Год 2023-й – новый год – начат, выходные дни далеко позади, настало время для серьёзного разговора. В том числе, для подведения итогов прошлого года – или, что шире, правильнее, для подведения итогов важнейшего этапа в истории новой России. И оттолкнуться тут стоит от личности Николая Яковлевича Данилевского, родившегося 16 декабря (по другой версии, 10 декабря) 1822 года в Орловской губернии.
Да, всё верно: в декабре прошлого года, совсем недавно, исполнилось ровно 200 лет со дня рождения большого русского мыслителя. И я внимательно наблюдал за событиями вокруг этой знаковой даты. Наблюдал и изумлялся: как так?! Казалось бы, исполнилось ровно 200 лет со дня рождения большого (я бы сказал – великого) русского мыслителя – и вот он, прекрасный повод для того, чтобы вспомнить о Данилевском: снять специальные передачи, провести круглые столы, устроить масштабные мероприятия, но… где это всё?
Пустота, тишина, за редким исключением, молчание. Ни до его дня рождения, ни после.
Мелькали отдельные исключения, но мы же ведь говорим о масштабных событиях, правда? А не о частностях, пусть порою и весьма симпатичных. И, честно сказать, не представляю, чтобы где-то на Западе, том самом порочном и грозящем вот-вот всё отменить, так бы отнеслись к своему наследию и к своим классикам. А вот у нас, в России, решили, в общем-то, и не заметить человека, ещё в 1869-м году сформулировавшего то, что сейчас звучит отовсюду. Ещё и подчас с претензией на оригинальность.
О Данилевском не то чтобы забыли, нет, но скажем так – толком не вспомнили, хотя, как минимум, дата предполагала. Но ведь и при жизни Николай Яковлевич, будем откровенны, не входил в первый ряд почитаемых мыслителей, его не обласкали вниманием и, в общем-то, так и не удосужились толком прочесть. «Прозёванный гений» – так назвал поэт Игорь Северянин выдающегося писателя Николая Лескова. Полагаю, к Данилевскому эти слова тоже более чем применимы. Он и ушёл без особого внимания к своей персоне, а пояснения к его работам – и в этом тоже кроется отдельная печаль и проблема – давали уже последователи и апологеты, коих тоже не особо жаловали.
Достаточно сказать, что долгое время могила Данилевского была заброшена, забыта, а после закатана в асфальт. Было известно, что Николай Яковлевич скончался во время поездки в Тифлис, а потом тело его перевезли обратно в Крым. Да, Николай Яковлевич родился, как я уже сказал, в Орловской губернии, но треть жизни провёл в Тавриде. К слову, 2022-й год на полуострове был объявлен годом Данилевского в Крыму. В судьбе его могилы, в том, как к ней отнеслись, как закатали в асфальт, сквозит печальный дух времени, когда место упокоения большого русского мыслителя столь долго, более века, оставалось бесхозным, заброшенным и чуть ли не осквернённым. Только в конце XX века группа исследователей во главе с Сергеем Киселёвым начали восстанавливать могилу Николая Яковлевича, а в 2007 году на ней установили памятник Данилевскому (тоже дико, но единственный в России).
Всё это позорно и дико, на самом деле. Ведь Николай Яковлевич всегда оставался знаковой, выдающейся фигурой для русского пространства. Он был не только историком, философом, историософом, но и биологом, климатологом. При этом Николай Яковлевич являлся одним из самых последовательных критиков учения Чарльза Дарвина. И тут важно отметить, что речь шла не только, а, может, и не столько о фактологической стороне вопроса, сколько о смысловой нагрузке теорий английского натуралиста, о его целеполагании. Данилевский писал о, если можно так выразиться, метафизической слабости учения Дарвина. Человек произошёл от обезьяны? Пусть так, но для чего? Ради чего? И что дальше? В чём в принципе состоит экзистенция и смысл жизни человеческой?
Для Данилевского было важно смысловое наполнение. Наука в его системе координат не обосабливалась от культуры и метакультуры. Более того, Николай Яковлевич, устремляя проницательный взгляд в будущее, ясно видел, к чему приводит торжество радикального дарвинизма, интегрированного в либерально-рыночную модель. Это вовсе не конец истории, коему самодовольно ухмыляется последний человек Фукуямы – скорее наоборот: это скатывание в тотальное одиночество, где вместо Бога отформатированному потребителю подсунут симулякры мудрости (а по факту – ложной мудрости), как плюшевую игрушку синтепоном, набив тем, что древние греки называли amathia (то, что обратно мудрости).
