Союз трех императоров: династия versus национальные интересы

Русская idea посвящает один из материалов в рамках нашей германской темы Союзу трех императоров – последней попытке монархов России, Австро-Венгрии и Германии заключить консервативный союз с целью предотвращения какого-либо конфликта между тремя империями. Логика национального противостояния взяла верх над династическими узами, связывавшими монархов, и над общим консервативным мировоззрением элит трех государств. Пробуждение славянства и австрийская политика экспансии на Балканы стали главными причинами кризиса в отношениях между Россией и Германией. На новом этапе истории мы увидели аналогичный кризис в отношениях постсоветской России и ФРГ, обозначившийся столь определенно после событий на Украине в 2014 году. Не означает ли это, что история «системы Европа-Россия» имеет циклический характер, и мы неумолимо движемся к повторению пройденного, то есть к чему-то подобному серии мировых войн? Хотелось бы верить, что у нас все-таки появится шанс выйти из кольца циклических повторений.

***

«Желаю и надеюсь, что тесная дружба, нас связывающая, увековечится в будущих поколениях, а равно и боевое братство наших обеих армий, существующего со времени, навсегда достопамятного». Следует хранить верность «преданиям о дружественных отношениях, которые, в продолжение более столетия руководили политикой наших правительств». Наша дружба – «драгоценное наследие, завещанное нынешним государям их державными родителями как главный устой порядка и мира Европы». ¹ Непрерывным повторением этих и подобных фраз сопровождалась подготовка подписания, заключение и воплощение в жизнь Союза трех императоров (1873) – соглашения России, Германии и Австро-Венгрии, которое многими современниками воспринималось едва ли не как поворотный пункт в развитии международных отношений Европы. Альянс трех монархов рассматривался как своеобразная реинкарнация Священного Союза, который в первой половине XIX в. служил воплощением консервативных начал на международной арене и выступал как противовес развитию революционных и либеральных тенденций.

При всем своем архаичном, династически-легитимистском антураже Союз трех императоров все-таки был до определенного момента достаточно дееспособным, работающим институтом в системе международных отношений второй половины XIX века. Он до известной степени обеспечил России европейский «тыл» в период ее продвижения в Среднюю Азию в 1860 – начале 1880-х гг., сыграл роль переговорной площадки в годы Восточного кризиса и подведения итогов русско-турецкой войны 1877-1878 гг.

Однако внешне сплоченную группу сторонников консервативных принципов в действительности раздирали острые разногласия, связанные, в первую очередь, с противоречиями между Германией и Австро-Венгрией, с одной стороны, Россией – с другой.

Создается впечатление, что участники альянса, постоянно повторяя фразы о «вековой дружбе», «братстве по оружию», «наследии предков», которому нельзя изменять, занимались своего рода самогипнозом, пытались убедить самих себя в прочности основ союза, которая вовсе не была для них самоочевидна. И для такого самоощущения были серьезные причины. Несмотря на известную близость политических режимов трех империй, несмотря на симпатии и родственные связи между монархами (Александр II был племянником германского императора Вильгельма I), несмотря даже на осознание в ряде случаев прагматической пользы от поддержания дружеских отношений между государствами – словно какая-то могущественная безличная сила разводила все дальше в разные стороны Россию и ее немецких союзников. В чем же эта сила заключалась? И какое значение для истории международных отношений в Европе имело вначале подписание, а затем распад Союза трех императоров?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно для начала вкратце рассмотреть предысторию соглашения 1873 года, проанализировать причины, побудившие трех монархов заключить этот альянс.

Подписанию Союза трех императоров предшествовал период отхода России от традиционной дружбы с Пруссией и Австрией, переориентации на Францию: этот период охватил вторую половину 1850-х и 1860-е годы. Временная смена внешнеполитических ориентиров в эти годы была вызвана во многом шоком от поражения в Крымской войне, в ходе которой наиболее сильным противником России оказалась как раз империя Наполеона III. Охлаждению отношений с Австрией, безусловно, способствовала занятая ей во время войны позиция по отношению к России, которую в Петербурге расценили как однозначно враждебную, предательскую. Наконец, центрально-европейские немецкие государства с их древними династическими преданиями и сословной структурой общества казались чем-то безнадежно устаревшим на фоне динамично развивавшейся Франции, воспринимавшейся многими представителями российских «верхов» как образец для развернувшихся в стране в 1860-е гг. преобразований.

