Что есть Истина?
Понимая, что евангелист вряд ли углублялся в сложные философские концепции истины, можно предположить, что под истиной он понимает две вещи: просто знание о реальности, как она есть, и Христа как подлинное основание, «истину», этой реальности. То же самое, вероятно, касается и свободы – под свободой имеется в виду, скорее всего, просто не-зависимость человека (в том числе, не-зависимость от греха), широкий круг предстоящих ему возможностей, раскрытие принадлежащего ему потенциала (прежде всего, в Царстве Божием, конечно) и т.д.
Очевидно, однако, на первый взгляд, что отношения между истиной и свободой совсем не выглядят так оптимистично, как утверждает евангелист. Истина не освобождает, она ограничивает свободу и более того – сводит ее на нет. Не случайно, философы, смотревшие на мир через призму идеи теоретической истины, зачастую были склонны отрицать свободу не только человека, но и Бога (например, Спиноза).
Я свободен поступать как мне вздумается до тех пор, пока я чего-то не знаю. Как только я что-то узнаю – мои возможности сужаются, и они становятся тем меньше, чем больше я знаю. Знание, истинное знание, выстраивает вокруг меня и материальные, и моральные стены, на которые я натыкаюсь, пытаясь действовать, чтобы реализовать свои желания и стремления. Это хорошо понимал Достоевский («Записки из подполья»). Подпольный человек остро чувствует свою несвободу, свою скованность стеной истины. Чем менее образован в какой-то области человек – тем больше возможностей он видит, возможностей, которые, как ему кажется, упускают из виду специалисты.
Можно, конечно, легко сказать, что эта «свобода» – на самом деле иллюзия. Что чувство свободы, присущее невежде – самообман, wishful thinking, а вот знающий человек, он понимает… Расскажите это хирургу, на столе которого умирает пациент, которого по всем объективно-истинным показателям медицинской науки невозможно спасти, а по столь же объективным моральным и правовым принципам – невозможно отключить от аппарата, поддерживающего его биологическое существование. Вряд ли он чувствует, что его знание медицины, морали и права освобождает. Самая безвыходная ситуация – это ситуация, когда мы одновременно знаем свои обязанности, вытекающие из знания общих моральных принципов, и знаем фактическое положение дел, в котором знание этих обязанностей обязывает нас поступать именно так и никак иначе – наперекор непосредственным моральным чувствам, привязывающим нас к нашим друзьям, нашим близким, нашей родине, чему угодно нашему… и т.д. Именно знание простой, «случайной», фактической, «позитивистской», истины может оказаться чем-то решающим, и оно способно убить близкие отношения между людьми, не просто близкими в жизни, но и согласными в отношении базовых ее «принципов» и «категорических императивов».
Можно, конечно, возразить, что на самом деле разделяет здесь не знание, а ошибка суждения, неизжитый одной из сторон wishful thinking, … но – мы-то исходим, по условию, из предположения о равенстве как моральных, так и познавательных компетенций обеих сторон.
Ломка непосредственности сознания, описанная Герценом в «Дилетантизме в науке», – часто не замечается из-за того, что она растянута во времени и не является всеобъемлющей. Современное высшее образование оставляет нам много островков непосредственности, жизненного мира, где мы можем спасаться от сдавливающего нас со всех сторон господства чистого теоретического и практического разума.
Эту «ломку», однако, можно обозначить и другим словом – «смирение». Есть ли для этого переименования основания? Есть ли основания для того, чтобы негативные коннотации «ломки» заменить позитивными коннотациями «смирения»? Есть ли здесь что-то, кроме угнетения, утеснения, разрушения? Что-то, что можно как-то связать со свободой в ее обычном человеческом понимании? Иными словами: от чего освобождает человека объективная истина? Ответ напрашивается – именно от того, что ощущает это вхождение в орбиту истины как «ломку» – от себя самого.