Однако, конечно, не за критику учения Дарвина в первую очередь любят и ценят Николая Яковлевича Данилевского. В истории он прописал себя, прежде всего, своим монументальным трудом «Россия и Европа», опубликованном в 1869-м году. Делаю на этом акцент, потому что в книге проговорены вещи, которые давно стали хрестоматийными. Забавно, к слову, наблюдать, как сейчас их, точно драже в романе Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль, пригоршнями раскидывают на ток-шоу щедрые на прогорклые банальности «эксперты», плохо знающие или вообще незнающие первоисточник. С умным и не очень умным видом они, безбожно упрощая и искажая, повторяют то, что Данилевский проговорил ещё два века назад.
Николай Яковлевич писал о цикличности истории, о классификации культурно-исторических типов, вступающих в противоборство друг с другом, о противостоянии России и Европы. Он, пусть и не без огрех, шероховатостей, выстроил картину мира, которую сейчас в той или иной степени разделяют многие. историки Именно Данилевского называют чуть ли не первопроходцем цивилизационного подхода. Позднее примерно в той же парадигме станут мыслить и Освальд Шпенглер, и Арнольд Тойнби, и, конечно, Самюэль Хантингтон, чья работа «Столкновение цивилизаций» начала 90-х годов прошлого века считается канонической для политиков и политологов, да и просто обязательна к ознакомлению любому мыслящему человеку. Хотя тут есть некоторый подлог: ведь сталкиваются всё же не цивилизации, а, как и всегда было в истории, нации и государства. Однако в основе этих противостояний лежат именно цивилизационные различия и противоречия, и тут мы неизбежно говорим о язык, культуре, религии и даже быте.
Но всё же, справедливости ради отметим, нечто похожее учению Данилевского в том или ином виде частично существовало и до него. Достаточно, к примеру, назвать имя немецкого учёного Иоганна Готфрида Гердера. Правда, не знаю, не уверен, что Николай Яковлевич читал его труды. Но принципиально важно другое: пусть Данилевский и не был абсолютным первопроходцем, предтечей цивилизационного подхода, но, пожалуй, именно он предельно ясно и чётко сформулировал суть столкновения государств и цивилизаций, а ещё имел смелость сказать о том, к чему это приведёт в будущем (то есть, в нашем с вами настоящем). И во многом Николай Яковлевич оказался пророчески прав.
Тут, конечно, важно понимать, время и контекст, эпоху, в которой он создавал свой труд. А это было время после Крымской войны, когда поэт риторически вопрошал у народа и власть имущих «неужели русский солдат вернётся к тому же?», после Крымской войны, ставшей точкой отсчёта и засечным камнем нового мира. И, действительно, она задала новые стандарты и в военном деле, и в медицине (сёстры милосердия, открытия Пирогова), и в информационной сфере (первые фотокорреспонденты, фронтовые журналисты, идеологическая война, первые фейки), и даже в моде (регланы, кардиганы, «балаклавы» – это оттуда).
При этом, по сути, именно тогда появилось понятие «коллективного Запада». Да, сейчас мы без перерыва слышим это словосочетание с экранов, читаем его на страницах газет и айпадов, но какова его предыстория? Так вот, именно Крымская война вместе с Опиумной войной породили коллективный Запад: причём, в его блоковом виде. То есть Запад как военный, идеологический, смысловой блок (из этого прорастут в будущем и НАТО, и Евросоюз, и другие подобные организации).
Данилевский очень чутко уловил это. Был и ещё один мыслитель, почуявший ветер перемен – Пётр Чаадаев. Тоже, кстати, как и Данилевский, Яковлевич. Но Чаадаев появление коллективного Запада скорее приветствовал. А вот Данилевский, наоборот, отнёсся к нему со всей критической настороженностью, диагностировав, как мощнейшую угрозу для России, ту, что на многие века нависнет над русским народом и не отступит, пока не подчинит, не подавит, не выпьет, точно молоко из пакета. И тогда Николай Яковлевич заявил, что если Россия хочет выжить, то она должна остаться собой. Только так – с упорным сбережением своей идентичности, независимости, самобытности. Или ей предначертан другой путь: Россия станет чем-то вроде колонии Запада (необязательно административно), и тот использует её как кормовую и ресурсную базу, станет её доить, пока та не иссякнет. Это поглощение, но не слияние, а нечто, подобное тому, как паук оплетает насекомое паутиной и постепенно высасывает из него все соки.
Смело? Безусловно. Возможно, потому Данилевский и не был в полной мере прочитан, услышан. Объясняться за него, как я уже говорил, пришлось его апологетам и последователям, которым, надо заметить, тоже приходилось весьма непросто. И, конечно, за то, что труды Николая Яковлевича – и, прежде всего, работа «Россия и Европа» – всё же широко прозвучали, актуализировались, а не легли на пыльные антресоли истории, благодарить нужно в первую очередь философа и литературного критика Николая Страхова; ну и, пусть и немного в ином контексте, философа Владимира Соловьёва.
