Русская Idea представляет отрывок из будущей книги нашего автора Василия Молодякова. Книга станет третьей в ряду монографий Молодякова об одном из виднейших представителей французского национализма Шарле Моррасе. В данном материле рассматривается непростая тема отношения французского национализма и Морраса в частности к актуальному той эпохе еврейскому вопросу.
Я никогда не проповедовал ненависть к евреям.
Шарль Моррас, сентябрь 1939
В наше время тот, кто против Берлина, заодно с евреями, это ясно как божий день. Моррас, вы с евреями, что бы вы из себя ни строили.
Луи-Фердинанд Селин, октябрь 1938
В сегодняшней Франции самым тяжким обвинением против Шарля Морраса (1868-1952) и возглавлявшегося им монархического движения «Action française» выступает антисемитизм. Был ли Моррас антисемитом? Он называл себя таковым даже на суде в 1945 г. – значит был. Следовательно, его можно поставить на одну доску с Гитлером? «Нацистский расизм несовместим с национализмом “Action française”», – подчеркнул историк Мишель Грюнвальд[1]. Односложного ответа на вопрос, был ли Моррас антисемитом, недостаточно. Мы обязаны поставить вопрос, каким антисемитом был Моррас, какой конкретный смысл он вкладывал в это слово, применяя его к себе?
До Второй мировой войны антисемитизм считался во Франции, как и в других демократических странах, одной из крайних, но социально приемлемых политических и идеологических позиций – «оставался среди принятых норм эпохи», как отметил историк антисемитизма Лоран Жоли, предупреждая против его «анахронической трактовки»[2]. На это указывают хотя бы слова Мориса Пюжо, ближайшего соратника Морраса: «Наш патриотизм – не идеологический. Мы не подчиняли его ни республике, ни монархии, ни демократии, ни диктатуре, ни социализму, ни антисемитизму, ни какой-либо политической или социальной системе»[3].
«После “дела Дрейфуса” во французской политической жизни антисемитизм был для “правых” тем же, чем антиклерикализм для “левых”. Крик “Долой евреев!” отвечал на крик “Долой попов!”»[4]. Юдофобы были не только на правом фланге, но и на левом, среди социалистов и синдикалистов. «Послушайте толпу, которая кричит “Долой евреев!”, – писал в 1890 г. Морис Баррес. – Это надо понимать как “Долой социальное неравенство!”»[5]. «Антисемитизм эпохи, разделявшийся частью социалистов, был направлен против евреев как представителей капитализма», – отметил историк Ив Широн[6]. Этим же Луи Димье, многолетний соратник Морраса, объяснял малый успех такой пропаганды среди рабочих: «Парижский мелкий буржуа – антисемит, рабочий – нет. Еврей – не конкурент ему, но зачастую работодатель, причем не хуже других»[7].
Грюнвальд назвал «антисемитизм» одной из идеологических основ «Action française», особенно в период Виши, наряду с «идеологией национального единства» и «подлинным культом маршала»: «антисемитизм, который, несмотря на все их отрицания, обнаруживал по меньшей мере в одной области восприимчивость идеологии “Action française” к антисемитской политике оккупантов, которую поддерживал [режим] Виши»[8].
Верно ли это утверждение? Неверно.
Во-первых, если «фобия» в отношении какого-либо народа играла значимую роль в идеологии «Action française», то прежде всего германофобия и лишь потом юдофобия. Его идеология вообще была ксенофобской, направленной против «чужих». Говорят, что Политика начинается с определения Врага. Для Морраса Врагом были «наши евреи, наши протестанты, наши метеки и наши масоны»[9]. Что это значит конкретно? «Евреи чужды французской расе по определению. Протестанты, хоть и французского происхождения, век за веком отдалялись от национальной цивилизации, проникаясь англо-германскими влияниями. <…> Между евреями и протестантами находятся их прислужники масоны»[10]. «Моррас привлек внимание к преобладающему положению евреев, в сравнении с их численностью, в эпоху Третьей Республики, как и других меньшинств: протестантов и масонов, – суммировал Широн. – Исторически несомненно, что эти три группы породили лаицистскую и прогрессистскую идеологию Третьей республики»[11].
