«Вы играете в третью мировую», — сказал Трамп Зеленскому
Дональд Трамп и свойственные его команде вау-эффекты задают тон в мировой политике и в переговорах о мире на Украине в частности. Может возникнуть ощущение, что позиции других игроков, балансы интересов и «реальность на земле» больше не имеют значения на фоне трамповской ошеломляющей риторики и крутых поворотов в политике США, которые он уже произвел.
Но у любой политики есть границы возможного. Перебранка с президентом Украины Владимиром Зеленским 28 февраля в Белом доме была иллюстрацией того, что между большими намерениями и реализацией политики могут возникать препятствия, и что даже сильная позиция и властная риторика могут оказаться недостаточны для быстрого достижения цели.
Для того чтобы понять вероятности и содержание возможных договоренностей, событий «на земле», кроме личностных и политических характеристик игроков — участников политического процесса, — полезно учитывать:
- Объективные составляющие конфликта: инерцию, тренды, естественные процессы, то, что не зависит от усилий игроков и происходит само собой, то, что заставляет массы людей и лидеров двигаться в тренде.
- Силы, стоящие за политиками: группы интересов, объективные ресурсы, сильные или слабые карты в руках игроков.
- Логику общественной коммуникации: неизбежные последствия уже сказанных слов (не все из них можно взять назад, иногда за «а» определенно должно следовать «б»), а также понимание и непонимание ситуации и мотивов партнеров по переговорам, что может отдалить или приблизить результат и повлиять на содержание договоренностей.
В качестве рамки анализа предлагаем рассмотреть логику политической коммуникации (а уже внутри нее — естественные ограничения возможного и балансы сил), ведь именно средствами коммуникации происходит политическая игра и публичное политическое шоу, в том числе Трампа и его команды, но и других игроков, у которых могут быть карты разной силы. Именно коммуникация и поступки людей определяют зазор между возможным и реальным, зону непредсказуемого, пространство, где усилия игроков могут быть результативными.
Политическая коммуникация как действие
Ироническое отношение критиков к разухабистой риторике Дональда Трампа и его команды не может умалить того, что она в определенном смысле действенна. Коммуникации прямо влияют на ситуацию «на земле», когда эта ситуация зависит от массового мнения и поведения, подобно тому, как одно выступление ньюсмейкера или заметка в прессе может уронить или поднять котировки акций конкретной компании или рынка в целом. Например, критика Владимира Зеленского со стороны очевидно роняет его политические «котировки» внутри страны и за рубежом.
Даже, мягко говоря, вольное отношение президента США к цифрам (например, непонятно, откуда взявшимся 4% поддержки Зеленского в его стране), оказывается иногда эффективным. Эта цифра, подобно приглашению к торговле (кто больше?), вызвала ответ в форме срочно опубликованных опросов с высокой поддержкой Зеленского (57% поддержки от КМИС и почти сразу же 65% от группы «Рейтинг»).
В результате полемики в медиа стал широко известен публике и более реалистичный анализ другого, опубликованного ранее опроса, в котором действующий президент существенно проигрывает во втором туре альтернативному кандидату (менее 16% проголосовали бы за Зеленского, причем у бывшего главкома Валерия Залужного — 27%, опрос Socis) даже в условиях военной пропаганды и запрета конкурирующих СМИ. То есть общественная дискуссия, начавшаяся с ляпа, вместо того чтобы привести к сомнению в словах Трампа и дискредитации его как лжеца, наоборот, в глазах сторонников и части колеблющихся подтверждает его тезис о слабой народной поддержке действующих властей Украины.
Судя по тому, что Трамп ошибается в цифрах почти всегда, но при этом почти всегда в пользу своего тезиса, означает, что это не столько небрежность, сколько метод — переговорщик выкладывает на стол нереалистичное предложение с целью ошарашить партнера и сделать его более сговорчивым.
