Последние годы жизни графа Сергея Юльевича Витте (он умер в феврале 1915 г.) почти не привлекали внимания ученых.
Активная политическая деятельность графа прекратилась в апреле 1906 г., хотя он оставался членом Государственного совета и Комитета финансов. Тем не менее, разгоревшаяся Первая мировая война вновь обратила внимание публики – российской и зарубежной – к фигуре отставного реформатора.
Едва узнав о всеобщей мобилизации в империи, Витте стал призывать к скорейшему выходу России из войны любой ценой.
Лето 1914 г. Витте проводил по обыкновению на немецком курорте. Среди его собеседников был и журналист «Русского слова» И. Троцкий, встречавшийся тогда с Витте по заданию редакции. По свидетельству Троцкого, с ростом международной напряженности, к Витте стали проявлять интерес в МИД Германии. Одной из причин такого внимания к отставному сановнику были его взгляды на международную политику. Граф полагал, что главной гарантией сохранения мира в Европе может быть континентальный союз между Россией, Францией и Германией.
Еще в 1897 г. Сергей Юльевич обсудил идею континентального союза с императором Вильгельмом, гостя у него на пути из Портсмута в Россию. По словам сановника, немецкий император с сочувствием отнёсся к этой мысли, выразив готовность уступить Франции Лотарингию, но оставив за Германией Эльзас. Сановник относился с большим предубеждением к Англии и полагал, что англо–русское соглашение, подписанное в 1907 г., России невыгодно. Вероятно, не случайно владелец крупнейшей пароходной компании в Бремене, сенатор Ф. Хейнекен просил И. Троцкого устроить ему встречу с Витте. Знакомство вскоре состоялось, и сенатор не скрывал от Сергея Юльевича, что об их встрече известно немецкому правительству.
В марте 1914 г. в «Новом времени» было опубликовано несколько бесед о международном положении с неким «высокоавторитетным русским сановником». Статьи были подписаны псевдонимом И. М–в, под которым скрывался близкий к Витте публицист И.Ф. Манасевич–Мануйлов. В статьях настойчиво проводилась мысль о необходимости принять «новую политическую программу», основой которой стал бы союз России, Франции и Германии. При этом утверждалось, что «новая группировка держав <…> уже не раз служила предметом обсуждения многих влиятельных лиц» не только в Германии и Франции, но и в «высоких сферах Петербурга». Англо–русское согласие признавалось «ошибкой, связавшей России руки». Публика без труда угадала в анонимном сановнике опального графа. Если верить английскому послу Дж. Бьюкенену, Николай II в разговоре с ним 3 апреля 1914 г. «высмеял мысль Витте о перегруппировке держав». Союз с Германией был невозможен, по мысли царя, из–за претензий немецкого правительства на черноморские проливы, контроль над которыми был необходим и России. Утопическим этот проект континентального союза считал и бывший министр иностранных дел А.П. Извольский.
В июле 1914 г., когда в России была объявлена мобилизация, Витте по настоянию жены, спешно уехал в Биарриц (Франция), где у него была вилла. В тот же вечер в дом Витте явились немецкие полицейские, имея распоряжение задержать русского сановника. Добравшись до границы с Турцией, граф из Стамбула 3 недели добирался морем до Одессы. В пути, по воспоминаниям Н.Д. Жевахова, он вел со спутниками беседы о текущем положении дел: «Война с немцами бессмысленна… <…> Да поймите же, что нам невыгоден разгром Германии, если бы он даже удался. Результатом этого разгрома будет революция — сначала в Германии, а затем у нас». И, сказав эти слова, – добавлял Жевахов, – граф С.Ю. Витте расплакался, как ребенок».
