Русская Idea продолжает знакомить своих читателей с политической предысторией 1917 года, в которой, полагаем, не последнюю роль сыграл провал идеи «министерства народного доверия». Как показывает в своей статье наш постоянный автор, историк Федор Гайда, «доверие» – изначально один из основополагающих принципов неославянофильской политической доктрины – был поставлен во главу угла Прогрессивным блоком в его стремлении лишить общественного доверия правительственную власть. Федор Александрович обращает внимание на то, что на первых порах лидеры правительства, стремившиеся к консенсусу с Государственной Думой в критической военной обстановке 1915 – 1916 годов, и, в первую очередь, Александр Кривошеин, сделали свою ставку именно на взаимное «доверие» исполнительной власти и власти законодательной.
31 октября в фонде ИСЭПИ прошла конференция с участием ведущих историков, философов, политологов, приуроченная к очередной годовщине Манифеста 17 октября 1905 года. Собравшиеся обсуждали вопрос о том, была ли изначально обречена думская монархия в России, и в какой мере введение народного представительства сделало неизбежным революцию, приведшую к гибели монархии. Мнения по этому поводу участников собрания разделились, но сама острота дискуссии свидетельствовала о том, что поднята была одна из самых болезненных проблем политической истории России. На нашем сайте мы продолжим разговор о возможных альтернативных сценариях развития страны, и в первую очередь тех, что выдвигались отечественными консерваторами.
***
В годы Первой мировой войны на политической авансцене вновь актуализировалась идея «доверия», прочно связанная со славянофильским дискурсом. В 1915 году в парламенте возник Прогрессивный блок, чьим главным лозунгом стало создание «министерства доверия». К созданию объединения был причастен неформальный лидер правительства Александр Кривошеин. Тем не менее, программа блока не была реализована, соглашение правительства и Думы не состоялось, а развитие событий привело к Февральской революции.
Доверие как политический ресурс
С изменением политического строя в результате Первой революции и появлением в России парламента назначение министров по-прежнему оставалось прерогативой монарха. Однако появилось объединенное правительство: руководители ведомств теперь вынуждены был согласовывать свои действия на заседаниях Совета министров. В дальнейшем инициативы поступали в законодательные палаты. В подобной ситуации естественно возникла практика, при которой назначение того или иного члена правительства согласовывалось с главой Совета министров. Это не касалось министров военного, морского, иностранных дел, императорского двора. Хотя и тут премьер мог оказать влияние, как это произошло при назначении в 1910 году руководителем МИД Сергея Сазонова, приходившегося премьеру Петру Столыпину свояком. Таким образом, личные качества председателя Совета министров становились определяющими для общего расклада в правительстве.
Совет министров не подчинялся парламенту, но у того в отношении ведомств было право запроса, которое активно и широко использовалось. Это сплачивало министров между собой и вокруг фигуры премьера. При Столыпине правительство, в целом, было едино. После третьеиюньского переворота премьер постепенно отказался от выстраивания «равноправных» отношений с Государственной думой и перешел к созданию проправительственной коалиции на основе собственной политической программы. В состав думского большинства вошли фракции октябристов и националистов, чья конкуренция в вопросе установления тесных контактов с правительством облегчала премьеру задачу управления парламентом. Тем самым, общее политическое развитие страны обеспечивалось персональным доверием монарха к главе правительства. Хотя к концу столыпинского период между ними возникло охлаждение, до отставки Столыпину было далеко: слишком многое в раскладе политических сил определялось его личной позицией. Недавно созданная система неизбежно существовала в ручном режиме.
После смерти Столыпина система стала давать сбои. Новый премьер Владимир Коковцов отказался от заключения закулисных сделок с фракциями, в результате настроив их против себя. Подобная политика вызвала противодействие в самом правительстве. Наиболее значимым противником Коковцова оказался главноуправляющий земледелием и землеустройством Александр Кривошеин. Именно он непосредственно отвечал за реализацию столыпинской аграрной реформы. Кривошеин хорошо разбирался в различных экономических вопросах, его мнение для Столыпина всегда было авторитетно. Он также рассматривал Кривошеина как своего наиболее вероятного преемника на посту главы правительства. Однако сам Кривошеин в премьеры не рвался, не любил излишней публичности, был плохим оратором. У него были совсем иные способности.