«Наконец идут “метеки”, – продолжал Моррас, – зачастую евреи, масоны и протестанты, зачастую лично не принадлежащие к ним, но связанные с ними фактом незнания, непонимания или неприятия совокупности чувств и интересов нашей страны»[12].
Кто такие «метеки»?
В одноименной статье, опубликованной 28 декабря 1894 г., Моррас первым во Франции ввел в актуальный обиход этот термин из истории древних Афин, обозначив им «иностранцев, терпимых и даже охраняемых законом», но находящихся под надзором властей и не имеющих прав гражданина полиса: «те, кто живут в нашем доме, но не являются членами семьи»[13]. Равноправие между коренными французами – по Моррасу, не менее трех поколений, живших в стране и имевших французское подданство, – и недавно натурализовавшимися «метеками» (законодательство Третьей Республики существенно упростило этот процесс), особенно на государственной службе, в бизнесе и в системе образования, представлялось ему главной внутренней угрозой. Еврей-иммигрант был для него частным случаем «метека». «Представим, что еврей из Галиции, еле говорящий по-французски, приезжает в Париж, продает свои пожитки, торгует, спекулирует на бирже. Разбогатев, он натурализуется и отправляет сына в лицей. Закончив его, тот становится адвокатом, профессором, журналистом, сенатором, министром и президентом республики. И ничто не противостоит этому странному cursus honorum[14]»[15].
В определении Врага Моррас исходил из понимания Франции как органического и исторического целого, не придавая исключительного значения ни государству, ни национальности, ни религии, хотя его идеальный гражданин был законопослушным французом по крови и католиком по вере. Под «еврейством» он понимал не этнос или конфессию, но «нацию внутри нации, государство в государстве»[16]. «Старая Франция, много раз изгонявшая этот народ, каждый раз позволяла ему вернуться, – писал он незадолго до смерти. – Единственное, в чем она проявляла твердость по отношениу к евреям, так это в том, чтобы остерегаться принимать их за французов. В это безрассудное заблуждение она впала лишь много позже, в 1790 г. благодаря ошибке Баррера и аббата Грегуара (эмансипация евреев – В.М.). Израиль отблагодарил ее тем, что очень быстро и очень рьяно стали вмешиваться во все наши ссоры, принимать активное участие в борьбе партий, становясь со своими деньгами на сторону возмутителей спокойствия. <…> Евреи отличились в антиклерикальном шельмовании, в отделении церкви от государства, в клевете на армию (вместе со всем дрейфусарским штабом), в изгнании с французской земли конгрегаций, занимавшихся просвещением»[17]. Дальше привычный набор аргументов и напоминаний – победа Народного фронта, политика правительств Леона Блюма, война с Германией…
«Тот, кто придает нашему антисемитизму конфессиональный или религиозный характер, просто неправильно информирован, – заявил Моррас еще в 1905 г. – Антисемитизм существует лишь потому, что французы вынуждены задавать себе вопрос: являются ли они хозяевами в собственном доме? <…> Опасайтесь, как чумы, обычной реплики наших противников: “Вы антисемит? Значит, вы хотите убить всех евреев”. Мы только хотим поставить их на свое место, причем это место не будет первым. Не меньше, но и не больше»[18]. Что это значит? «Евреи не будут ни преследуемы, ни изгнаны. Живущие во Франции евреи останутся ее подданными, но перестанут быть гражданами. Как и подданным в наших колониях, государство обеспечит им безопасность, правосудие, свободное исповедание религии. Им будет запрещено участие в общественных делах и закрыт доступ на государственную службу»[19].
Говорящие об антиеврейских выступлениях «Action française» нередко игнорируют их подлинные причины. В 1911 г. L’AF и «королевские газетчики» устроили кампанию против пьесы Анри Бернстайна «После меня», усмотрев в ней клевету на французскую армию. «Еврею-дезертиру», как озаглавил свою статью Пюжо, припомнили не только еврейство, причем иностранное (отец родом из Австрии, мать из Америки), но и дезертирство при отбытии воинской повинности в 1900 г., последствия которого были улажены с помощью связей в «верхах»[20]. Это же ему припомнили тридцать лет спустя. Обещавший застрелиться при появлении немцев в Париже, Бернстайн бежал в США и принялся учить соотечественников патриотизму. «Я настолько толерантен, – говорил он, – что перерезал бы горло всем нетолерантным»[21]. В начале 1941 г. драматург развернул кампанию против «петэнистов», в число которых попал находившийся в США Андре Моруа, знакомый маршала, который в 1938 г. поддержал его кандидатуру в Академию. Бернстайн напомнил Моруа его национальность и настоящее имя «Эмиль Эрцог». «Если я не забываю, что родился евреем, я еще меньше забываю, что прежде всего являюсь французом», – парировал тот[22].