С Францией был заключен союз, Россия старалась содействовать продвижению ее интересов на международной арене, однако ответных шагов от своей европейской союзницы так и не дождалась. Осуществление заветных мечтаний российской дипломатии – отмена ограничительных статей Парижского мира, запрещавших России иметь военный флот и строить крепости на берегах Черного моря – вовсе не входило в планы Наполеона III, желавшего закрепить за своей империей первенствующую роль в Европе. Результатом явилось неуклонно нараставшее охлаждение отношений между двумя государствами, логическим завершением которого стала фактическая поддержка Россией Пруссии во время войны последней с Францией в 1870-1871 годах.

Опора на Пруссию, вставшую после разгрома Франции во главе объединенной Германии, позволила России добиться без применения силы («не двинув пушки, ни рубля», как писал Ф.И. Тютчев) отмены ограничительных статей Парижского мира. Сотрудничество двух монархий было закреплено в 1873 г. заключением формального соглашения, к которому в том же году примкнула Австрия (превратившаяся к этому времени в Австро-Венгрию).

Следует отметить, что подобная смена внешнеполитической ориентации, вызванная изменением соотношения сил на международной арене, устраивала Александра II и чисто психологически. Сын Николая I, глубоко укорененный мыслями, чувствами, воспитанием в старой, сословно-династической эпохе, чувствовал себя не слишком комфортно в компании императора-популиста Наполеона III, чья власть опиралась на результаты плебисцита. Совсем другое дело – знакомая и близкая традиционно-монархическая среда, где все было понятно, отвечало заложенным с детства вкусам и склонностям, да к тому же и было окрашено доверительностью, опиравшейся на родственные связи.

Так, дядюшка, император Вильгельм пользовался в глазах Александра II безусловным авторитетом, воплощал для него, по словам историка и дипломата С.С. Татищева, «идеал рыцаря и благороднейшего человека и государя», что было естественно «при том глубоком уважении и безграничном доверии, которое он [Александр II] питал к маститому монарху». ²

Непременным элементом отношений, сложившихся в рамках Союза трех императоров, были регулярные встречи монархов, их визиты друг к другу, часто обретавшие характер «домашних», семейных мероприятий и сопровождавшиеся (по крайней мере, в процессе общения германского дяди с русским племянником) бурным выражением взаимных симпатий. «Я донельзя счастлив, – говорил Александр II в 1872 г. одному из приближенных Вильгельма по поводу предстоящего визита последнего в Россию, – что я увижу здесь императора в будущем мае. Он… конечно, будет чувствовать себя здесь как дома. Да, он дома здесь, в этих покоях! У меня везде поблизости его портреты». ³

Казалось, после краткого периода неестественного для России дипломатического флирта с Францией ситуация в сфере большой политики возвращается на круги своя. Решающую роль при выработке политических решений начнут играть чувства монархической солидарности, семейные связи между коронованными особами гармонично дополнят общность государственных интересов, опирающуюся на близость политических режимов. Однако, как бы не хотелось центрально-европейским монархам (прежде всего, Александру II и отчасти Вильгельму) верить в эту патриархальную идиллию, в действительности она уже во многом была иллюзией.

Под покровом династически-легитимистского антуража, бросавшегося в глаза современникам, развивались процессы, вступавшие с ним в неразрешимые противоречие.