В 2019 году, во время его первого президентского срока, оппоненты-демократы уличили его в тысячах «фейков», но при этом их разоблачения были часто еще менее содержательными и точными. В том числе за разоблачениями фейков не стояли опровержения со стороны железных фактов, а всего лишь иное мнение в рамках политической дискуссии, как в случае вопроса о вмешательстве России в выборы США 2016 года или о возможной связи Трампа и Путина — журналисты считают мнения Трампа определенно ложными, а не просто другими, очевидно, в виду своей партийной ангажированности.
Но нередки и явные фактические неточности, например, когда Трамп говорил в период первого срока о 100 миллиардах долларов платежного дефицита с Мексикой, а борцы с фейками уточняют, что этот дефицит был порядка 68. Это существенное уточнение, но не имеющее отношения к сути политического тезиса Трампа о необходимости снижения этого дефицита — какую бы цифру ни взять, дефицит большой, и именно об этом шла речь.
Здесь проходит важная черта, отличающая политическую коммуникацию от экспертной. Эксперт говорит о мире как об объекте анализа — так есть или так будет, или в крайнем случае бессубъектно «должно». Политическая риторика субъектна — «я или мы это сделаем или в это верим». Экспертная коммуникация холодная, эмоционально и ценностно безразличная. Политическая коммуникация может восприниматься экспертами как неприличная или неграмотная, но обращена не к ним, а к народным чувствам и общим ценностям. Обычно политическую речь называют популизмом, но это не очень содержательное определение — в политической речи есть разные модусы, в том числе и вполне рациональный («сделка» в языке Трампа), каждый из которых следует учитывать и понимать.
Логика нелогичной коммуникации
Одной из причин того, что поворот к миру на Украине казался почти всем аналитикам почти невозможным до избрания Трампа и бодрого начала его президентства, — это крайняя политизация и даже блоггеризация мировой дипломатии (а также ухудшение и меньшая востребованность неидеологизированной экспертизы), сведение ее к одному модусу — военной эмоции, которая делит мир на два непримиримых полюса без полутонов — есть свои, а есть враги. Причем эта политизация часто виртуальна — эмоции захлестывают и тех, кто далек от непосредственного переживания ужасов войны.
Теоретически говоря, война имеет свою естественную логику развития, которую автор трактата «О войне» Карл фон Клаузевиц называл «взаимностью» (или «взаимодействием», Wechselwirkung): «Война является актом насилия, и применению его нет предела; каждый из борющихся предписывает закон другому; происходит соревнование, которое теоретически должно было бы довести обоих противников до крайностей». Философ-антрополог Рене Жирар (который, кстати, естественно здесь упомянуть еще и потому, что он оказал большое влияние на мировоззрение вице-президента США Джей Ди Вэнса) в книге «Завершить Клаузевица» усилил эту идею, показав, что в современном мире любая война имеет высокие шансы стать тотальной и последней, апокалиптической. Даже без теоретических объяснений причин этого, несложно вообразить, как именно локальные конфликты вокруг Украины или вокруг Израиля могли бы стать мировыми.
«Вы играете в третью мировую», — сказал Трамп Зеленскому.
Политики, которые понимают или чувствуют потенциал беспредельной эскалации всех современных войн, могут иметь представление о том, что разумно иметь средства для их ограничения. А чтобы магически заговорить реальность, политики называют войны гуманитарными, антитеррористическими, специальными и прочими операциями. Из обширной литературы о новых войнах вполне очевидно, что если и воевать, то лучше удаленно, быстро и локально. Но политики часто оказываются не способны этого добиться, пожар войны распространяется непредсказуемо, а не воевать часто означает (в реальности или в страхах) признать чужую власть и согласиться на ограничение своей.
