РI: Наш сайт уже обращался к теме происходящих на Украине гонений на РПЦ. Неуклюже вмешиваясь в сугубо конфессиональный конфликт, светская власть на Украине превращает таким образом религиозный вопрос в остро-политический, как это в свое время “блестяще” сумел сделать Людовик XIV в истории с янсенизмом. О том, что такое янсенизм, каковы его истоки, формы и вообще – история – рассказывает известнейший историк Французской революции Александр Чудинов.
***
История янсенизма, религиозного движения в католической церкви XVII-XVIII веков, полна парадоксов. И первый из них состоит в том, что движение это назвали по имени человека, ни сном ни духом не собиравшегося противиться церковной и, тем более, светской власти, с чем янсенизм, в конечном счете, будет неразрывно ассоциироваться. Корнелиус Янсений (1585-1638), уроженец Испанских Нидерландов, ученый-схоласт, проведший свой относительно недолгий век в изучении и преподавании теологии, не только не бунтовал против властей предержащих, но и сам принадлежал к высшей церковной иерархии как епископ Ипра.
Тихая жизнь Янсения протекала, однако, в бурное время. Католическая церковь, с трудом выдержав в предшествующее столетие мощный натиск Реформации, вступила теперь в эпоху Контрреформации, пытаясь хотя бы частично отвоевать у протестантизма ранее утраченные позиции. Для этого деятели католицизма избирали разные пути. Появившееся в условиях протестантского натиска Общество Иисуса предлагало противопоставить врагам католической веры свою строгую военную дисциплину и более чем гибкую мораль, выражавшуюся принципом «цель оправдывает средства», благодаря чему наименование его членов – иезуиты – стало нарицательным для людей лживых и безнравственных.
Оппоненты иезуитов в лоне церкви, напротив, считали необходимым бороться с протестантами их же оружием, используя, подобно кальвинистам, учение Блаженного Августина о предопределении. Согласно этой доктрине, свободы воли, столь любезной иезуитам, вообще не существует: спасутся лишь те, кто Божественной благодатью изначально предопределен к спасению. Именно вера в собственную избранность давала сторонникам кальвинизма, к которым, в частности, принадлежали британские пуритане и французские гугеноты, ту внутреннюю силу, что позволила им выстоять в годы гонений и Религиозных войн. Она же лежала в основе суровой пуританской морали.
Книжный червь Янсений, далекий от политических бурь, потрясавших континент, тем не менее, чутко следил за богословскими спорами между католическими теологами, и сам принял в них участие, написав в защиту идеи предопределения трактат «Августин». Это сочинение, увидевшее свет через два года после смерти автора, носило довольно абстрактный характер и было чуждо какому-либо духу ниспровержения. Разве что сторонники доктрины предопределения могли почерпнуть в ней теоретические аргументы против воззрений иезуитов.
Основателем же собственно янсенизма стал однокашник и друг Янсения, французский церковный деятель Жан Дювержье де Горанн (1581-1643), больше известный как аббат Сен-Сиран. Духовный наставник женского монастыря Пор-Руаяль близ Парижа, Сен-Сиран, обладавший незаурядным умом и даром убеждения, сделал эту обитель при содействии ее настоятельницы Анжелики Арно настоящим центром притяжения для всех, кто скорбел об упадке христианской морали и был недоволен влиянием иезуитов. «Янсенисты», как стали называть последователей Сен-Сирана, селились возле Пор-Руаяля светской общиной, работали на осушении болот и преподавали в созданной ими же школе. Хотя их оппозиция иезуитам носила сугубо нравственный и философский характер, она вызвала недовольство Общества Иисуса. По его настоянию, кардинал Ришельё заточил Сен-Сирана в Венсенский замок, откуда тот вышел лишь незадолго до собственной кончины.