Важнейшим элементом новой реальности был неуклонно утверждавшийся в европейской системе международных отношений «национальный принцип», мощно влиявший на деятельность правительств Европы и постепенно разрушавший узы династической солидарности. Одним из наиболее ярких воплощений действия нового «национального принципа» как раз и стало объединение Германии под главенством Пруссии, порывавшее с традиционными основами международных отношений, несмотря на подчеркнуто монархическую «оболочку» объединительного процесса. И как не пытался уверить себя Александр II, что новая единая Германия – это в принципе та же старая, династически-легитимистская Пруссия, только расширившаяся территориально, это в значительной степени было самообманом.

У новой Германии появились новые национальные интересы, никак не вписывавшиеся в рамки традиционной политики. Так, уже на стадии объединения германских земель, придавая объединительной политике выраженную национальную окраску, правители Пруссии (прежде всего, Бисмарк), стремились «вытолкнуть» из этого процесса второе крупнейшее немецкое государство – Австрию, лишить ее возможности играть роль общегерманского лидера, на которую она небезосновательно претендовала.

Для закрепления данного курса требовалось перенаправить активность Австрии (с 1866 г. – Австро-Венгрии) на восток, т.е. на Балканы, где объектом ее амбиций должно было стать подчинение своему влиянию, а в дальнейшем – включение в свой состав проживающих здесь славянских народов. Подобная ситуация делала противоречия между Россией и Австро-Венгрией, а в перспективе – между Россией и Германией, практически неразрешимыми.

Выталкивая Австро-Венгрию на восток и направляя ее против России, Германия, в свою очередь, стремилась решить свои национальные проблемы на западе, где ей противостояла побежденная, униженная, но не сломленная Франция, стремительно восстанавливавшая свои силы после разгрома 1871 года. Для Германии было жизненно важно окончательно закрепить за собой отторгнутые у Франции Эльзас и Лотарингию, которые рассматривались во Втором рейхе как неотъемлемая часть немецкого национального «тела». И, разумеется, следовало навсегда исключить возможность реванша со стороны соперника.

Однако интересам России вовсе не соответствовал окончательный разгром Франции, и, когда в 1873 и 1875 гг. Германия попыталась спровоцировать начало новой войны, петербургский кабинет решительно выступил против подобных действий. После того, как Германия в 1875 г. была вынуждена пойти на уступки, тщеславный канцлер А.М. Горчаков протелеграфировал русским представителям при иностранных дворах: «Отныне мир обеспечен!» Сама телеграмма, а особенно ее торжествующий тон вызвали ярость Бисмарка, который и раньше поддерживал союз с Россией без особого энтузиазма, больше как вынужденную меру, а с этого момента начал последовательно выискивать возможности для ослабления позиций России на международной арене.

Возможность для подобного ослабления представилась после начала Восточного кризиса 1875 года, вызванного восстаниями в славянских землях – Боснии и Герцеговине, Болгарии – против Османской империи. К этому времени непримиримое столкновение на Балканах интересов России, поддерживавшей своих славянских братьев, и Австро-Венгрии, заинтересованной в поглощении славянских народов, стало очевидным для всех современников. Сгладить противоречие можно было только путем тяжелого компромисса, и такой компромисс был достигнут ценой значительных уступок со стороны России.

По итогам соглашения, подписанного накануне русско-турецкой войны 1877-1878 годов, «империя царей» давала разрешение на присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии и обязывалась не содействовать созданию на полуострове большого славянского государства. Подобный компромисс (который многими современниками воспринимался как выполнение Россией обязательств, взятых на себя по условиям Союза трех императоров) в корне подрывал русское влияние на Балканах. Оккупировав после русско-турецкой войны 1877-1878 годов Боснию и Герцеговину, Австро-Венгрия фактически стала хозяйкой западной части полуострова, в связи с чем позиции России здесь резко ослабли, а традиционно дружественная Сербия заняла под управлением князя Милана резко враждебную позицию по отношению к России. ⁴

