«Роб Рой» Скотта – типичный пример европейского исторического романа: широкая общественная панорама выступает фоном, на котором разворачиваются перипетии жизни отдельных людей, подлинных героев произведения. В романе «Роб Рой» главным героем, вопреки названию, является Фрэнк Осбалдистон, рискнувший перечить пожеланию отца возглавить его коммерческое предприятие и грезивший о поэзии. За это отец Фрэнка отправляет его в родовой замок на севере Англии, которым ныне владеет брат отца сэр Гилдебранд и его шестеро сыновей. Ещё там живёт дальняя родственница семьи Диана Вернон, в которую Фрэнк влюбляется.
В результате различных приключений герой попадает в Шотландию, где знакомится с благородным разбойником Робом Роем, представителем преследуемого властями клана Мак–Грегор. А ещё он попадает в хитросплетения заговора якобитов–католиков. Это восстание, поднятое в 1715 году и не добившееся успеха, составляет исторический фон романа, позволяющий раскрыть особенности и дух той эпохи и даже последующих эпох истории Великобритании. Об этом мы и поговорим в настоящей статье.
Потерянный трон
Как известно, взаимоотношения Англии и Шотландии, двух независимых государств, делящих остров, в течение многих веков были напряжёнными. То и дело вспыхивали войны, но вместе с тем истории королевств всё теснее переплетались друг с другом, пока не стали одной общей историей.
В 1603 году произошло знаменательное событие – на английский престол впервые взошёл шотландский король – Яков I, сын обезглавленной Марии Стюарт. Важно, что Яков был католиком, в то время как протестантизм находил всё больше сторонников и в Шотландии, где оформились соперничающие партии протестантов–пресвитериан и прокатолических консерваторов, и в Англии. Естественно, религиозные трения продолжились и во времена английского правления Якова, который старался соблюсти баланс, но вызывал недовольство обеих партий (отсюда, например, «Пороховой заговор», организованный именно католической партией). Было и политическое противостояние с парламентом, желавшим ограничить абсолютистские притязания монарха.
Тем не менее, революция в Англии случилась только при преемнике Якова – Карле I, которому отрубили голову. К такому исходу привело, главным образом, его желание усилить и свою власть в противовес традиционным правам сословий, и роль церкви, церкви, кстати, не католической, а англиканской. Несмотря на принадлежность Карла династии Стюартов, революция против него началась с бунта в Шотландии, причём именно из–за внедрения новой англиканской литургии. Казнили Карла в 1649 году, и только спустя 11 лет на престол сел новый король Карл II. Он рос во Франции, в результате чего всегда испытывал симпатии к католичеству, а незадолго до своей смерти и вовсе стал католиком. Католиком был и последний Стюарт на английском престоле – Яков II, которого изгнали из страны в результате «Славной революции» 1688 года.
Его потомки долгое время жили во Франции, признававшей их законными наследниками английской короны. Короны, которую надел на себя приглашённый из Голландии Вильгельм Оранский. А у потомков Якова II так и не вышло вернуть себе трон, хотя попытки они делали. И эти попытки Вальтер Скотт описал в своих книгах. Уже первый его роман – «Уэверли» – посвящён попытке внука Якова II, Карла Эдуарда Стюарта, свергнуть Ганноверскую династию, воцарившуюся в тогда уже объединившемся королевстве (это восстание датируется 1745-м годом). А в «Робе Рое» показано предыдущее восстание, 1715 года, когда свою попытку возвращения предпринял «средний» претендент – Яков III, сын короля, родившийся в год Славной революции.
Впрочем, восстанию в книге уделяется не так уж много внимания, вероятно, потому, что заговор был раскрыт довольно быстро и ничего опасного для царствующего «ганноверца» Георга у Якова не получилось. Зато отношение к враждующим партиям служит в книге как личностной характеристикой персонажей, так и внутренней пружиной их действий и конфликтов. Сторонники короля–протестанта Георга ненавидят католиков–якобитов, и те платят им взаимностью. Сам же Скотт старается быть выше этой схватки: с одной стороны, главный его герой, Фрэнк Осбалдистон, сторонник действующего короля и даже записывается в армию во время восстания, с другой же стороны, часть его родственников, возлюбленная Диана и даже горец–разбойник Роб Рой, находятся на стороне Якова. То есть Скотт пытается показать, что это не национальное противостояние англичан и шотландцев, это гражданское и религиозное противостояние внутри обоих народов, даром что претендент Яков происходит из шотландской династии Стюартов. Причём ко времени написания романа (1817 год) это противостояние уже значительно потускнело и не имело былой остроты.
Эгоизм как этический номинализм
Чего не скажешь о другом противостоянии, которое для романтика Скотта имело принципиальное значение – между благородными людьми чести и эгоистичными людьми наживы. В романе есть и те, и другие. Но вот можно ли наложить политико–религиозную матрицу тех событий на мировоззренческую матрицу их участников? Иначе говоря, зависит ли занимаемая героем нравственная позиция от политической? В целом, конечно, нет. Но есть нюансы…
Дело в том, что в романтической картине мира доблесть, заступничество за слабых, верность идеалам и благородство – это преимущественно средневековые добродетели, восходящие к рыцарскому кодексу чести. Логично, что остатки средневековья вступают в тяжёлое противоречие с современными представлениями – ценностями эпохи Модерна.
А какие представления для Великобритании того времени были максимально актуальными и современными? Ну, например, доктрина разумного эгоизма, предполагающая приоритет личных интересов индивида над общественными. В Англии Нового времени формировался комплекс идей, предполагающих суверенность человека от любых коллективных идентичностей, его атомизацию, экономическую и политическую свободу от государства–ночного сторожа. В своей общественной жизни человек должен преследовать исключительно личные, эгоистические интересы, стремиться к максимизации выгоды, а общество – это не органическое, а механическое единство индивидов, в котором коллективное благополучие достигается само собой – как производная частных, эгоистических усилий.
