Кажется, для каждого россиянина 7-ое ноября ассоциируется с Великой октябрьской социалистической революцией, столетие которой теперь довольно пышно отмечается. Однако в этот же день, правда, уже в 1940-ом году произошло событие, которому практически никто не предает значения, ввиду того, что повлияло оно на жизнь лишь одного конкретного человека, а не миллионов, – бывшего премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена. Человека, некогда спасшего мир, после объявившего о начале Второй мировой войны, но на момент ноября 40-го уже отошедшего от дел и доживающего свой век в графстве Хэмпшир.
Обстоятельства смерти Чемберлена, которая произошла спустя двое суток 9-го ноября и принесла столько радости его многочисленным врагам и на родине, и в Европе, и в СССР, на первый взгляд, не так уж и увлекательны. Тем не менее, как у биографа Чемберлена, у автора этой статьи существуют три с половиной версии его смерти, в которых имеет место и детектив, и даже мистика.
После того, как в мае 1940-го года состоялись ожесточенные дебаты по Норвежской кампании и премьер-министр уступил свое кресло Уинстону Черчиллю по Парламенту поползли слухи, что Невилл Чемберлен должен исчезнуть из Кабинета, где он все еще оставался в качестве лорда-председателя, а еще лучше и вовсе умереть. “По болезни. Непременно “по болезни” – это будет звучать совсем по-английски”, – отмечал в своем дневнике советский полпред Иван Майский[1].
Болезнь и стала первой – официальной – версией его смерти. Этому заключению вполне можно доверять, ведь если рассматривать генетическое наследие, то, в общем, Чемберлены до глубокой старости не доживали. Остин (брат) скончался в 73 года, Джозеф (отец) – в 78, проведя перед этим несколько лет инвалидом после инсульта, который разбил его в 70. Кенрики, из которых происходила мать Невилла (вторая жена Джозефа), а также первая жена (мать Остина) тоже не славились отменным здоровьем, обе женщины умерли при родах в молодом возрасте. Но желудочная болезнь бывшего премьер-министра носила столь резкий, а главное, своевременный характер, что заставляет несколько усомниться в официальной причине его смерти. Доктор Йозеф Геббельс, например, писал о получении разведданных о том, что Чемберлена отравили[2].
Версий о его убийстве можно выстроить полторы. Первая – это долгосрочное отравление, начатое Дэвидом Ллойд Джорджем в конце июня 1940-го года. 22-го числа эти заядлые враги, которыми они стали еще в 1916-ом году и пронесли взаимную ненависть через почти четверть века своих политических жизней, как раз встретились в Парламенте. После этой встречи Ллойд Джордж бросил фразу: “Он скоро исчезнет”[3].
До этого периода премьер-министр прыгал по заборам и чувствовал себя не по годам восхитительно, о чем имеются и его показания[4], и показания его секретаря[5]. После этого первого этапа Чемберлен переносит операцию, но быстро идет на поправку. В сентябре он возвращается в Кабинет, где получает уже вторую порцию яда вполне возможно, что от Уинстона Черчилля, которого и подозревала в подобном немецкая разведка. Болезнь стремительно возобновляется, Чемберлен окончательно вынужден отойти от дел и доживать свой век в Хетфилде – небольшом имении в Хэмпшире. И все же несмотря на ухудшение состояния здоровья, Чемберлен остается лидером консервативной партии и никак не желает умирать. Финальным аккордом в этой версии его добивает уже близкий друг лорд Эдуард Галифакс, с кем и состоялась последняя встреча Чемберлена 7-го ноября 1940-го года.
Половинчатая же версия об убийстве, к которой автор данной статьи и склоняется, выключает из себя первых два этапа отравления и оставляет только оговоренный выше третий. Эту версию можно назвать демонической, но так уж сложилось, что лорда Галифакса окружала смерть с раннего детства[6]. Очень многие люди перед концом видели последним именно его, не стал исключением и Невилл Чемберлен, которого его старый добрый друг приехал проведать. Никаких сведений от самого Чемберлена или его жены о той встрече нет. Есть только три свидетельства непосредственно лорда Галифакса.
Первое – письмо общему другу и коллеге лорду Саймону: “Бедный старик! Это была печальная встреча, но он очень храбр и доволен. И очень тронут добротой своих друзей, ему, действительно, пишут сотни”[7].
Второе – запись из дневника Галифакса: “Я прошел в его комнату перед завтраком и нашел его лежащим в постели рядом с небольшим столом, на котором стояла миска кем-то присланных синих горечавок. Я начал говорить что-то о том, что ему выпало самое гнилое время его болезни, на что он ответил, что ему стало лучше в последний день или два. “Приближающийся конец, я предполагаю, принесет облегчение”, сказал он с усмешкой. Потом он говорил о нашем сотрудничестве, и что это значило для него так, что я был очень растроган. Затем он явно устал, к нам заглянула Энни, и тогда я сказал “Прощайте”. Он взял мою руку обеими своими и держал ее без лишних слов, но с полным пониманием дружбы между людьми, которые пойдут разными путями. Это было все довольно естественно, и у него не было никакой тени огорчения. Он был храбрым и покорным судьбе. Он задавался вопросом, который высказал мне однажды, как лучше сообщить обо всем Энни. Но она теперь знала о том, как плох он был, и он был счастлив, что все прояснилось, хотя боялся, что она будет одинока. Я оставил его с нею”[8].