Ведь время тогда для русской мысли – как, впрочем, и сейчас, как, впрочем, и всегда – было непростое: либералы, западники давили, занимая ключевые позиции и играя главные роли. Неудивительно, что концепции Данилевского тут же постарались разбить, разгромить, а самого автора обвинили в русском шовинизме, сделав чуть ли не вдохновителем будущих черносотенцев. Может ли быть иначе там, где положение вещей в интеллектуальных кругах насколько беспощадно, настолько и точно охарактеризовал Василий Розанов: «У француза — «chere France», у англичан — «Старая Англия», у немцев — «наш старый Фриц», и только у прошедшего русскую гимназию и университет — «проклятая Россия».
Меж тем некоторая радикальность позиции Данилевского, неточности которой он и сам признавал, во многом объяснялись тем, что она отчасти являлась лишь реакцией на нравы и настроения, царившие тогда в обществе. Они немногим отличались от тех, что мы наблюдаем сейчас, когда России и русского стесняются в первую очередь свои же. Данилевский же имел мужество заявить, что никогда Запад не воспримет Россию как равную, как свою. Он никогда не станет партнёрствовать с нею, потому что суть конфликта лежит во внутренних, цивилизационных противоречиях. Позднее, уже в первой половине XX века, Освальд Шпенглер максимально жёстко артикулирует это: ««Настоящий русский нам (европейцам – П. Б.) внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времени задолго до Конфуция, если бы он внезапно появился среди нас… Тем не мене некоторым, быть может, доступно едва выразимое словами впечатление о русской душе. Оно не заставляет сомневаться в той неизмеримой пропасти, которая лежит между нами и ими».
И тут мы должны вспомнить тезис Владимира Путина о единой Европе от Владивостока до Лиссабона, озвученный в 2010-м году, а позднее обратиться уже к другой речи Владимира Владимировича, произнесённой перед началом СВО на Украине, когда президент говорил о попытках России договориться с Западом. Тем самым «коллективным Западом». Не удалось. Между тем, попытки эти в том или ином виде продолжаются, будто у некоторых сохраняется вера в то, что равноправное партнёрство возможно (хотя подлинные причины тут скорее кроются в личных, меркантильных интересах).
И, казалось бы, да, есть (или уж точно были) объективные предпосылки для сотрудничества России и Евросоюза – и в безопасности, и в энергетике, и в бизнесе…
Всё так, но ведь и тогда, накануне Крымской войны, выступление коллективного Запада против России казалось, как минимум, нецелесообразным, а, как максимум, абсурдным. Турки поджимали, представляя реальную угрозу – те самые турки, которые хотели уничтожить Европу, но Старый Свет выбрал их сторону и выступил против России. Вот сюжет, вот поворот – англичане, французы, частично итальянцы наваливаются вместе с мусульманами на русских, чтобы уничтожить их вопреки здравой логике. И тут, чуть позже, появляется Данилевский и заявляет: «Запад никогда не примирится с Россией. Никогда не допустит полноценного её существования рядом с собой». При этом Николай Яковлевич диагностирует, что будущая экспансия будет реализовываться в первую очередь через вестернизацию культуры, интеллектуальной сферы, через создание и внедрение ложных, чуждых идей и смыслов. Собственно, так оно и произошло. Правоту Данилевского мы лицезрели и в 1917-м, и в 1991-м.
Главная же трагедия заключается в том, что по-своему она, эта беспощадная правота Николая Яковлевича, во многом подтверждается и сейчас. Да, на первый взгляд, сдвинулись тектонические плиты истории, и Россия бросила вызов однополярному миру, но есть ли могучее устремление внутри нашей страны на её подлинное освобождение – прежде всего, культурное, смысловое? И можно ли в принципе обрести независимость и идентичность, оставаясь зависимыми интеллектуально, культурно и по-своему даже духовно?
Можно ли выполнить свою миссию, отвергнув себя?
Ведь тот факт, что 200-летие Данилевского, отметили не просто скромно, а толком и не заметили, лишь подтверждает общее зависимое положение российских дел. Как бы намекая: ну а что изменилось-то, а? Да, многое Данилевский предвидел, о многом предупредил, и с каждым десятилетием вопросы, поставленные им, всё актуальнее. Помнить своих, держаться своих, возрождая и создавая подлинно русское (не в пику Европе, нет, а для самих себя, для своего русского созидания) – вот наш шанс на спасение. Других вариантов нет. И это Николай Яковлевич Данилевский, похороненный в Крыму, где, к слову, спустя 139 лет после его смерти люди впервые сделают цивилизационный выбор в пользу России, это тоже предвидел, сколько бы ни пытались его закатать в тёмный асфальт. Вспомнить Данилевского значит во многом вспомнить себя, сделав шаг навстречу спасению.