Кривошеину удалось установить тесные отношения с представителями самых разных думских фракций, партий, общественных течений. В печати и с думской трибуны его хвалили правые и центристы. Один из лидеров кадетов Василий Маклаков получал от Кривошеина кредиты в 10 тысяч рублей «на показательно-мелиоративные дела», то есть на железобетонную мельничную плотину в собственном поместье1.
Состоя в браке с внучкой Тимофея Саввича Морозова, Александр Васильевич был связан с крупным московским бизнесом. Кривошеин старался установить контакты и с интеллектуальными кругами Москвы. Маргарита Морозова, известная меценатка и общественный деятель с широкими связями, покровитель религиозных философов, писала своему близкому другу князю Евгению Трубецкому в Рим: «Я забыла тебе сообщить, что у меня явился новый знакомый Кривошеин, знаешь, министр земледелия – я его избегала, <…> противно видеть представителей власти. Но он очень энергично мне звонил, писал и приезжал. Меня это особенно заинтересовало потому, что он явно меня интервьюирует. Знает обо всех наших собраниях, кружках, изданиях и, видимо, очень хочет проникнуть во все»2. В конечном счете Маргарита Кирилловна принялась за философическое развитие Александра Васильевича и даже дарила ему с этой целью «Столп и утверждение истины» о. Павла Флоренского, которое Кривошеин обещал прочесть.
Наконец, неутомимый Александр Васильевич пользовался особым доверием монарха. Уже после отставки чиновника Николай II отмечал: «Кривошеин был умелый антрепренер!..»3 Не случайно современники считали Кривошеина «богом интриги»4. Этот титул Александр Васильевич полностью оправдал, добившись в январе 1914 года отставки Коковцова. Отказавшись возглавить правительство, Кривошеин продвинул на пост председателя Совета министров Ивана Логгиновича Горемыкина. После роспуска Первой думы Горемыкин имел устойчивую правую репутацию, что позволяло ему получить поддержку монарха и консервативных кругов. Но, с другой стороны, 74-летний Горемыкин не предполагал вникать в текущую политику и за его спиной Кривошеин намеревался вести собственную линию.
По пути политического маркетинга
Еще в июле 1913 года во время Киевской сельскохозяйственной выставки Кривошеин озвучил свои политические принципы: «В таком огромном государстве, как Россия, нельзя всем управлять из одного центра, необходимо призвать на помощь местные общественные органы и силы, в распоряжение которых дать материальные средства. <…> Россия сможет достигнуть благоденствия только тогда, когда мы забудем пагубное «мы» и «они», разумея под этим правительство и общество, как бы представляющие собой две самостоятельные силы, и будем говорить просто «мы»»5. Выступление вызвало бурную реакцию в политических кругах, которые приготовились к скорым переменам в верхах.
С назначением Горемыкина и министра финансов Петра Барка был сформулирован «Новый курс», предполагавший усиленное кредитование экономики (в том числе дешевый мелкий кредит), отказ от виттевской винной монополии и борьбу с пьянством. Подобные меры пользовались популярностью у различных парламентских фракций. По сути, это было главной задачей Кривошеина: он искал поддержки общественности.
Если Столыпин старался найти в Думе поддержку своему курсу, то Кривошеин формулировал курс, исходя из думских настроений.
Первоначально кривошеинская маркетология (или, как называл её сам автор, «либеральная пьеса») себя оправдывала. В Думе началось оформление правоцентристского большинства. Попытки левых фракций (кадетов, социалистов) противопоставить этому процессу собственную активность пошли прахом: думская обструкция новому премьеру провалилась, а уличные акции организовать не вышло из-за разобщенности оппозиции. С обострением европейского кризиса в июле 1914 года на заседании Совета министров под председательством Николая II монарх поставил вопрос о роспуске Думы и превращении ее в законосовещательный орган. Все министры, кроме главы МВД Николая Маклакова, резко возражали, после чего царь согласился с коллективным мнением. Тем самым политика примирения с общественностью получала высочайшую поддержку.