Тем не менее, и после смерти основателя янсенистской общины та не только продолжила свое существование, но и приобрела еще большую популярность в высшем обществе, во многом благодаря усилиям семейства Арно. Брат настоятельницы Антуан Арно Великий (1612-1694) прославился как блестящий теолог и критик иезуитов, а ее младшая сестра Агнесса после смерти Анжелики возглавила обитель. Наиболее известным из янсенистов Пор-Руаяля стал знаменитый математик, физик и философ Блез Паскаль. В школе же Пор-Руаяля учился великий в будущем драматург Жан Расин.
Янсенистское движение по-прежнему сохраняло исключительно духовный характер, однако в силу своего принципиального неприятия моральной доктрины иезуитов представляло несомненную угрозу их влиянию. Не рассчитывая в тот момент на поддержку со стороны французской монархии, боровшейся с Фрондой, иезуиты обратились за помощью к папе Иннокентию Х. Он откликнулся на их призыв и в 1653 г. издал буллу Cum occasione, осудив как еретические ряд положений книги Янсения «Августин». Стремясь ослабить впечатление от папской буллы янсенисты, не испытывая недостатка в опытных теологах, развернули активную богословскую дискуссию, доказывая, что осуждение папы не относится собственно к их доктрине.
Однако следующий папа Александр VII три года спустя буллой Ad sacram подтвердил, что как раз таки относится. Опять развернулась многолетняя словесная баталия, эпизодически сопровождавшаяся организационными выводами, вроде изгнания Арно Великого из Сорбонны. Продолжалась она до самой смерти Александра VII (1668), преемник которого Климент IX притушил остроту противостояния, соблюдая в этом споре нейтралитет.
Борьба между иезуитами и янсенистами приняла «позиционный» характер ‑ памфлеты, трактаты, судебные процессы ‑ и в целом не выходила за рамки богословской дискуссии, участники которой одинаково враждебно относились к протестантам. Ситуацию этого вялотекущего идейного конфликта взорвало грубое и неуклюжее вмешательство светской власти.
Людовик XIV, долгое время проявлявший полную индифферентность к вопросам веры, вдруг в конце своего долгого правления (1643-1715) деятельно занялся государственным регулированием религиозной сферы. Во многом это было связано с причинами личного характера. Обращаясь в молодости весьма вольно с нормами традиционной морали и практикуя многочисленные внебрачные связи, «король-солнце» с приближением старости начал терзаться раскаянием за былые грехи. После смерти в 1683 г. королевы Марии-Терезии он и вовсе покончил с адюльтерами, заключив тайный брак со своей последней фавориткой маркизой Ментенон. Ханжа и святоша, она находилась под сильным влиянием духовника-иезуита и соответствующим образом настраивала короля. Первым в жертву за прегрешения юности монарх принес Нантский эдикт 1598 года, в свое время положивший конец Религиозным войнам между католиками и гугенотами. В 1685 г. он был отменен, протестанты объявлены вне закона и поставлены перед выбором: сменить веру или эмигрировать. Последователи Янсения, считая себя истинными приверженцами Контрреформации, приветствовали подобные гонения на «ересь» протестантизма. Однако двадцать лет спустя им пришлось испить точно такую же горькую чашу. В этом второй парадокс янсенизма: сформировавшаяся в лоне католической церкви когорта интеллектуалов, считавших себя ее истинными защитниками от приверженцев Реформации, сама подверглась преследованиям ровно на таких же основаниях, что и те, с кем она собиралась бороться.
Слабо разбираясь в теологических вопросах и с годами все больше попадая под духовное влияние иезуитов, старый король счел янсенизм такой же «ересью», как протестантизм. В 1705 г., по просьбе Людовика, папа Климент XI издал буллу Vineam Domini, подтвердившую буллу 1656 г. с осуждением многострадального трактата Янсения «Августин». Монастырь Пор-Руаяль отказался принять ее, за что в 1709 г. был закрыт, год спустя разрушен до основания, а покоившийся на его кладбище прах основоположников янсенизма развеян по ветру.