Вернувшись в Петроград 28 августа, отставной сановник окунулся в политическую жизнь. «Белый дом» графа на Каменноостровском проспекте в столице сразу был взят под наблюдение, переписка Витте подвергалась перлюстрации. В последние месяцы 1914 г. в особняке графа на Каменноостровском проспекте часто бывали посетители. К примеру, в период с 16 ноября по 23 декабря 1914 г. в дневнике наружного наблюдения за Витте зафиксировано 36 фамилий посетивших его лиц. В их числе – председатель Совета Министров И.Л. Горемыкин, товарищ председателя Государственного совета И.Я. Голубев, чины Министерства финансов, отставной премьер–министр В.Н. Коковцов, П.Н. Дурново, и другие. Постоянно встречался Витте и с газетчиками: репортером «Петроградского листка» Г.М. Лаппом, издателем «Биржевых ведомостей» С.М. Проппером, сотрудником «Речи» Л.М. Клячко.
На рубеже 1914-1915 г. реформатор встречался со многими государственными деятелями – действующими или отставными. В беседах он открыто выражал свою антивоенную позицию. Так, в разговоре с министром финансов П.Л. Барком Витте пророчил воюющей России «неисчислимые бедствия и полное разорение». Он убеждал министра: если власти к его словам не прислушаются, то «война, которая была начата правительством, будет закончена народами». Дипломат барон Р.Р. Розен (также противник войны) вспоминал о своей встрече с графом в первые недели войны: «Витте метался по комнате взад и вперед как лев в клетке – беспомощный свидетель некомпетентности и глупости, ввергнувшей нацию в катастрофу мировой войны, которая могла привести только к уничтожению трудов всей его жизни и обрекала страну на разрушение и погибель. Мы оба понимали, что грядёт конец всего, что было нам дорого, ради чего мы жили».
В отличие от П.Н. Дурново (его знаменитая «Записка» предназначалась императору), Витте действовал публично. 13 октября он написал письмо Великому князю Константину Константиновичу по поводу гибели на войне его сына, князя Олега, предложив как можно скорее прекратить войну с Германией. Это письмо имело в Петрограде широкое хождение в списках. Позднее один из бывших сотрудников графа по Министерству финансов вспоминал: «…он считал войну величайшим бедствием. “Мир, мир во что бы то ни стало”, — говорил он как раз в самый разгар наших успехов в Восточной Пруссии».
Общество, охваченное патриотическим порывом, воспринимало Витте как злонамеренного «германофила». Согласно сведениям английского посла Дж. Бьюкенена, его французский коллега Морис Палеолог в ноябре 1914 г. сказал министру иностранных дел С.Д. Сазонову, что царь должен остановить Витте, мирная агитация которого приобретает «угрожающие размеры». Сазонов предложил дипломату самому поговорить об этом с Николаем II, но тот не решился.
Слухи о германофильстве Витте ходили и в союзной Франции, главой германофильской партии, к примеру, его считала известная газета «Le Temps»: «Как кажется, он [Витте. – Э.С.] стал в русской столице центром кружка, в котором охотно обсуждаются средства положить конец войне». Президент Французской республики Раймон Пуанкаре в разговоре с министром финансов России П.Л. Барком также выразил мнение, что «граф Витте опасный для Франции человек во время мировой войны с Германией». О том, насколько сильным было предубеждение французского президента против графа, красноречиво свидетельствует реакция Пуанкаре на известие о смерти сановника весной 1915 г., зафиксированная в его дневнике: «Узнали о смерти графа Витте. Эта смерть чуть ли не имеет для Антанты значение выигранного сражения…».
Существуют свидетельства, что граф не испытывал симпатий ни к Германии, ни к кайзеру Вильгельму, как это ему приписывала молва. Если верить Б.Б. Глинскому, он подтвердил свою неприязнь к немецкому императору, назвав его «сумасшедшим нахалом»: «Да, я враг нынешней войны, ее можно было бы избегнуть, и этот “сумасшедший нахал”, если бы на него вовремя прицыкнуть, пошёл бы на всякие уступки. Я сторонник русско–германско–французского континентального союза: только на нём одном может покоиться политическое равновесие и экономическое благополучие всего мира, но отсюда ещё далеко до моей дружбы с Вильгельмом».