Через несколько дней началось создание общественных организаций, призванных помочь фронту в деле военной победы. Всероссийский земский союз и Всероссийский союз городов налаживали помощь больным и раненым воинам, а впоследствии были привлечены к снабжению армии. Их учреждение состоялось благодаря инициативе органов самоуправления и устному распоряжению императора. Организации получили огромные казенные ассигнования, которые значительно превышали все их собственные средства или частные пожертвования. Законодательная база деятельности Земгора отсутствовала, как и финансовая отчетность. Вместе с тем он мог принимать на работу военнообязанных (с освобождением от призыва), платил высокую зарплату; пристроенные интеллигенты, часто весьма левых взглядов, избегали окопов, но в то же время могли вести в войсках и тылу антивоенную пропаганду. При этом подавляющее большинство выделенных на Земгор государственных средств растворились в неизвестном направлении…
Военные неудачи весны – лета 1915 года привели к тому, что поиск общественной поддержки стал еще более интенсивным. Кривошеина поддерживала Ставка во главе с великим князем Николаем Николаевичем. Были отправлены в отставку все политические противники кривошеинской политики и те члены правительства, которые считались непопулярными. На длительную сессию впервые с начала войны собиралась Дума. Настроения думского большинства под влиянием событий на фронте стали быстро склоняться к идее «ответственного министерства» – правительства, ответственного перед парламентом. Это означало коренную реформу политической системы страны. «Ответственное министерство» было одним из центральных положений партийной программы кадетской партии. Однако в этот момент партия неожиданно от этого требования «временно» отказалась. Взамен был сформулирован лозунг «министерства доверия».
Победоносная тактика патриотической оппозиции
Непререкаемый вождь Конституционно-демократической партии Павел Милюков сделал политическую карьеру на борьбе со славянофильским духом в русском либерализме. Будучи приверженцем исторического материализма и радикального западничества, Милюков еще в 1893 году опубликовал работу «Разложение славянофильства», обосновывая неизбежность подобной перспективы. Став в 1902 году одним из идейных руководителей журнала «Освобождение», Милюков сформулировал стратегию либеральной оппозиции накануне Первой русской революции: у радикальных либералов не могло быть «врагов слева», зато с умеренными либералами у них, наоборот, не могло быть ничего общего, поскольку они не требовали общей смены политического строя.
Позиция умеренных, выступавших за реформы с сохранением самодержавия, была наименована «славянофильской» и принципиально осуждена.
Впоследствии Милюков сделал всё для срыва любых попыток соглашения кадетов с более правыми силами – октябристами, прогрессистами и др. Хотя отношения с социалистами также были не слишком тесными, кадеты сохраняли определенную надежду: например, они так никогда и не осудили тактику революционного терроризма.
Однако на июньской партийной конференции 1915 года Милюков совершил резкий демарш. Когда в ближайшей перспективе возникли реальные очертания «ответственного министерства», Павел Николаевич предложил нечто, казавшееся более консервативным. Ситуация складывалась так, что в случае реализации принципа ответственности резко усиливались позиции думского большинства, в котором кадеты не смогли бы играть ведущих ролей. При занятии министерских постов их тоже, скорее всего, обошли бы, поскольку деловые качества в период войны демонстрировали не они, а, скорее, более умеренные силы. Те из кадетов, которые проявляли активность на ниве помощи армии, часто теряли связь с партией. В результате партийный вождь был готов временно пожертвовать пунктом партийной программы, чтобы не допустить усиления политических конкурентов.
Лозунг «министерства доверия» стал блестящей тактической находкой. С его помощью можно было установить отношения с быстро левевшим думским большинством. Оно восприняло новые кадетские настроения как примирительные и конструктивные. Кадеты демонстрировали патриотизм, а можно ли патриотов заподозрить в корыстном политиканстве?!.. И уже летом 1915 года близкий соратник Милюкова Андрей Шингарёв был избран председателем думской комиссии по военным и морским делам, что ранее было просто немыслимо. Фактически кадетам удалось возглавить новое думское объединение. Кроме того, «доверие» предполагалось не только от лица парламента, но и со стороны общественных организаций, а также всей страны. С учетом того, что Дума была избрана по закону 3 июня 1907 года и даже формально не отражала интересов всех групп населения, в его глазах общенациональное «доверие» вполне могло оказаться более предпочтительным. Милюков подчеркивал: ««Доверие» уже тесно связано с «ответственностью»; но говоря об «общественном» доверии, а не о «доверии большинства Государственной думы», мы придаем понятию «ответственности» моральный характер, а не юридический, и в то же время устанавливаем тот основной признак, который прямо вытекает из потребности минуты»6.