Что такое это пресловутое wishful thinking как не инфантильность, состояние не ребенка, а подростка, которым уже владеют желания, неведомые ребенку, но который еще не имеет воли, знания и сознания, чтобы с этими желаниями справиться? Не только стена реальности разрушительна для этих желаний, разрушительны они сами, разрывающие человека на части, влекущие его к внутренней катастрофе. Истина освобождает, опосредуя отношение человека к своим желаниям, делая их более сложными, тонкими, «умными», ограничивая их принципом реальности, не давая замкнуться в собственных грезах, спасая от катастрофы.
Это «взрослое» смирение перед объективной истиной имел в виду Кант в своей знаменитой статье, где он определил Просвещение, как «выход из состояния несовершеннолетия, в котором человек пребывает по собственной вине», как фундаментальную решимость пользоваться собственным разумом.
Имеем ли мы право, вынеся за скобки проблему историзма и контекстуальности, вообразив евангелиста своим современником, сказать, что он имел в виду что-то в этом роде?
Есть одна фраза, которая серьезно этому мешает. Это то, что сказал Достоевский о истине и Христе: «…если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной».
Инфантильность это или что-то другое? Если Христос есть Логос, основание, глубина мира, то где, в какой точке может возникать противоречие между истиной и Христом? Кажется, главный вопрос здесь – не вопрос об исторической реальности Христа, а вопрос о Его смерти на кресте, его казни. По-видимому, это фактическая истина, которую необходимо признать. Но что она означает? Она означает кардинальное зло этого мира. То, чего «нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее» – казнено, убито. Читатель Евангелия видит, как ученики проходят через опыт победы тотальной, максимально возможной несправедливости, большей, чем убийство родных, измена друзей, военное поражение, расчленение и разорение родной страны: смерть на кресте того, кого они исповедали как Учителя и Господа, как непосредственное явление Отца («Я и Отец – одно», «видевший Меня – видел Отца»).
Тогда мы можем так интерпретировать слова Достоевского: он хочет остаться с воскресшим Христом против доказанной истины Его смерти. Следует ли видеть в этом всего лишь желание, «идеализм», действие страсти, отказывающейся признать реальное положение дел? Этот мотив несомненно присутствует в словах Достоевского. И все же мы имеем право задаться вопросом: можно ли сказать тоже самое спокойно и ответственно? Кажется, что-то в этом роде делает Вл. Соловьев.
«Если бы Христос не воскрес, если бы Каиафа оказался правым, а Ирод и Пилат — мудрыми, мир оказался бы бессмыслицею, царством зла, обмана и смерти. Дело шло не о прекращении чьей-то жизни, а о том, прекратится ли истинная жизнь, жизнь совершенного праведника. Если такая жизнь не могла одолеть врага, то какая же оставалась надежда в будущем? Если бы Христос не воскрес, то кто же мог бы воскреснуть? Христос воскрес!».
В известном письме к Льву Толстому о воскресении Христа Соловьев представляет это событие как «факт, безусловно необходимый в общем ходе вещей», как своего рода «истину разума»: «полное духовное совершенство» Христа естественным следствием имеет Его воскресение.
Что это может значить? Можно ли столкнуться с воскресением не как с тем, что реализует твои желания и надежды, а как с объективной истиной? Судя по всему, Вл. Соловьев интерпретирует ее как истину не теоретического, а практического разума, которая не столько исполняет сокровенное желание человека, сколько предъявляет ему некоторое требование. Или, точнее – давая ему абсолютное обещание – Царства Божия, она тем самым ставит перед ним и абсолютную задачу: «способствовать исполнению этого обещания чрез перерождение всей нашей личной и общественной среды в духе Христовом», задачу, которая формулируется фактически как категорический императив, как обязанность.
Эти возможности в восприятии Воскресения Христа ставят нас перед сложной дилеммой. Абсолютное желание и абсолютная обязанность тянут нас в разные стороны, причем тянут довольно сильно. Религиозный аффект втягивает все силы в воронку желания, осуществление которого может оказаться иллюзией, может обернуться и вечным подростковым эгоцентризмом, и вечным пребыванием со Христом в Боге, моральная религия требует конкретных действий в конкретном мире, этической, культурной и политической работы, сообразующейся с христианскими заповедями. Возможно ли равновесие между ними?