В 1713 г. папа по просьбе Людовика XIV принял еще одну буллу Unigenitus. Формально речь в ней шла об осуждении книги теолога Паскье Кенеля (1634-1719) «Моральные рассуждения о Новом Завете», впервые опубликованной еще в 1668 г. Однако Кенель после смерти Арно Великого был наиболее влиятельным янсенистским богословом, и фактически в его лице булла осуждала все янсенистское движение. Но на сей раз «король-солнце», подталкиваемый иезуитами и мадам Ментенон, зашел слишком далеко. Настойчивые обращения к папе с просьбами о вмешательстве во внутрифранцузские религиозные дела ставили монарха в ложное положение, поскольку воспринимались его подданными как ослабление традиционной автономии галликанской церкви от Рима. Поэтому булла Unigenitus встретила враждебный прием не только у янсенистов, к тому времени уже не слишком многочисленных, но и у всех сторонников галликанизма.
Пятнадцать французских епископов с архиепископом парижским кардиналом Ноайем во главе отказались принять буллу. Их поддержали широкие круги низшего духовенства и рядовых прихожан. Людовик XIV попытался надавить на непокорных, но оказалось, что на сей раз действие встречает активное противодействие. И даже канцлер, высшее должностное лицо в системе королевской юстиции, предпочел подать в отставку, когда монарх потребовал у него привлечь к ответственности епископа города Мец, осудившего буллу Unigenitus.
С кончиной Людовика XIV прежний нажим на янсенистов ослаб, так как герцог Орлеанский, регент при малолетнем короле Людовике XV, был довольно безразличен к вопросам религии. Это приободрило противников буллы Unigenitus, число которых продолжало расти. К протестам против нее присоединились богословы Сорбонны, Нанта и Реймса, триста священников парижской епархии и другие духовные лица. В результате столь широкого движения, захватившего многих приходских кюре, их усилиями янсенизм, изначально носивший преимущественно элитарный характер, «ушел в народ», став религией значительной части горожан и даже крестьян. Их главными противниками и соответственно сторонниками буллы выступало подавляющее большинство епископата, имевшее также немало приверженцев в высшем свете. Любопытно, что разделение благородного общества на тех, кто принимал буллу, и тех, кто ее отвергал, нашло отражение даже в расцветке бантов, которые дворяне повязывали на шпаги: у сторонников буллы такие банты были красно-черными, у противников – бело-красно-желтыми.
Папа, издавший буллу Unigenitus отнюдь не по своей инициативе, а по просьбе Людовика XIV, теперь не мог отозвать ее, не потеряв лицо. Дальнейшая затяжка с принятием буллы грозила Франции ухудшением отношений со Святым престолом, а это по внешнеполитическим причинам было в тот момент весьма нежелательно. В результате, герцогу Орлеанскому пришлось отказаться от нейтралитета и попытаться разрешить конфликт, убеждая «отказников» принять буллу. Однако ему пришлось столкнуться с могучим противником, сломить сопротивление которого даже регенту оказалось не под силу. Речь идет о главном из так называемых суверенных судов королевства – Парижском парламенте, занимавшем вершину пирамиды судебных органов Франции.
Пожалуй, не было во Франции Старого порядка более опасного соперника у монархии, чем парламент, а точнее – парламенты, поскольку, помимо Парижского, существовал еще и ряд провинциальных парламентов, связанных со столичным узами солидарности. Их противоборство с королевской властью имело давнюю историю, уходя вглубь веков. Парижский парламент выделился из Королевского совета еще в XIII в., превратившись со временем в самостоятельный институт власти с высокой степенью независимости от короны. Во многом эта независимость определялась тем, что с XVI в. государство продавало судейские должности, которые, таким образом, становились частной собственностью покупателей. Владельцы их не могли быть смещены со своих постов даже самим королем без выплаты хозяину полной стоимости должности, а поскольку излишка денег в казне никогда не было, массовая замена членов парламентов на более лояльных властям оказывалась просто не по карману. Между тем, парламенты обладали не только широкими полномочиями в сфере правосудия, но имели возможность оказывать реальное влияние и на процесс законотворчества. Любой закон получал силу только после регистрации его парламентами, что фактически давало им право вето. Нередко они регистрировали закон с поправками, существенно менявшими его содержание. Парламентам подчинялась также значительная часть полиции, что позволяло им в определенных ситуациях выступать и в качестве исполнительной власти.