Если смотреть механизм пожара войны через оптику коммуникации, то мы увидим, что «страсти, которые охватывают народы», описанные Клаузевицем, — ненависть к врагу — это элемент любой современной войны (войны после изобретения Французской революцией и применения Наполеоном массового призыва, возникновения массовых идеологий, в том числе национализма). Модерновые войны в этом смысле больше похожи на священные войны Средневековья, чем на войны Вестфальской системы и рационалистический идеал «продолжения политики иными средствами» с той поправкой, что пафос «священной» ненависти к врагу усилен развитием медиа и тотальностью средств коммуникации. В той мере, в какой противники друг для друга становятся абсолютным злом, война неостановима, даже когда ее потенциал исчерпан, а рациональные цели недостижимы.
Военный пафос присущ именно массам. Политики, в той мере, в какой являются игроками, должны быть в определенной мере свободны от пафоса, могут сохранять холодную голову, манипулируя этими массами. С точки зрения «священных» эмоций войны, рационализм политиков, разговор об интересах — циничен. Например, как можно думать об интересах европейской промышленности и ценах на газ, если враг является воплощением абсолютного зла.
Интересно, что, несмотря на предельные стороны конфликта в Газе, американское руководство помогло быстро прийти к локальному перемирию (которое даже усилило ненависть в результате открывшихся подробностей смерти израильских заложников, но не сорвало договоренности). По обе стороны оказались политики, достаточно рациональные или циничные (с точки зрения народного пафоса), чтобы договориться хотя бы о локальном перемирии, о судьбе пленных и заложников и представить это как свою победу.
Но возможна и другая ситуация — политики зависят от степени эмоциональной мобилизации их народов и не могут идти против народных чувств, иногда в таких случаях и сами в значительной мере не свободны от чувства ненависти к врагу, чтобы быть надлежащим партнером по переговорам. С людьми в пафосе невозможно вести рациональный разговор, можно только поддержать их эмоции, солидаризироваться с ними или не поддержать и не солидаризироваться. Давить на людей в пафосе может оказаться ошибочным, как в случае перебранки Зеленского с Трампом.
До развития интернета и социальных сетей политика и дипломатия как деятельность в европейской традиции стремились сохранять некоторую отдаленность от «священных» эмоций, хранить холодную рациональность договоренностей суверенов о балансе сил инструментами войны и дипломатии. В связи с украинским конфликтом мы впервые увидели почти полное смешение публичной политической риторики, направленной на массы, и дипломатии, потерявшей свою отдельность. Рональд Рейган мог называть СССР «империей зла», но дипломатические контакты при нем не рушились драматическим образом, как после 2022 года.
Парадоксально, что именно Дональд Трамп, будучи приверженцем шоу в политике, способствовал некоторой реанимации рационального, по крайней мере, восстановлению регулярных дипломатических контактов и возвращению численности посольств в отношениях США и России. Но если бы его риторика ограничивалась только выгодой, чистым меркантилизмом, то в логике публичной коммуникации он не мог бы выиграть — какие могли бы быть расчеты и сомнительные по основаниям сделки, подобные договору с Украиной по редкоземельным металлам, если в мире происходит борьба с предельным злом.
Сознательно или интуитивно Трамп пошел не только через рациональную логику «сделки», он поставил своим оппонентам коммуникационную «вилку» — пафос борьбы с абсолютным злом был окружен с одной стороны экономическим, с другой стороны этическим здравым смыслом. Экономический здравый смысл в риторике новой американской администрации подсказывает, что расходы на конфликт неразумно велики (Трамп без обоснований называет — 350 или даже 500 млрд долларов, но мы понимаем, что у него цифры используются поначалу для эмоций и инициации дискуссий), и что коррупционные расходы неэффективны, и в интересах США сократить неэффективные расходы и по возможности получить прибыль от уже вложенного. Экономический стимул у воюющих сторон вообще отрицательный — в результате вялой позиционной войны счет «выигрышей» исчисляется небольшими городами и поселками, полностью разрушенными артиллерией и которые почти полностью обезлюдели.