Отстоять свои интересы на Балканах Россия в какой-то степени могла бы на Берлинском конгрессе 1878 года, который подводил итоги войны. Однако, несмотря на то, что дипломатическое мероприятие состоялось в столице вроде бы дружественной России Германии, несмотря на то, что сам Бисмарк обещал играть в ходе дискуссий роль «честного маклера», итоги войны оказались для России плачевными. Решение о разделе создававшейся после войны независимой Болгарии на две части и другие постановления конгресса предопределили полную потерю Россией в 1880-е гг. влияния на Балканах. «Теперь срединная Европа, – писал в 1879 г. Горчаков послу в Вене Е.П. Новикову, – втравив нас в войну с целью ослабить нас и сплотившись потом для того, чтобы отнять у нас ее результаты, еще теснее соединяется для утверждения своего преобладания… на наш взгляд, соглашение ”трех императоров” расторгнуто фактическим поведением наших союзников в отношении к нам. В настоящее время наша главная задача – закончить ликвидацию прошлого и впредь искать опоры лишь в самих себе». ⁵

Спустя год после Берлинского конгресса Бисмарк, ссылаясь на якобы неуклонно нарастающую агрессивность России, повел дело к тайному заключению сепаратного австро-германского союза, имеющего антирусскую направленность. Надо сказать, что император Вильгельм, преданный, как и его племянник, принципам монархической солидарности, поначалу воспринял маневры своего канцлера с ужасом и отвращением. «Поставьте себя на мое место на одну минуту, – гневно писал он Бисмарку после очередной встречи с Александром II. – Я нахожусь в присутствии личного друга, близкого родственника и союзника… Могу ли я в это самое время приступить к враждебной коалиции против этого государя, иначе сказать, действовать за его спиной в смысле, прямо противоположном тому, в котором я говорил с ним?» ⁶

Император пытался протестовать. Затем, столкнувшись с открытым шантажом со стороны Бисмарка (угроза отставки) и молил, и плакал, и даже вел речь об отречении от престола. Все было бесполезно. «Железный канцлер» был неумолим, и престарелый император в конце концов против своей воли утвердил антироссийское соглашение, горько коря себя как предателя и скорбя о бесчестье, которое на себя навлек.

В 1880-е годы к разногласиям между Россией и немецкими государствами на национальной почве добавились и экономические противоречия. В условиях мирового аграрного кризиса обострилась борьба за рынки сырья и продовольствия, в связи с чем Германия ввела высокие ввозные пошлины на российскую сельскохозяйственную продукцию. Ответом стало повышение российских ввозных тарифов на западную промышленную продукцию, которое, в первую очередь, ударило по немецким промышленным товарам. После этого германскими властями была фактически закрыта возможность для размещения российских ценных бумаг на финансовых рынках Германии. ⁷

Все это, вместе взятое, неуклонно ослабляло интерес Петербурга к Союзу трех императоров. В 1880-е годы он еще продлевался, больше по инерции, но 1887 год стал датой последнего такого продления.

Перипетии национального строительства и столкновений на национальной почве в Европе, обостряющееся соперничество в экономической сфере, оформление национальных интересов великих держав и нарастающее противоборство между ними – все это говорило о том, что время традиционной, династически-легитимистской политики неуклонно уходит в прошлое, что реанимация отдельных элементов этой политики в форме Союза трех императоров оказалась не более чем временным отклонением от магистральной линии развития международных отношений.

На смену старым принципам, основанным на началах монархической солидарности, шли новые формы политики, нацеленные на достижение в первую очередь реальных экономических и геостратегических выгод. Именно в русле подобной политики лежало заключение Россией в начале 1890-х годов союза с республиканской Францией – государством, разительно отличавшимся от «империи царей» и с точки зрения основ своего государственного строя, и с точки зрения доминирующей в обществе идеологии. Не менее прагматичным по своим установкам было заключение в 1907 г. соглашения с Англией, составившее основу Антанты – блока, направленного в первую очередь против Германии и Австро-Венгрии.

Именно в рамках этого блока России предстояло в начале XX века отстаивать свои национальные интересы. Оселком для испытания успешности данного союза суждено было стать ключевым внешнеполитическим событиям начала столетия, среди которых особое место заняла Первая Мировая война.