Не удивительно, что обладая столь широкими полномочиями, суверенные суды периодически предъявляли претензии на политическую власть, особенно в те периоды, когда монархия попадала в затруднительную ситуацию. Так было во время пленения испанцами Франциска I, и в эпоху борьбы Генриха IV против Католической лиги, и в период несовершеннолетия Людовика XIII. В малолетство же Людовика XIV суверенные суды Франции с Парижским парламентом во главе и вовсе вступили в гражданскую войну с королевским правительством. Эти события известны как Фронда.
В зрелые годы Людовик XIV сумел добиться от судейских покорности, лишив их возможности вмешиваться в политику, однако после его смерти, когда на троне вновь оказался ребенок, парламенты опять подняли голову и ждали только подходящего момента, чтобы заявить о своих политических притязаниях. Конфликт вокруг буллы Unigenitus дал им для этого благовидный предлог. В истории янсенизма случился очередной парадокс: возникший как сугубо духовное явление в среде далеких от политики интеллектуалов, он превратился теперь в знамя именно политической оппозиции, противостоявшей центральной власти.
В правление Людовика XV янсенизм ассоциировался преимущественно с борьбой судейской аристократии против высшей церковной иерархии и правительства. После окончания Регентства и объявления короля совершеннолетним (1723) реальная власть оказалась в руках бывшего воспитателя юного монарха, кардинала Флёри, последнего из «великих кардиналов» французской истории. Тонкий дипломат, успешно используя метод кнута и пряника, он сумел добиться признания буллы Unigenitus всеми французскими епископами и Сорбонной, лишив тем самым янсенистов опоры в высшей церковной иерархии. Главным политическим оплотом янсенизма оставались парламенты, и Флёри повел наступление на них. В 1730 г. ему удалось принудить Парижский парламент зарегистрировать буллу Unigenitus в присутствии короля, возражать которому никто не имел права.
Однако борьба продолжалась. Страну наводнило множество янсенистских памфлетов, направленных против папы и его приверженцев – ультрамонтан – среди французского духовенства. Авторы ставили под сомнение право светских властей вмешиваться в религиозные споры. Правительство преследовало издателей и распространителей подобной литературы. Парламент, напротив, брал их под защиту и, в свою очередь, приказывал сжигать наиболее радикальные ультрамонтанские памфлеты. Лишь в 1733 г. Флёри, применив самые решительные меры от ограничения права парламента подавать официальные протесты (ремонстрации) до ссылки наиболее несговорчивых судейских, заставил его прекратить открытую поддержку янсенизма, который отныне продолжал свое существование преимущественно на низовом уровне – среди рядовых верующих и приходских кюре.
Новый виток противостояния начался после завершения дорогостоящей и неудачной войны за Австрийское наследство 1740-1748 гг. Оппозиционные настроения в обществе достигли критического предела и требовался лишь предлог, чтобы они выплеснулись наружу. Таким предлогом стали вновь вспыхнувшие распри между епископатом католической церкви и янсенистами. Парижский архиепископ запретил причащать тех прихожан, кто не мог предъявить свидетельство об исповеди у священника, признающего буллу Unigenitus. В результате, похороны людей, лишенных последнего причастия за свои янсенистские убеждения, стали выливаться в многотысячные демонстрации. В защиту янсенистов вновь выступили парламенты, начавшие привлекать к суду тех священнослужителей, кто отказал верующим в причастии. Между епископатом и судейскими разгорелась настоящая «война деклараций». Даже такой, казалось бы, сугубо частный вопрос, как реформа системы общественных госпиталей, находившихся в ведении церкви, мог вылиться теперь в затяжной юридический конфликт с ярко выраженным политическим подтекстом. В 1752 г. парламент даже попытался отдать под суд самого парижского архиепископа.