Здравый смысл указывает на абсурдность войны на Украине и с точки зрения этического универсализма. В пафосе смысл возникает уже от того, что война «перемалывает» (объективирующее потери противника циничное слово пропаганды) солдат врага. Но с точки зрения внешнего, рефлексивного, универсалистского взгляда (как если бы мы смотрели на происходящее глазами инопланетянина) абсурд «на земле» еще более очевиден, чем в речах Трампа: практически одинаковые по культуре и обычаям люди систематически погибают за небольшие клочки земли, работая мишенью для дронов, артиллерии, авиации и ракет, и, будучи мишенью, не имеют шансов на создание решительного преимущества до тех пор, пока у противника есть эффективные средства удаленного поражения.
Иногда Трамп даже говорит о вызывающих ужас миллионах погибших, тут тоже, скорее всего, преувеличение, но реальное число жертв все равно очень велико. (Согласно отчетам Верховного комиссара ООН по правам человека речь идет о минимум десятках тысяч смертей среди гражданских; консервативные оценки указывают на то, что жертв среди военных с обеих сторон может исчисляться в сотнях тысяч только убитыми). С точки зрения пафоса можно сказать, что есть вещи важнее смерти, в том числе борьба за добро против абсолютного зла. На это Трамп и Вэнс на встрече с исполненным пафоса ненависти к врагу Зеленским указывали на то, что на Украине имеются «проблемы с мобилизацией», имея в виду, очевидно, что «борьба со злом», в результате которой вылавливают на улице не желающих воевать мужчин и насильно их пакуют на фронт, — это не борьба со злом, а само по себе зло.
Социологически воинственный пафос по-разному распределен по разным слоям общества. Скажем, в израильском обществе дети крупных политиков и чиновников в норме воюют на фронте во время крупных конфликтов, в России и Украине — это скорее исключение, что компенсируется нарочитым производством пафоса через медиа или дипломатию (ненависть к общему врагу — самый действенный способ достижения солидарности при фундаментальном различии интересов). Еще более удаленная (виртуализированная) ситуация по отношению к этим конфликтам у элиты Европы и Америки, что, с одной стороны, требует еще большего производства пафоса в медиа, а с другой — вызывает большую усталость от этого нагнетания. Эта позиция уязвима с точки зрения этического взгляда: трудно считать рядовому европейцу себя моральным и хорошим в борьбе против зла, когда он голосует за то, чтобы на его деньги убегающих от мобилизации людей силой запихивали в автобусы и отправляли на линию фронта бесконечной войны.
Сложный путь к разговору об интересах
Универсальное общее — этический принцип в политике — не мягкость и простодушие (на это в политике рассчитывать сложно), а средство для усиления своей позиции из места на стороне конфликта до места посредника, то есть позиции над обеими сторонами. Команда Трампа претендует именно на такую позицию рационального миротворца над схваткой, даже несмотря на порой циничную торговлю в интересах своей страны.
Слабым местом в перепалке Зеленского с Трампом и Вэнсом было то, что он вынужден был оставаться в пафосе, сконцентрированном на враге, Путине, и не имел возможности посмотреть на мир с точки зрения граждан Украины, которых силой забирают на фронт, и с точки зрения жертв. Пафос работает только на своих, тех, для кого ненависть к врагу важнее жизни людей. Рационализм интересов, как и этическая позиция, будучи подкреплены силой и авторитетом, риторически сильнее эмоций ненависти.
Слабым местом Трампа и Вэнса были постоянные апелляции к ошибкам Джо Байдена, этим они съезжали с универсалистской этической позиции до пафоса борьбы со своим оппонентом, становясь на тот же уровень аргументации, что и Зеленский. Спор сводится к вопросу о том, чем враг хуже. К тому же, когда, по общему мнению, более слабый бросает вызов более сильному, он сразу становится сильнее в глазах других участников процесса — в этом проблема любой коммуникации с позиции силы: она эффективна до тех пор, пока кто-то не осмелится бросить вызов. Поэтому с точки зрения команды Трампа следовало немедленно вернуться на более выгодную этическую позицию.