31 января 1941 г. Моррас за своей подписью принес читателям L’AF извинения за то, что хроникер газеты «смешал действия в Америке Андре Моруа, верного Франции и маршалу, с изменой Анри Бернстайна»[23]. «Моррас снял шляпу перед Моруа, английским агентом, сбежавшим в Нью-Йорк, – напомнил Ребате в оккупированном нацистами Париже, – и смиренно просил прощения за то, что заблуждение позволило ему сравнить в своей газете “верного слугу маршала и Франции” с плохим евреем Бернстайном»[24]. Другие пьесы «плохого еврея» такой реакции у монархистов не вызывали и даже удостаивались похвал Морраса (антисемиты не раз обличали его как «пособника евреев»), поскольку в 1914 г. автор отправился добровольцем на фронт[25]. Радикалу, атеисту и чистокровному французу Амедею Талама в 1909 г. куда сильнее досталось от «людей короля» за оскорбление памяти Жанны д’Арк, но об этом вспоминают редко.
В евреях и протестантах «Action française» видело не только чужеродное тело в национальном организме, но орудие «германизма». «Главными двигателями и агентами немецкой рекламы в XIX и в ХХ веках были евреи обоих полушарий», – утверждал Моррас даже после Второй мировой войны[26]. «Еврейское вторжение – первый эшелон немецкого. Франкфуртские банкиры идут впереди армий кайзера»[27], – заявлял Леон Доде, веривший, в отличие от своих соратников Морраса и Жака Бенвиля, в подлинность «Протоколов сионских мудрецов». Эта юдофобия – частный случай германофобии. У Морраса такая позиция сложилась во время «дела Дрейфуса». Вопреки расхожему мнению, осуждение Дрейфуса было для его инициаторов именно антигерманской кампанией, в которой дополнительными факторами стали еврейский и эльзасский (капитан был родом из Эльзаса). Эдуар Дрюмон в книге «Еврейская Франция» (1892; в России включена в список экстремистской литературы) указал на пронемецкие симпатии эльзасских евреев, с одной стороны, и на попытки некоторых эльзасцев во Франции спекулировать на своих несчастьях, с другой.
Во-вторых, ксенофобия «Action française», будь то германофобия или юдофобия, никогда не имела расового характера. Патологический юдофоб Люсьен Ребате саркастически отметил у Морраса «ужас перед расизмом»[28]. Ученик Морраса Пьер Бутен напомнил, что тот «всегда отвергал биологический миф крови»[29]. «Нелепо говорить, что германцы – цвет европейской расы, – писал Моррас в 1937 г. предваряя «изборник» своей публицистики о германской угрозе «Перед вечной Германией. Галлы, германцы, латиняне. Хроника сопротивления». – Нелепо считать их чем-то бóльшим, чем спутниками цивилизации, исторические центры которой назывались Афины, Рим, Париж»[30]. Особую опасность он видел в национальном происхождении расистских идей: «Учения о чистой расе, избранном народе и особенной крови неотделимы от теорий, которые фабрикует Германия, включая наиболее революционные»[31]. Чистоте крови Моррас не придавал значения даже как идеолог наследственной монархии. Возражая расистам, он напомнил, что «всегда строго отделял рассуждения о политическом и экономическом наследовании от туманных, опасных и произвольных обобщений относительно физиологической наследственности»[32]. «Мы говорим, – подчеркнул он в предисловии к «Исследованию о монархии», – что наследственный суверен находится в лучшем положении (чем выборный – В.М.), чтобы хорошо управлять. Мы никогда не говорили, что хорошее управление – достоинство его крови»[33].