При этом новый лозунг был совершенно размытым. Показательно, что думское большинство вплоть до февраля 1917 года так и не сформировало единый список «министерства доверия». Милюков подчеркивал: «Не требуя «ответственного» или «коалиционного» министерства, мы тем самым не ставим формальных требований, не навязываем определенных людей, но, с другой стороны, мы не принимаем никаких обязательств»7. В таком случае стоило бы поддержать Кривошеина? Отнюдь. В августе 1915 года на совещании представителей правительства и парламента думцы (и в первую очередь Милюков) дали понять министрам, что они на «доверие» могут не рассчитывать. Заявлено это было тем самым людям, которые ради сговора с Думой уже выступили против принятия Николаем II поста главнокомандующего; тем самым, они демонстративно солидаризировались с общественным мнением и разрывали с собственным председателем Горемыкиным. В такой ситуации поведение думцев полностью подрывало кривошеинскую «либеральную пьесу»: сделав ставку на соглашение и заплатив хорошую цену, неформальный правительственный лидер не получил искомой поддержки парламента.
На последних тактах «пьесы» Кривошеин заигрался, сфальшивил, потеряв доверие Горемыкина, а потом и Николая II. После этого Александр Васильевич аккуратно и тихо ушел в почетную отставку. «Быть может, при самом зарождении парламентского блока, А.В. Кривошеин мог почувствовать, что его время, наконец, наступило. Но достаточно было блоку осознать себя, чтобы сразу же оказалось, что кандидатура А.В. Кривошеина, которая все время казалась еще преждевременной, вдруг оказалась запоздавшей», – иронизировал по этому поводу Милюков8.
«Министерство доверия» стало гвоздем программы парламентского большинства – Прогрессивного блока.
Блок требовал отставок неугодных ему министров, но не выдвигал своих кандидатов. Новые назначения, нередко обусловленные тем, что могли бы обеспечить «доверие», нужного эффекта не давали. Тем самым, требования парламентского блока лишь способствовали «министерской чехарде». Когда, наконец, министром внутренних дел стал товарищ председателя Думы и представитель её большинства Александр Протопопов (которого в думских кругах давно, но неофициально прочили на должность министра торговли и промышленности), он был объявлен политическим изменником.
Принцип «доверия» без персонификации, без выдвижения конкретного лица, облеченного этим доверием, оставался пустой формальностью – декларативным тараном в ходе «штурма власти». Пожалуй, именно этим требования Прогрессивного блока принципиально отличались от «доверия» в его славянофильском понимании: подлинное доверие отнюдь не отрицает подлинной ответственности; как раз наоборот, доверие предполагает ответственность, причем взаимную.
Это обстоятельство осознавал один из старейших кадетов Федор Родичев. Еще в июне 1915 года он убеждал соратников по партии: ««Ответственность» слово пустое, это вопрос факта. Когда мы будем иметь силу потребовать ее, она будет, но этой моральной силы мы еще не приобрели, а приобретем лишь тогда, когда за нами будет народ»9. Кадетская партия не нашла для себя иной возможности, как сделать из этого тезиса революционный вывод и стать одной из главных сил февральских событий. При этом сразу после победы революции новая власть поспешила избавиться от парламентского контроля. Тем самым, был реализован лозунг «министерства доверия»: Временное правительство претендовало на доверие всей страны, предполагая ответственность лишь перед будущим Учредительным собранием. При этом министры менялись каждые полтора – два месяца. Не удивительно, что «доверие» становилось фикцией. Правительство забывало о собственной стране, после чего страна забыла о собственном правительстве.
* * *
Примечания:
1. Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. 1868-1917. В 2 кн. Нью-Йорк, 1954-1955. Кн. 2. С. 381-382.
2. Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках А. С. Аскольдова, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, В. Ф. Эрна и др. М., 1997. С. 347.
3. Наумов А.Н. Ук. соч. С. 493.
4. Там же. С. 370-371.
5. Новое время, 16 июля 1913 г.
6. Съезды и конференции конституционно-демократической партии. В 3 т. М., 1997-2000. Т. 3. Кн. 1. С. 124.
7. Там же.
8. Речь, 28 октября 1915 г.
9. Съезды и конференции… С. 162.
