Рубрики
Размышления Статьи

Русский Юпитер

Константин Николаевич Леонтьев, родившийся в 1831-м и умерший в 1891-м году – одна из самых ярких, крупных и оригинальных личностей своего времени. Он был врачом, дипломатом, цензором, послушником, иноком, но всегда, независимо от рода занятий, в том или ином качестве выступал на ниве словесности. Его наследие – дюжина томов художественной прозы и критики, писем, социально-политической публицистики. Однако известен Леонтьев, прежде всего, именно как публицист и мыслитель.

Его позиции менялись с течением лет. В молодости он придерживался либеральных взглядов, потом стал либеральным консерватором, близким к почвенничеству и к славянофильству, однако же «поправел» и с середины 70-х годов XIX века это – «пламенный реакционер», защитник церковного Православия, самодержавия и дворянства. Леонтьева, наряду с Н.Я. Данилевским и К.П. Победоносцевым, можно включить в «триаду» виднейших представителей консервативной мысли пореформенной России XIX столетия. Н.А. Бердяев, чье 140-летие мы отмечали недавно, считал его одним из самых блестящих и своеобразных умов в русской литературе, «первым и единственным философом консерватизма», «самым крупным, единственным крупным мыслителем консервативного лагеря».

Леонтьев сотрудничал с такими выдающимися литературными силами охранительно-консервативной направленности, как М. П. Погодин, М. Н. Катков, В. П. Мещерский, Н. Н. Страхов, П. Е. Астафьев. Высокую оценку давали ему интеллектуальные оппоненты – Вл. Соловьев и Лев Толстой. «Зеркало русской революции» называл его скандальным «разбивателем стекол»; при этом сам Толстой являлся «стекольщиком»: он отливал и устанавливал стекла, через которые русская публика смотрела на мир – да и на войну тоже.

Леонтьев оказал прямое и весьма значительное влияние на становление взглядов таких фигур, как «народоволец-ренегат» Л. А. Тихомиров, ставший крупнейшим идеологом российской монархической государственности, философ Василий Розанов, консервативный публицист священник Иосиф Фудель, редактор журнала «Русское обозрение» А. А. Александров.

Имелись у мыслителя друзья и покровители в правительственных кругах. В их число входили государственный контролер Т.И. Филиппов – личность, оставившая заметный след в культурном и общественном поле, министр внутренних дел Д. А. Толстой, товарищ министра внутренних дел князь К. Д. Гагарин, министр народного просвещения граф И. Д. Делянов.

Знали о Леонтьеве и в императорском доме. Цесаревич Александр Александрович читал его работы по рекомендациям своего наставника профессора Победоносцева. Став императором, Александром III выразил мыслителю монаршую благодарность за двухтомный сборник «Восток, Россия и Славянство».

Несмотря на все это, Леонтьев остался в стороне от main stream’а русской политической жизни. Как правило, его блестящие по стилю, глубокие и оригинальные по мысли статьи и книги либо замалчивались, либо сурово критиковались, причем не только либералами и революционерами, но и многими консерваторами. Даже в эпоху так называемых контрреформ, проводимых кабинетом Александра III, казалось бы, по рецептам, выписываемым «доктором» Леонтьевым, идеи последнего оказались практически невостребованными.

Таким образом, Константин Николаевич по своему влиянию на жизнь и политику, на русскую мысль и на общественное мнение России не стал «светилом» –в отличие от А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. К. Михайловского, Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского. Даже в отличие от своего младшего и одно время крайне почитаемого друга В. С. Соловьева.

Леонтьев, подобно последнему, имел некоторый шанс превратиться во «властителя дум» русской интеллектуальной элиты – декадентов, символистов и т.д. Все они с началом ХХ столетия стали проявлять к Леонтьеву значительный интерес, особенно после революции 1905 года. Но – не сложилось. И, как было сказано выше, не потому, что Леонтьев был менее умен и талантлив, чем те, которые «властителями» все-таки стали, не потому, что писал он плохо. Наоборот, с этим у Леонтьева проблем не было. Одна его брошюра, одна развернутая статья (например, «Национальная политика как орудие всемирной революции») стоили всего Михайловского, всего Чернышевского – а то и их обоих вместе взятых.

Дело в том, что автор «Византизма и славянства» не отвечал «массовым» интеллектуальным запросам своей эпохи, а вот Николай Гаврилович, популяризатор Герцена и западных революционно-демократических идей на русской почве, им как раз соответствовал и даже их модерировал. В этом причина его успеха и причина относительного неуспеха К. Н. Леонтьева. В мутном пресноводном потоке, который представляла собою пореформенная Россия, Чернышевский вместе с Михайловским оказались щуками и сомами, прекрасно приспособленными к среде обитания и ловле сбитой с толку рыбешки, а Константин Николаевич был этаким «морским чудищем», реликтом «эры левиафанов». Или океанским китом. Ему не то что развернуться – выжить в реке, текущей в обессоленное «море эмансипации», было проблематично. Поэтому и не превратился К.Н. Леонтьев в «русское Солнце», но стал одной из крупных планет на окраине «солнечной системы» нашей мирового класса литературы – эдаким Сатурном, Юпитером. Или же далекой звездой на окраине русского космоса – звездой с небольшими спутниками в поле своего тяготения. Самое большое и оригинальное из явлений, возникших среди них – это И. Фудель, Луна или же Меркурий леонтьевского космомира.