Многие – но далеко не все – коллаборанты были антисемитами, что помогало пропаганде ставить между ними знак равенства. На процессе Моррас указал на наличие французов-антисемитов, которые «не были ни про-бошами, ни коллаборационистами». Напомнив, что французская юдофобия восходит к XVIII в., он заявил: «Школа “Action française” и ее “антисемитизм государства”, юридический и гуманный, абсолютно ничего не взяли у немецкого антисемитизма, зверского “антисемитизма кожи”. Смешивать их – дурное дело, противоречащее правде, славе Родины и гражданскому миру»[34]. Расистские идеи в отличие от ксенофобских не пользовались популярностью в довоенной Франции, а их теоретик Жорж Ваше де Лапуж, поднятый на щит нацистами, воспринимался как «фрик» (это современное слово подходит как нельзя лучше). Немецкий либерал и франкофил Эрнст-Роберт Курциус в начале 1930-х годов с недоумением отметил, что «у французов нет ни расового инстинкта, ни расового сознания»: «Они не понимают отношения немцев и англо-саксов к цветным расам» и «считают смешение кровей и скрещивание рас одним из главных достоинств Франции»[35]. Моррас не выступал за «метисизацию», но таковой не страшился его единомышленник генерал Шарль Манжен, призывавший после Первой мировой войны создать в Европе миллионную колониальную армию для будущей схватки с Германией. По замечанию советского аналитика М. Павловича (М.Л. Вельтмана), «осуществление мечты французских националистов довести численность цветной армии до 1 миллиона солдат в целях борьбы с немецкой опасностью повело бы к исчезновению французской нации как определенной этнической единицы». Однако «боши» страшили их куда больше, чем перспектива, что «Марианна будет кофе с молоком»[36].
В 1930-е годы в полный голос заговорили «зоологические» антисемиты вроде Селина и Ребате. В памфлете «Школа трупов» (1938) Селин писал: «Наши национальные реформаторы, такие люди, как Ла Рок, как Дорио, Моррас, Бейби, Марен и прочие… они ничего не исправляют, потому что они никогда не говорят о том, чтобы избавиться от евреев. <…> В наше время тот, кто против Берлина, заодно с евреями, это ясно как божий день. Моррас, вы с евреями, что бы вы из себя ни строили. <…> Я спрашиваю себя, почему Моррас боится расизма? Ведь ему нечего бояться с его происхождением? Может быть, он не хочет пугать своих еврейских подписчиков, “хороших евреев”?»[37]. Это сказано про человека, чьи слова о Леоне Блюме трудно цитировать, не нарушая действующие законы. Однако Грюнвальд, сводящий критику Моррасом политики Народного фронта к нападкам на Блюма, признал, что их первопричина была не в национальности лидера социалистов, но в том, что тот «опасно ослабляет французский военный потенциал перед лицом стремительно вооружающейся Германии», является «пособником Гитлера» и «орудием внешней политики Кремля»[38].
«Следует заявить со всей определенностью: Шарль Моррас не был антисемитом. Даже отчасти не был. Совсем не был. Значение слов определяется их использованием – в то время, когда они используются. Сегодня антисемитизм означает расизм, нацизм, истребление евреев. Моррас был абсолютным антирасистом и яростным антинацистом. Он не был антисемитом в современном значении этого слова» (выделено мной – В.М.)[39].
Разговор заслуживает продолжения.
[1] Michel Grunewald. De la “France d’abord” à la “France seule”. L’Action française face au national-socialisme et au Troisème Reich. Paris, 2019. P. 310.
[2] Laurent Joly. Xavier Vallat (1891-1972). Du nationalisme chrétien à l’antisémitisme d’État. Paris, 2001. Р. 145. Замечу, что такая трактовка характерна для новейших работ самого Жоли.
[3] Maurice Pujo. “L’Action française” contre l’Allemagne. Mémoire au juge d’instruction. N.p., 1946. Р. 38.
[4] Paul Sérant. Les dissidents de l’Action française. Paris, 1978. P. 138.
[5] Maurice Barrès, Charles Maurras. La République ou le Roi. Correspondence inédite. 1888-1923. Paris, 1970. Р. 627.
[6] Yves Chiron. La vie de Barrès. Paris, 2000. Р. 133.
[7] Louis Dimier. Vingt ans de l’Action française et autres souvenirs. Paris, 1926. Р. 124.
[8] Grunewald M. De la “France d’abord” à la “France seule”. Р. 222.
[9] Charles Maurras. Kiel et Tanger. 1895-1905. La République Française devant l’Europe. Paris, 1910. P. 46.