Третье – отрывок из его мемуаров: “За несколько дней до его конца, я был в доме, который ему предоставили в Хэмпшире. Мы немного говорили о войне, победное завершение которой он так надеялся увидеть, затем он рассказывал о письмах, которые получает от своих друзей. Особенно он был тронут многими письмами от друзей в Палате Общин, которые любезно говорили о примере, поданным им. Этого он не мог понять вообще. С большой простотой он говорил, что только попытался сделать то, что было правильным. Тогда я сказал ему “Прощайте”. Он сжал мою руку обеими своими и долго держал ее; и так, без сказанного более, но с полным пониманием друзей, которые идут разными путями, мы разошлись. Я возвращался в Лондон сквозь буки и березы в их золотой и серебряной красе, все еще освещаемые ноябрьским солнцем, и снова думал о том многом, что мы сделали вместе”[9].
В этом последнем свидетельстве дата 7-ое ноября заменена более обтекаемым выражением “несколько дней”, хотя Чемберлен умер спустя полутора суток во сне. Что происходило в Хетфилде на самом деле, с полной достоверностью вряд ли возможно будет узнать когда-либо вообще. Невозможно узнать и о том, присутствовал ли в организме премьер-министра яд, т.к. его тело было предусмотрительно сожжено, и провести соответствующие экспертизы нельзя. Тем не менее, этот визит, по мнению автора статьи, все же носит загадочный и мистический характер, что учитывая мистицизм самого лорда Галифакса, может показаться и не таким абсурдным.
Третья и последняя версия смерти Чемберлена, пожалуй, самая парадоксальная, самая странная и удивительная, но чем больше автор изучал его архивы, переписку, в которой наилучшим образом раскрывается характер и нрав экс-премьер-министра, тем не такой уж и неожиданной кажется версия о самоубийстве.
Невилл Чемберлен был практически лишен религиозного фона в воспитании, чего нельзя сказать о подавляющем большинстве его коллег, поэтому рассуждения о грехе ему были не близки, хотя сам он оставался человеком высочайшей морали и порядочности. Восемь лет наблюдая, как его отец, великий Джозеф, “наш Джо”, был парализован после инсульта, он панически боялся повторения его судьбы. Об этом писала и его сестра, об этом писал и он сам: “Теперь я знаю, что меня ждет и знаю что делать, и больше не буду терзаться сомнениями и вопросами“[10]. Когда врач сообщил Чемберлену, что он не проживет грядущий 1941-ый год, “он позволил себе ослабить свою железную волю и вместо шести месяцев умер за шесть недель”[11]. Физически лишенный возможности помогать людям, что было его жизненным кредо, он в письме Болдуину выражал надежду, “что не будет слишком долго мешаться на этой земле“[12].
Безусловно, найти подтверждения последней версии еще сложнее, чем предыдущим полутора. Чемберлен скончался в ночь на 9-ое ноября. 14-го числа с ним состоялось закрытое (по причинам военного положения) прощание в Вестминстере, а сам он за несколько месяцев до смерти написал: “1940-ой не был одним из моих самых счастливых годов, но он был гораздо хуже для многих других людей, нежели для меня”[13].
Примечания
[1] Maisky I. ‘The Diary of the Diplomat’, London 1939-1943. V. 2. Moscow. 2009. P. 186.
[2] Геббельс Й. ‘Дневники 1945 года. Последние записи’. Смоленск: Русич. 1993. С. 171.
[3] Maisky I. ‘The Diary of the Diplomat’, London 1939-1943. V. 2. Moscow. 2009. P. 197.
[4] 30 March 1940 to Ida Chamberlain.
[5] ‘The Neville Chamberlain Diary Letters. V. 1: The making of a politician, 1915–1920’. Edited by Robert C. Self. L. 2000. P. 13.
[6] Earl of Halifax. ‘Fulness of days’. L. 1957. P. 22.
[7] Halifax to Simon, 7 November 1940.
[8] Earl of Birkenhead. ‘The life of Lord Halifax’. L. 1965. Pp. 463-464 (Hickleton papers. Diary).
[9] Earl of Halifax. ‘Fulness of days’. L. 1957. Pp. 226-227.
[10] October 1940; diary.
[11] ‘The Neville Chamberlain Diary Letters. V. 4: The Downing-street years, 1934–1940’. Edited by Robert C. Self. L. 2000. P. 48.
[12] Feiling K. ‘Life of Neville Chamberlain’. L. 1970. Pp. 455-456.
[13] 27 July 1940 to Hilda Chamberlain.