Кстати говоря, этот космомир в своей последней фундаментальнейшей монографии «Гептастилисты» очень хорошо осветила Ольга Леонидовна Фетисенко – крупнейший из знатоков и хранителей леонтьевского наследия. Прежде всего, она выявила и показала само существование «леонтьевской» планетно-звездной системы, изучила связи и взаимодействия в ней, ее представителей, а также связи и отношения звезды или же планеты-гиганта Константина Николаевича с другими планетами и звездами русского космоса – большими и малыми, комплиментарными и не очень по отношению к Леонтьеву на разных этапах его жизни и деятельности.

Некоторую известность при жизни Леонтьев получил только в середине 1880-х годов. После смерти мыслителя интерес к нему заметно угас, однако не потух окончательно. Внимание к его взглядам со стороны российского общества усилилось благодаря революции 1905–1907 гг. и, в еще большей степени, событиям 1917-го. Однако та его часть, которая проявляла активный интерес к наследию К. Леонтьева, либо отправилась за границу (все тот же Бердяев, П. Б. Струве, С. Л. Франк, П. Н. Милюков и др.), либо оказалась в положении гонимой «внутренней эмиграции» (Фудель, Александров, С. Н. Дурылин). Эмигранты внешние – Бердяев, «евразийцы», в меньшей степени «младороссы» – использовали идеи мыслителя в своих социально-политических построениях и познакомили с ними западную общественность, которая стремилась осмыслить феномен противостояния двух мировых систем, возникших по окончании Второй мировой.

В СССР к середине 30-х годов сложился устойчивый стереотип восприятия Леонтьева как мракобеса и крайнего реакционера, поэтому до начала 60-х имя его на родине практически не упоминалось. Очень интересно, что в оценках К.Н. Леонтьева партийные публицисты (такие, как Н. Л. Мещеряков) вплоть до полного тождества сошлись с представителями либерального крыла эмиграции, такими как поэт Г. Иванов. Однако хрущевская оттепель растопила лед, сковавший «подмороженное» наследие «русского Ницше». В 60–80-е годы в Советском Союзе увидели свет статьи с критикой высказывавшихся им взглядов, а на рубеже 80–90-х гг. начался настоящий леонтьевский «ренессанс». На страну обрушился целый шквал публикаций, так или иначе касавшихся этого мыслителя. Интерес к его творчеству до сих пор не ослабевает. Леонтьева упоминают, цитируют, издают и переиздают его сочинения, о нем пишут – причем не только «традиционалисты», монархисты и консерваторы, но и коммунисты, и либералы. Ежегодно в России появляются десятки работ, посвященных этому интеллектуалу.

Каковы причины этого феномена?

Страна, как и в начале прошлого века, оказавшись на историческом перепутье, ищет свою дорогу и обращается к творческому наследию своих сынов-консерваторов, ранее не услышанных и замолчанных. Однако нельзя обойти стороной и чрезвычайно высокое качество леонтьевской мысли – и по содержанию, и по форме. Леонтьев, русский «могиканин» и «зубр», был «человеком качества». Таких людей становится все меньше и меньше, и то, что они успели создать, рано или поздно выходит из-под бумажных глыб интеллектуального ширпотреба, начинает цениться так, как того заслуживает. Ветер тысячелетий уносит легковесные груды скапливающегося идейного мусора и освобождает скрывавшиеся под ними литые и чеканные формы подлинной мысли – мысли, созвучной мировой и национальной истории, мысли, отражающей блистание Вечности. Тут и открывается изумленной публике гранитная фигура «русского Сфинкса», «русского Юпитера» К. Леонтьева.

Нельзя не сказать и об актуальности его идей именно в наши дни. С 80–90-х гг. прошедшего века и в России, и в мире особую остроту приобрел, казалось бы, во многих отношениях решенный уже «национальный вопрос», новый, титанический импульс получили либерально-эгалитарные процессы, вылившиеся в так называемую глобализацию. Грозные события последних десятилетий «атомного» ХХ века и особенно наступившего III тысячелетия все чаще заставляют задумываться о конечных судьбах – не только нашей страны, нашего народа, но и человечества в целом, настоятельно требуют ставить и решать мировые историософско-эсхатологические проблемы. В этих устремлениях и попытках невозможно пройти мимо работ и взглядов такого замечательного русского мыслителя, как К.Н. Леонтьев.

Автор: Станислав Хатунцев

Историк философии, публицист

Обсуждение закрыто.