В меме на странице Илона Маска был изображен вариант дилеммы вагонетки (только без самой дилеммы) — вагонетка идет по единственному пути и никуда не может свернуть — по людям и убивает их. Над стрелочником надпись “Zelensky” и такой текст: “Ты можешь остановить ее в любой момент, но отказываешься, потому что тебе нужны гарантии, что она не поедет снова через несколько лет”.
Техника переговоров о мире, как, например, можно понять из многих кейсов книги «Творить мир» (в ней описаны случаи, когда община святого Эгидия, основанная итальянскими студентами-католиками в конце 1960-х, как модератор помогала достичь мира в Мозамбике, Бурунди, Гватемале, ЦАР, Кот-д’Ивуаре, Алжире и других странах), начинается с поиска того, на каких общих позициях могут стать стороны, предельно ненавидящие друг друга. И это обычно простые и очевидные вещи — спасение жизней, прежде всего гражданских, прежде всего женщин, детей и стариков, потом обмены пленными и другие гуманитарные вопросы.
Этический универсализм работает даже тогда, когда за столом сидят политики, которым откровенно наплевать на жизни людей, но в ситуации открытой коммуникации в этом нельзя признаваться — из-за риска попадания в слабую позицию подобия маньяка или террориста, то есть того, с кем говорят, только пока целится снайпер, и который ошибочно может считать себя партнером по переговорам.
Если обобщить этот анализ, то следует обратить внимание, что политическая коммуникация разворачивается как игра сразу на четырех досках, со своей грамматикой на каждой:
- Силовое взаимодействие и аргументация с позиции силы, собственно война и угроза применения силы. Ценности свободы (в смысле — не рабства, способность постоять за себя силой).
- Пафос ненависти к общему врагу, присоединение к правильной стороне, гордость за счет присоединения к коллективу. Ценности лояльности.
- Логос, логика интересов, целесообразные стратегии, игра в экономический и прочий выигрыш. Ценности успеха.
- Этос, универсалистская этика и вера в форме абсолюта (а не только в форме лояльности к своим, как в п. 2). Священные ценности.
Любая война стремится к уничтожению коммуникации, редуцируя ее до первых двух пунктов; восхождение к миру надстраивает над ними другие два. Именно это мы наблюдали в риторике Дональда Трампа и его команды, которая точно зашла с двух рук (этической и прагматической карт), ведь этика без логоса и прагматики выглядит как морализаторство, логика без этики — как цинизм.
Украинские и некоторые европейские переговорщики опираются на силовой аргумент и пафос, это сильная позиция, когда обращаешься к массам в эмоции страха и ненависти, но если кому-то удается начать разговор в модальностях логики и этики, то такая риторика уже выглядит слабой.
Российское руководство, очевидно, ведет переговоры на доске рациональных интересов, и в этом смысле более удобно для американских переговорщиков. Но и тут возможны коммуникативные проблемы, потому что эта логика не очень понятна внешнему наблюдателю. Российское руководство в результате спецоперации пока достигло обратных результатов по отношению к декларируемым целям (защита Донбасса привела к его гораздо большему разрушению и еще большим жертвам, а “денацификация” обернулась невиданным увеличением пафоса национальной ненависти к русским), поэтому его рациональность может оказаться неполной или ошибочной, загрязненной нерефлексивным силовым аргументом или пафосом.
В любом случае и Россия, и другие игроки могут усилить свои позиции, дополнив свой арсенал взаимодействий развитием разговора и об интересах, и об этических ценностях. Причем у стран ЕС есть аргументы на этой плоскости — судьба украинских беженцев и помощь им. В России тоже есть украинские беженцы, но российским переговорщикам будет сложнее говорить о ценности жизни и благосостояния украинцев, поскольку их бедствия, мягко говоря, связаны с действиями России, помощь украинским беженцам в России сравнительно скромна, к тому же сейчас границы для украинских граждан в России практически закрыты. Но в процессе движения к миру наличие верхних этажей коммуникации усиливает позицию. Рациональная аргументация без этической сваливается в силовую (сторона переговоров маркирует себя как недоговороспособный насильник).
