача листовок прохожим и попытки диалога с теми, кто не посылает сразу и далеко;
– попытки материальной и моральной помощи ещё не рeшившимся на аборт матерям, а также утешение уже совершившим непоправимое и теперь ищущим моральной поддержки.
Требования ассоциации, хоть и мягко сформулированные, звучат грозно и поскольку начинаются с самого презираемого в “продвинутом” мире упоминания Бога, имеют слишком мало шансов быть услышанными или даже просто дослушанными до конца:
«Мы хотим:
– Бога в сердцах и жилищах,
– политику настоящей семьи и достойного образования,
– материнский капитал,
– более гибкую процедуру усыновления,
– отмену законов и положений, разрешающих убийства и развращение нравов : контрацепцию, стерилизацию, евгеникy, аборты, эвтаназию, гомосексуализм, гендерные теории, порнографию…»
Подобных требований, как легко догадаться, вполне достаточно, чтобы отвратить официальнo «независимую», то бишь, центральную прессу от неловких попыток ассоциации заставить задуматься сегодняшнюю раскрепощённую молодёжь, вместе с пекущимся о её комфорте государством и призвать обоих хоть к какой нибудь личной ответственности. Сегодня на Западе, всех, кто покушается на гендерные теории или на безудержно метастазирующие права сексуальных меньшинств, не говоря уже о «благодеяниях» эвтаназии и порнографии, – автоматически штампуют “мракобесным Средневековьем” и отправляют в жёсткий информационный бан.
Поэтому, блаженные энтузиасты продолжат тихо собираться перед большими лицеями, пытаясь заговорить со школьниками и всучить им несколько поясняющих флаеров и буклетов, в надежде, что они хоть кого-нибудь смогут удержать, уберечь и спасти. Pаз в год, 11 ноября, во время всеобщих празднований Перемирия (Первой мировой), они продолжат столь же тихо и ненавязчиво съезжаться на центральной парижской площади Трокадеро, отмечая свой собственный всё никак не наступающий праздник – «Конец войны против нерождённого ребёнка», в тщетных и заранее обречённых попытках привлечь внимание занятых другими проблемами жителей и гостей французской столицы.
Будет ли действующим утверждение, что вода камень точит, если эта вода – капля в море? На что они надеются, чего рассчитывают достичь?
Вот, например, Ив, бессменный член ассоциации, безропотный участник всех её начинаний, увещеваний и редких, но важных достижений. Более 25 лет он проработал воспитателем с так называемыми «детьми с особенностями развития» и теперь говорит так:
– «Каждый ребёнок имеет право родиться. Это невозможно доказать равнодушному прохожему, но в этом возможно убедить ещё не окончательно закоченевших в комфорте подростков. Нет, мы не питаем больших иллюзий. Но хоть один спасённый на тысячу стоит самых нещадных усилий и самых горьких унижений. Мы прекрасно понимаем, как выглядим со стороны: кучка просветлённых идиотов, чуть не сектантов, пытающихся изменить мир. Вот я такой, весь нескладный и некрасивый, со мной стародмодная старушка с крестом на груди и речью опальной аристократки, а рядом с ней – аккуратно и хорошо одетые молодые люди, раздающие листовки и всем своим видом вызывающие первую отрицательную ассоциацию – “практикующий католик”. Прохожих сегодня нервирует один вид христианского креста, а слово «аборт» вызывает раздражение и нервную отмашку. Очень часто, самую несдержанную агрессию отчего-то проявляют по всем параметрам весьма обеспеченные дамы, не желающие, чтобы их детей «совращали в религию у входа в публичные учебные заведения». Хотя речь идёт вовсе не о религии.
Но некоторые всё же останавливаются, разговаривают, задают вопросы. Некоторые берут буклеты и не выбрасывают их через пару шагов.
Иногда случаются настоящие чудеса, доказывающие, что мы не напрасны. Однажды, например, на улице, в Париже, ко мне бросилась женщина лет сорока: схватила меня за руки и стала горячо благодарить. Сказала, что пятнадцать лет назад, я убедил её не избавляться от ребёнка и сегодня она самая счастливая на свете мать… Я её не узнал, но меня узнать нетрудно – у меня ведь, как видите, тоже врождённый двигательный “дефект развития” – не то чтобы инвалид, но и не стопроцентный потребитель… Я часто думаю, что если б во времена моего зачатия мой “дефект” могли бы диагностицировать пренатально, я вряд ли бы родился. И возможно, ребёнок той женщины – тоже… Поэтому, мы будем продолжать. Пусть издеваются, прогоняют, проклинают. Где спасётся один, могут спастись тысячи.»
Вот так просто и вовсе не сердито некая часть человечества наивно пытается убедить другую не совершать непоправимго, хотя бы в тех случаях, когда для этого ещё имеется возможность.
Мне остаётся только напомнить, что уровень развития любого общества лучше всего определяется и оценивается не научно-техническим прогрессом, которого оно достигло, а его отношением к самым слабым своим членам. Будь то младенец в утробе матери или коматозный старец на ИВЛ.
И ещё, и ещё раз повторить уже не риторический, а вполне себе материальный вопрос: почему именно сейчас, из помутнения вроде бы давно осевших и никого не беспокоящих глубин человеческого смирения, до cих пор худо-бедно справлявшегося с неописуемым и непостижимым своими скромными силами, там и здесь, усердно и планомерно, вновь поднимается и раздувается вопрос об абортах, эвтаназии и очередной конъюнктурной моралистике?
Не для того ли, чтобы, наконец, окончательно и безапелляционно обосновать высшее право на убийство и закрепить его за единой и непререкаемой категорией палачей?
[1] «European J.Public Health», 2005; «Medical Science Monitor, 2003; «BJOG: An International Journal of Obstetrics & Gynaecology, Dec. 2006.