Предпосылки такого взгляда на мир кроются ещё в средневековом номинализме, расцветшем именно в Англии. Этот вариант разрешения спора об универсалиях предполагает, что объективно существуют не общие понятия и идеи, а материальные единичные вещи, а понятия – лишь продукт деятельности нашего ума.
Протестуя против наделения понятий собственным онтологическим статусом, номиналист Уильям Оккам и сформулировал свою известную максиму о недопустимости плодить сущности без меры. Среди реальных сущностей есть вещи и есть люди, но нет идей и прочих метафизических объектов. Неудивительно, что именно в Англии получил развитие эмпиризм, в котором властвует не общее, а частное, а общее знание формируется путём индуктивного восхождения от единичных фактов о мире. Экстраполяция подобных философских принципов на область политики, экономики и общественной жизни была лишь делом времени.
Всё это постепенно формировало специфические ценности английского общества, в которых личное преуспеяние за счёт производственной или коммерческой деятельности значило гораздо больше, чем родовитость и наследственное владение титулами. И протестантизм помог «освятить» эти принципы, сделав предпринимательство ещё более социально одобряемым занятием. Занятием, которому посвятил жизнь отец Фрэнка Осбалдистона, основатель богатого торгового дома, без колебаний отказавшийся от другого «дома» – родового замка, веками переходящего от отца к старшему сыну, с галереей дорогих сердцу любого аристократа портретов предков. Пусть этим балуется младший брат – сэр Гилдебранд Осбалдистон со своим выводком деревенских сквайров унылого Нортумберленда. А если и свой собственный сын Фрэнк забил голову романтическими бреднями и взялся за поэтический перевод «Неистового Роланда» Ариосто вместо почтенных торговых операций, то пусть отправляется туда же. Он и отправился.
Торжество «современности»
А Лондон продолжал быть в руках сторонников Ганноверской династии, правившей королевством до 1901 года.
Это при них Великобритания стала мощной торговой державой, обрела колонии, развила промышленность и жутко разбогатела. Не было у королей этой династии стремления к абсолютизму, их власть стала едва ли не декоративной, а парламент, напротив, невиданно усилился. Возможно, в этом и был главный резон приглашать в страну эту династию из немецкого Брауншвейга, первый представитель которой даже не знал английского языка: пусть правят, но не мешают местной протестантской аристократии богатеть, причём уже на капиталистических, а не феодальных принципах. Разумеется, и землевладение никуда не делось, оно тоже источник дохода, но без промышленности и торговли этого едва хватит на то, чтобы содержать фамильный замок.
Средневековье в Англии осталось только как красивая традиция, как церемония, как ритуал, а дух его съеден и переварен ненасытимым духом Модерна.
Либерализм и разумный эгоизм – вот новая английская религия!
Но как же долг и честь, как же верность и преданность, как же семейные традиции и забота о малых мира сего? А вот этим пусть пробавляются хранители старинных идеалов, доживающие свой век в провинции и мечтающие о возвращении Стюартов, хотя на практике представители этой династии были далеки от указанных идеалов. А кроме этих ностальгирующих аристократов – шотландские горцы, живущие как бы в параллельном мире: они сохранили полностью средневековый уклад, существующий бок о бок с современным укладом, и средневековые же представления о должном. Отнюдь не случайно, что благородный разбойник Роб Рой у шотландцев действовал в первой половине XVIII века, в то время как у англичан схожая легенда относится к XIII веку. Тогда, конечно, ещё не были развиты представления о незыблемости частной собственности, да и эгоизм не казался столь разумным. Простительные заблуждения! Но вот придерживаться тех же воззрений спустя пять веков – как такое возможно в «цивилизованном государстве»?
А вот ещё пример отсталости: атомизация индивида в английской философии имеет социальным следствием распад традиционной семьи. Семья тоже становится атомарной, или, лучше сказать, буржуазной – родители и дети. А шотландцы до сих пор не изжили клановую гордость, и даже четвероюродного брата считают близким родственником. Семиюродный брат, конечно, уже не столь близкий, но всё равно родственник, и за него сложат голову, возникни угроза его чести. Какой уж тут эгоизм…
Логично, что и горцы из романа Скотта, возглавляемые Робом Роем, оказываются в восстании 1715 года на стороне католиков–якобитов.
Таким образом, писатель очень тонко, через хитросплетения сюжета и поступки героев, подводит нас к мысли: а может, политико–религиозный разлом всё–таки накладывается на мировоззренческий, и занимаемая героем нравственная позиция зависит от религиозной и политической? Мысль слишком смелая, и главный герой Фрэнк Осбалдистон вроде бы служит её опровержением – он же благороден, он же человек чести, он же дружит с Робом Роем, он же помогает якобитке Диане и её отцу, а потом и женится на ней. И именно Фрэнк, кстати, получает в наследство замок его дяди Гилдебранда, когда сам он и все его сыновья погибают в ходе восстания. Только вот не живёт он там печальным сельским рыцарем–поэтом, он соглашается с желанием отца и садится за конторку, став обычным торговцем. А все его приключения – ну что ж, с кем в молодости не случается романтических приключений, ведь и с самой Англией они в юности её истории случались. Но ведь надо и повзрослеть, промышленность и торговля не ждут, разумный эгоизм, опять же…
Рыцари изгнаны или убиты, шотландцы покорены и поставлены в стойло, а торгаши и колонизаторы повсеместно торжествуют. Именно таким вот Фрэнкам Осбалдистонам, сетует романтик Вальтер Скотт, и досталось объединённое британское королевство.
Самое неромантичное и эгоистичное государство в мире.