Администрация Трампа уже сделала серьезный шаг к миру, просто обозначив усложнение коммуникации по поводу Украины. Все действительно очень быстро стало “не так однозначно”, что уже делает продолжение войны более сложным — например, сложнее проводить мобилизацию в условиях начавшихся переговоров и когда враг оказался все же не совсем дьяволом, а свои — не совсем ангелами.
Но даже несмотря на сильные карты, США могут и не достигнуть быстрого результата, поскольку неясно, насколько сильны их мотивы к достижению мира и насколько они готовы на длительную игру и не бросят это дело (миротворчество — дело небыстрое и кропотливое, как говорят большинство миротворческих кейсов). У них есть вьетнамско-афганский паттерн поведения — выход из исчерпанного для них заморского конфликта в целях минимизации издержек.
Поэтому с точки зрения игроков, заинтересованных в мире, было бы правильным вовлекать в коммуникацию и иных государственных и негосударственных посредников (включая Китай и другие страны БРИКС, а еще лучше — действительно немотивированных политической прагматикой посредников).
Позиция США как посредника все-таки имеет значительные слабости, потому что они — изначально не посредник, а участник конфликта с интересами, которые не выложены прямо на стол.
Команда Трампа готова играть с чужими редкоземельными металлами, но не с тем, что им дорого самим.
В чем все-таки интерес Трампа
Как раз для США война на Украине не абсурдна, у них есть фактические приобретения в этой войне, от которых они не собираются отказываться, в том числе:
- вытеснение России из европейских рынков энергоносителей и ряда других товаров,
- усиление политического единства западных стран и американского лидерства в Европе, вопреки экономическим интересам стран ЕС,
- военная уязвимость геополитического противника — России (появилась возможность атаковать цели внутри ее территории руками украинских военных без высокого риска ответного ядерного удара, причем “красные линии” постепенно сдвигаются).
Почему же новая американская администрация стремится к миру, несмотря на такие приобретения, насколько искренними и долгосрочными могут быть эти стремления? Наверное, могут быть личностные факторы, вроде того, что “мастеру сделок” Трампу действительно может не нравиться война как слишком непредсказуемый метод получения выгоды (в котором иногда могут дать бой даже игроки со слабыми картами), а религиозно-философское мировоззрение католика Дж. Д. Вэнса или прогрессиста Илона Маска может быть антивоенным, если только речь идет не о защите непосредственных интересов или идеалов. Но личностные факторы не отменяют объективных: если бы война была выгодна США, она бы продолжилась. На рациональном плане можно было бы сказать, что все вышеперечисленные выгоды уже достигнуты, можно зафиксировать прибыли и избавиться от издержек, включая:
- риск втягивания в прямое столкновение с Россией, обладающей ядерным оружием,
- неэффективность существенной части расходов на поддержку Украины,
- влияние клиентов на Украине на политику в самих США через денежное и публичное вмешательство в выборы, коррупционные связи и идеологическое давление в сторону как раз большего вовлечения США в войну.
Объективно Соединенным Штатам выгодно перемирие, сохраняющее преимущества и минимизирующее издержки этой войны. Но, как мы понимаем, в политике не всегда делается то, что рационально и выгодно. Если бы Трамп не выиграл выборы, решение о минимизации издержек на украинский конфликт могло вызревать годами и быть постепенным. И если внимательно посмотреть на список издержек глазами американских политиков, то первые два существенны, но не первостепенны (в США, отделенных от Европы “прекрасным океаном” по словам Трампа, трудно всерьез поверить в витальную угрозу от России, а лишние расходы — неприятность, но обычная), а вот третья имеет отношение к самой власти в самих США, то есть с их точки зрения — и в мире.