Я думаю, что шансов достигнуть равновесия в этом мире – у нас нет. Мы в известном смысле обречены переходить от одного состояния к другому, пытаясь найти способ (точнее, множество способов) преклониться перед абсолютной правдой, в каком бы виде она перед нами не являлась – обоснованных, но пугающих, суждений о фактах, созерцании кажущихся высшими, но всегда оказывающихся под вопросом, ценностей, кажущихся безумными, но освобождающих, надежд, невыполнимых, но абсолютно требовательных, моральных обязательств. Можно только надеяться выжить в столкновении нашей свободы с их сложно переплетенной сетью, которая является нашим путем, истиной, жизнью, сетью, через которую (и только через нее) нам дает выпутывающий нас из нее Христос.
Редакционный комментарий
от Бориса Межуева
Приступив к непростому разговору о Русской истине, мы задались вопросом, что означают слова Христа, переданные евангелистам: «Познаете истину и истина сделает вас свободными». За разъяснением мы обратились к замечательному философу и религиоведу, профессору Богословского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Константину Михайловичу Антонову. Мы были бы рады, если и другие наши авторы поделятся своими размышлениями и догадками о том, что хотел сказать Спаситель, соединив Истину и Свободу, но при этом отказавшись давать прямой ответ на вопрос прокуратора «Что есть Истина?»
Обсуждение
Об авторе: Константин Антонов
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
Хочется выразить благодарность и глубокое уважение Константину Михайловичу за то, что он поднял в своем эссе вопрос о связи и, если можно так выразиться, сочетаемости таких сложнейших философских категорий как Истина и Свобода. Автор на первый взгляд как бы ставит под сомнение слова Христа, как их поведал нам апостол Иоанн, о том, что познав Истину, человек станет свободным. Наоборот, – говорит философ, – познание Истины обременяет человека ответственностью, а значит, лишает свободы.
Дальше становится ясно, что Константин Михайлович не вполне разделяет это мнение. Оно высказано им, по всей видимости, для обострения проблематизации. А проблема состоит именно в познании взаимоотношения Истины и Свободы.
Для меня эта тема, как ни странно, – оказалась новой, хотя я и занимаюсь теорией Лжи уже несколько лет и, само собой, мимо Истины пройти не мог при всем желании. Связь Истины и Свободы для меня была настолько самоочевидна, что ускользала от моего внимания. Но тут есть над чем поразмыслить! Не хочу импровизировать, не обдумав прежде со всех сторон эту связь, однако выскажу предположение. В диалектическом противостоянии Истины и Лжи человеческую Свободу без персонального самоопределения человека по поводу указанных духовных Сущностей (для простоты Истина = Христос, а Ложь = Сатана), без его волевого решения к кому стремиться и кому служить, в этом вопросе не сдвинуться. Необходимо вводить понятие личной человеческой Правды как физического и социального отражения его духовного устремления либо к Истине, либо ко Лжи. От бинарности «Истина | Ложь» необходимо перейти к тернарности «Истина | Правда | Ложь». Тогда появляется пространство для Свободы в ее абсолютном стремлении к Истине, или Несвободы – в стремлении ко Лжи.
Духовно человек априори свободен, но он не знает, что это такое и как свободой пользоваться. Именно для того, чтобы он в своем дремучем неведении не натворил бед, ему установлены правила бытия. Чем менее он постиг Истину, тем более ему следует выполнять правила, установленные Богом через пророков, наития, инсайты, заповеди и конституции с уголовными кодексами. Соответственно, тем меньше его подлинная Свобода. «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя» и все такое…
К тому же необходимо помнить, что Истина и Свобода – категории духовные и абсолютные. Они не подчиняются дискретности нашего видимого мира в отличие от Знания. Поэтому нельзя подменять Истину Знанием. Нельзя также сказать, что некто А постиг Истину на 10%, а некто Б – на 40%, следовательно, на 30% Б более, или, наоборот, менее свободен, чем А.
Еще раз благодарю Константина Михайловича за ценную наводку на размышления.