[10] Charles Maurras. La politique religieuse. Paris, 1912. P. 81.
[11] Chiron Y. La vie de Barrès. Р. 168.
[12] Maurras Ch. La politique religieuse. P. 81.
[13] Charles Maurras. Sur la cendre de nos foyers. Paris, [1931]. P. 51-56.
[14] «Путь чести» (лат.) – в древнем Риме последовательность военных и политических магистратур, через которые проходила карьера политиков сенаторского ранга.
[15] Charles Maurras. Enquête sur la monarchie, suivie de Une campagne royaliste au “Figaro” et Si le coup de force est possible / Édition définitive. Versailles, 1928. Р. lxxxviii-lxxxix.
[16] Pour réveiller le Grand Juge. Seconde requête en révision d’un arrét de Cour de Justice par Messieurs Charles Maurras et Maurice Pujo. <Paris>, 1951. Р. 160.
[17] Le Procureur et “l’Habitant”. Deuxième lettre à Monsieur le Procureur Général près de la Cour d’appel de Lyon par Monsieur Charles Maurras. <Paris, 1952>. Р. 37.
[18] Charles Maurras. Quand les Français ne s’aimaient pas. Chronique d’une renaissance. 1895-1905. Paris, 1926. P. 190, 197.
[19] Yves Chiron. La vie de Maurras. Paris, 1999. Р. 170.
[20] Maurice Pujo. Le Juif déserteur // Almanach de l’Action française. 1912. Paris, 1912. P. 61-73; Laurant Joly. Les débuts de l’Action française (1899-1914) ou l’élaboration d’un nationalisme antisémite // Revue historique. № 639 (Juillet 2006).
[21] Guy Fritsch-Estrangin. New York entre de Gaulle et Pétain. Les Français aux États-Unis de 1940 à 1946. Paris, 1969. P. 154-157.
[22] Maurice Martin du Gard. La chronique de Vichy. 1940-1944. Paris, 1948. Р. 175-178.
[23] Pour réveiller le Grand Juge. Р. 163.
[24] Lucien Rebatet. Les mémoires d’un fasciste. [Vol.] I. Les décombres. 1938-1940. Paris, 1976. Р. 592.
[25] Laurent Joly. D’une guerre à l’autre. L’Action française et les Juifs, de l’Union sacrée à la Révolution nationale (1914-1944) // Revue d’histoire moderne et contemporaine. T. 59 (2014). № 4. Р. 108.
[26] Charles Maurras. Pour un jeune Français. Paris, 1949. P. 101.
[27] Léon Daudet. Souvenirs des milieux littéraires, politiques, artistiques et médicaux. [Vol. 2]. Au temps de Judas. Vers le Roi. Alphonse Daudet. Paris, 1926. P. 209.
[28] Rebatet L. Les mémoires d’un fasciste. [Vol.] I. Les décombres. 1938-1940. Р. 133.
[29] Pierre Boutang. Maurras. La destinée et l’œuvre. Paris, 1993. Р. 285.
[30] Charles Maurras. Devant l’Allemagne éternelle. Gaulois, Germains, Latins. Chronique d’une Résistance. Paris, 1937. P. 1-2.
[31] Maurras Ch. Devant l’Allemagne éternelle. P. 289.
[32] Maurras Ch. Devant l’Allemagne éternelle. P. 5.
[33] Maurras Ch. Enquête sur la monarchie. P. lxxxvi.
[34] Charles Maurras et Maurice Pujo devant la Cour de Justice du Rhône. N.p., 1945. P. 148-149.
[35] Ernst-Robert Curtius. Essai sur la France. Paris, 1932. Р. 105-106.
[36] Павлович М. (Вельтман М.). Французский империализм. М.-Л., 1926. С. 147, 153-154.
[37] L’école des cadavres // Louis-Ferdinand Céline. Écrits polémiques. Québec, 2012. P. 436, 481, 489. Я использовал перевод М. Хрусталева (Селин Л.-Ф. Школа трупов. М., 2018. С. 177, 258, 272), исправленный в соответствии с оригиналом.
[38] Grunewald M. De la “France d’abord” à la “France seule”. Р. 121-122.
[39] Jean Madiran. Maurras. Paris, 1992. Р. 79.
_______________________
Наш проект можно поддержать.