Таким образом, главный вопрос для переговорщиков США — это не сделка по природным ресурсам и не жизни людей на Украине, а власть в США, то есть с их точки зрения — и во всем мире (плюс, конечно, недопущение возникновения конкурирующей мировой власти во главе с Китаем). В этом смысле Зеленский — фигура конкурирующей за власть силы, как и некоторые европейские лидеры, а российские власти не имеют большого влияния на эту игру, и в этом смысле нейтральны. Если для укрепления власти Трампа и его группы понадобится война на Украине, то он бы выступал за войну, но сейчас пафос борьбы с Путиным и “агрессивной Россией” — это сюжет власти конкурирующей партии и шире — системы власти.
Кто же все-таки играет и за что?
В оптике борьбы за власть американских и мировых партий игроки, влияющие на вопросы войны и мира, не обязательно представляют государства, субъекты могут быть больше или меньше. Профессор Иллинойского университета в Урбана-Шампейн Ричард Темпест в разговоре с автором высказал мнение, что Трамп (как и Брекзит, и европейские правые) представляет собой феномен (как бы странно это ни звучало в отношении движения во главе с капиталистом) “восстания масс” с национальной идеологией с опорой на традиционные религии и уклады. Противостоят они элитам западного и вообще капиталистического мира, которые опираются на наднациональный и прогрессистский уклад мегаполисов и разного рода новую этику.
Содержание этого политического конфликта, если он таков, — интересная, но отдельная тема, здесь нам важно уточнить типы игроков и их позиции в отношении конфликта. И здесь следует заметить, что хотя военную операцию на Украине начала Россия, в продолжении войны были больше заинтересованы другие субъекты, что объясняет совет тогдашнего премьера Бориса Джонсона украинским переговорщикам не заключать перемирие в Стамбуле в марте 2022 года.
Экономический интерес (энергетические рынки стран ЕС и ослабление конкурентов) был у США, но он уже к тому времени был достигнут и регулируется в дальнейшем режимом санкций, а не количеством убитых на поле боя. Выгода западных элит — в укреплении власти перед лицом российского варварства, причем для многих европейских лидеров этот интерес прямо противоречит экономическим интересам их стран. Это именно пафос власти, а не этические ценности, потому что с точки зрения блага граждан Украины, европейским лидерам следовало было стремиться к перемирию, а сотни миллиардов евро обещанной помощи направить на восстановление страны и смелое включение ее в ЕС или поиски прямых форм гарантий безопасности. Такой вариант — утопия, но он показывает, что не этический аргумент движет европейцами. Использование Украины в посреднической войне — это способ поддержания конфликта и ставки на постепенное ослабление России ценой уничтожения Украины и ее населения.
Выгода украинских элит также противоречит интересам страны, но совпадает с пафосом борьбы с русскими “орками”, культивируемым в националистической пропаганде. Националистическая идеология крайне эффективна в войне и для получения неконтролируемой многомиллиардной помощи, для поддержания власти. Перемирие не только гарантирует проблемы с мобилизацией (многие украинские мужчины воспользуются первой же возможностью для побега за рубеж) в случае возобновления военных действий, но и проблемы с устойчивостью власти, которая держится на военном пафосе. В мирное время националистическая истерия и борьба с самой массовой в стране Украинской православной церковью будет проблемой, а не ресурсом, поскольку и среди военных — героев войны с Россией — есть немало и русскоязычных, и православных.
В России непосредственную выгоду от войны получили, во-первых, местные импортозамещающие и военно-технологические бизнесы, во-вторых, части “патриотических” элит, которым удалось избавиться от либеральных и западнических конкурентов во власти.
Обе эти выгоды продолжат действовать и после перемирия. Российскому государству объективно выгодно снизить потенциал военной и террористической опасности, исходящий из Украины, и это прямо связано, во-первых, с поставками вооружений, а во-вторых, с планами восстановления и помощи Украине — будет ли она бедным и зарабатывающим на войне образованием или там возникнут мирные перспективы. России объективно выгоднее второе, хотя военный и националистический пафос мог бы диктовать обратное. Но пока власть в России не в значительной степени зависит от военного пафоса ненависти к врагу (хотя это влияние имеет место и растет), ее лидеры, очевидно, больше мотивированы участием на равных в геополитической игре.