В обществе на рубеже 1914-15 гг. много говорили о том, что будто бы Витте даже готовится участвовать в заключении сепаратного договора с Германией. В феврале 1915 г. Департамент Полиции перехватил письмо, адресованное Сергею Юльевичу. Автор послания, скрывающийся за псевдонимом «Скептик», обращался к Витте с предложением о скорейшем заключении мира: «Не пора ли заблаговременно думать о почетном мире? <…> Какая цель войны “до конца”? Проливов не получим: англичане после войны покажут другое лицо, а для итальянцев появление русских на Средиземном море совсем нежелательно. <…> Франция – слабый союзник, а Англия – неверный. У Германии на севере есть друзья, не желающие её разорения. Не лучше ли сговориться с Германией заранее»?
Граф действительно надеялся быть представителем империи на будущих мирных переговорах. Непонятно, на чем основывались эти ожидания, но известно, что с ноября 1914 г. граф переписывался с известным немецким банкиром Р. Мендельсоном. В его банке у отставного сановника был счёт, который с началом войны заморозили. В письме, датированном 25 января 1915 г., Витте сообщал: «Принято решение о том, чтобы, когда наступит момент мирной конференции, просить меня принять в ней участие в качестве делегата. Я не смогу принять это назначение до тех пор, пока любой и каждый будет иметь возможность критиковать мои пацифистские взгляды, говоря, что моё поведение объясняется личной заинтересованностью. Если вы считаете, что моё участие в конференции было бы полезным, вы должны действовать таким образом, чтобы устранить те условия, которые заставляют меня решиться на отказ от этого предложения».
В качестве средства для разрешения противоречий между Германией и Россией Витте предлагал начать прямые переговоры между двумя императорами, притом, как можно скорее. Граф требовал перевести вклады дочери и зятя на имя его жены в какой–либо надёжный банк Копенгагена или Стокгольма. Мендельсон переписывался с Витте с ведома статс–секретаря министерства иностранных дел Германии фон Ягова, который лично контролировал переписку банкира с петроградским сановником.
По мнению большинства исследователей, вряд ли у Витте были шансы повторить свой дипломатический успех в Портсмуте в 1905 г. По крайней мере, ни в одном известном историческом источнике нет сведений о том, что Витте действительно должен был заключать мирный договор с Германией. Даже журналист И.И. Колышко, отличавшийся высокой степенью информированности, нигде не пишет об этом. Интересно, что сам Колышко, чуть больше года спустя, в 1916 г., принимал активное участие в тайных переговорах России с Германией о сепаратном мире. К тому же, подобное назначение Витте мог получить только с согласия императора. Весьма характерно, что, узнав о смерти Витте, царь не выразил семье своего сановника официальных соболезнований, а в письме к жене признавался, что это известие вызвало в его душе «пасхальный мир».
Вместе с тем, надо признать, что в такую возможность верили и в других воюющих странах. К примеру, имя отставного сановника, давно не имевшего прежнего влияния, использовалось для политического лоббирования даже министрами. Так, в начале 1915 г. Сазонов, пытаясь склонить на свою сторону М. Палеолога в вопросе о Константинополе, сообщал дипломату, что если Франция не согласится на требования российской стороны, то он, Сазонов, уйдет в отставку, а на его место царь назначит Витте. И слова министра возымели ожидаемый эффект: Витте на посту главы Министерства иностранных дел был бы для Франции катастрофой.
Еще недавно имевшие широкое хождение в России и Франции слухи, что Витте готовится прийти на смену Сазонову, а также масштаб личности опального сановника, придавали угрозам российского министра характер убедительности.
Скоропостижная смерть Сергея Юльевича в феврале 1915 года помешала этим планам. Однако его горькие слова о будущем России оказались пророческими: через несколько лет погибла и династия, и империя.