Правительство старалось удерживать обе стороны от крайностей, однако чаще все же брало под защиту церковь. Это создало в народе парламентам репутацию борцов против «тирании» правительства и епископата. Городские «низы» плохо разбирались в теологических и юридических тонкостях дебатов и думали, будто парламенты защищают интересы бедняков. Чувствуя широкую поддержку общественного мнения, судейские предъявляли все более далеко идущие претензии на участие в управлении. Они утверждали, что суды королевства являются главными хранителями законности. Отказы парламентов в регистрации постановлений Королевского совета стали постоянной практикой. В своих ремонстрациях, издаваемых нередко по достаточно частным вопросам, суверенные суды критиковали действия светской власти и церкви в целом.
Кульминацией антиправительственной кампании стало в январе 1757 г. покушение на жизнь короля. Некто Робер-Франсуа Дамьен, поработав слугой в домах ряда советников парламента, настолько оказался под впечатлением от их велеречивых рассуждений за столом о «тирании» власти, что напал с перочинным ножом на Людовика XV и ранил его. Испугавшись происшедшего, Парижский парламент, который сам ранее возглавлял антиправительственную оппозицию, поспешил засвидетельствовать свою лояльность королю и осудил Дамьена на мучительную казнь.
Впрочем, по мере развития Семилетней войны 1756-1763 гг., складывавшейся для Франции крайне неудачно, оппозиция парламентов вновь ожила и постепенно приобретала весьма широкий размах, вылившись в непрестанные нападки на правительство. В Безансоне, Бордо и Руане местные парламенты при поддержке подчиненных им судов даже развернули кампанию за изгнание неугодных им представителей центральной власти из этих провинций.
Апогеем же политического янсенизма парламентов стало изгнание из Франции иезуитов, традиционных противников янсенистов. Решение об этом принял сначала парламент Руана в феврале 1762 г., после чего оно было поддержано всеми остальными парламентами. Король, избегая нового затяжного конфликта с судейской корпорацией в военное время и рассчитывая взамен получить с ее стороны поддержку правительственных мер по упорядочению финансов, пошел навстречу и в ноябре 1764 г. подписал эдикт о прекращении деятельности Общества Иисуса на территории Франции.
И вновь вышел парадокс: победа янсенизма над своими главными врагами для него самого стала лебединой песней. С изгнанием иезуитов янсенизм утратил былой протестный заряд и соответственно идеологическую привлекательность в глазах политической оппозиции. Борьба парламентов против королевского правительства будет продолжаться и далее, всё больше расшатывая государственные институты до самой Революции, которая покончит и с монархией, и с судейской аристократией, ‑ но только будет эта борьба идти уже совсем под другими лозунгами.
Янсенизм, завершив героический период своей истории, также просуществует до Революции среди части населения, но в основном как специфическая традиция воспитания в духе пуританской морали. Характерная для него нетерпимость к иноверию проявится во время Революции довольно причудливым образом. Революционеры, прошедшие в юности школу янсенистского воспитания, окажутся среди наиболее яростных гонителей католической веры. В Западной Франции национальная гвардия из горожан-янсенистов будет проводить в сельской местности церковную реформу методами, напоминавшими печально известные «драгонады» Людовика XIV. Выходец же из ортодоксально-янсенистской семьи Жильбер Ромм станет автором революционного календаря, имевшему целью изгладить из памяти граждан всё, что могло бы напоминать им о христианстве.
Возникший изначально для защиты католической церкви, янсенизм на закате своего существования превратился в ее гонителя. И это ‑ последний из парадоксов его полуторавековой истории.