Администрация Трампа действует в полном согласии с заветами Генри Киссинджера, который в многих работах настаивал на том, что у России должно сложиться впечатление, что она участвует в мировых делах, поддерживает это впечатление, и значит препятствий к миру с точки зрения интересов взаимодействия государств практически нет.
“Сделка” возможна, понятны ее очертания из баланса объективных интересов стран.
- Перемирие более-менее по линии разграничения,
- Гарантии для Украины на случай возобновления войны. Фонд восстановления как стимул и для населения, и для элит.
- Гарантии для России в том, что Украина перестанет быть угрозой для нее. Это будет достигнуто через ограничения на поставки современного вооружения и снижение накала антироссийской и националистической пропаганды; полезно было бы снижение ряда санкций и восстановление торговли с Западом, но без ущерба для интересов импортозамещающего бизнеса.
- Западные страны при этом сохраняют экономическое и культурное влияние на Украину, удобного, но более безопасного врага, удерживают часть выгодных для себя санкций и отменяют бы часть невыгодных.
Против этого плана интересы не стран и экономик, а групп власти. Власти на Украине сильно зависят от войны и связаны с ней поставками. И что более важно, для трансатлантических элит враг в виде России не менее удобен для создания такого стиля управления своими народами, который не допускает опасных дискуссий и оппозиций даже в большей мере, чем даже ковид. Этот стиль управления относительно новый, он связан с культурой отмены, современными технологиями медиа и позволяет управлять поверх национальных культур и ценностей и не оглядываясь на них. За этим стилем власти стоит утопия (или антиутопия) будущего глобального общества и человека, легко меняющего идентичности, а за правыми популистами — гнев народов на свои элиты за попытку переделать человека и управлять за спинами народов.
То, что пафос общего врага нужен “прогрессистским” западным элитам, в том числе в борьбе с правым популизмом, — это явное препятствие к миру на Украине. Но один из законов нового стиля управления – жертва для кансел-культуры и враг могут меняться часто, особенно если злодей не ведет себя так, как положено злодею. По законам политической риторики пафос ненависти к врагу слабее логики интересов и универсалистской этики — в свете перемирия проявить чуть больше человечности, чем обычно, выгодно, это единственный путь выйти из роли врага-жертвы. Пока неясно, смогут ли заинтересованные в перемирии стороны быть достаточно рациональными для обсуждения интересов и достаточно мудрыми для начала решения хотя бы самых острых гуманитарных проблем Украины (или для того, чтобы привлечь в мирный процесс силы и организации из тех, кто и правда мотивирован этически, и кому эти проблемы действительно интересны), и это — вопрос не менее существенный, чем ситуация на поле боя.
Естественным образом война не закончится, жертвы и пафос ненависти порождают положительную обратную связь — новые жертвы и новый пафос ненависти, что обрастает со всех сторон мародерскими интересами разных калибров. Достижение мира потребует перестройки многих структур власти в мире.
Редакционный комментарий
Статья Виталия Лейбина продолжает важную для нашего ресурса тему перспектив достижения мира в российско-украинском конфликте. Эта тема приобрела новый ракурс в связи с активными действиями новой американской администрации, которые уже натолкнулись на очень заметное сопротивление украинской стороны, за которой в настоящий момент стоит объединенная Европа и занимающая в этом конфликте наиболее провокационную позицию Великобритания. Разумеется, всю историю недавнего скандала в Белом доме следует рассматривать именно с этой точки зрения: слишком многие сейчас заинтересованы в срыве любых договоренностей, причем, как это и подчеркивает автор, по корыстным, корпоративным и даже карьерным соображениям. Ясно одно, народам Евразии сейчас нужен мир.
Обсуждение
Об авторе: Виталий Лейбин
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
