Рубрики
Статьи

Итоги-22: Политика

В политике и общественной жизни конца XX века часто проявляется такая тенденция, как повторение каких-то событий спустя 8 лет. Например, в декабре 1991-го года о своей отставке объявил президент СССР Михаил Горбачев, в декабре 1999-го свое знаменитое «я устал, я ухожу» произнес президент РФ Борис Ельцин. В 1993 году Ельцин одолел Верховный Совет, восемь лет спустя его преемник поставил под контроль Совет Федерации, тем самым устранив фактор губернаторской фронды.

В политике и общественной жизни конца XX века часто проявляется такая тенденция, как повторение каких-то событий спустя 8 лет. Например, в декабре 1991-го года о своей отставке объявил президент СССР Михаил Горбачев, в декабре 1999-го свое знаменитое «я устал, я ухожу» произнес президент РФ Борис Ельцин. В 1993 году Ельцин одолел Верховный Совет, восемь лет спустя его преемник поставил под контроль Совет Федерации, тем самым устранив фактор губернаторской фронды.

Все это можно объяснить отчасти американоцентричностью нашего мира, в котором главы исполнительной власти занимают свою должность, за некоторыми исключениями, восемь лет. Можно увидеть в этом и действие астрологических циклов — вращения то ли Солнца, то ли планеты Венера.

Как бы то ни было, именно 2022 год стал блестящим подтверждением этой закономерности — никогда ранее словосочетание «восемь лет» не звучало так часто. Тем не менее полноценного сравнения 2014 и 2022 года никто произвести не решился, несмотря на то, что сходство основных политических событий этих  годов бросается в глаза: Русская весна 2014  и СВО-22. В обоих случаях Российская федерация включила в себя новые регионы: Крым и Севастополь в 2014 году;  Донецкую, Луганскую, Запорожскую и Херсонскую области в 2022.  Но обратим внимание, однако, на отличия того, что произошло в 2014 году, от того, что случилось восемь лет спустя.

В 2014 году на повестке дня стоял вопрос о «воссоединении русского народа», то есть о теме преимущественно «национальной». В своей речи 18 марта 2014 года, во время подписания договора с Крымом и Севастополем, президент РФ Владимир Путин даже ссылался на прецедент объединения Германии как на возможный пример для истории с Крымом. В 2022 году «национальная» тема была фактически поглощена темой «цивилизационной», а именно сюжетом столкновения России с «коллективным Западом» (КЗ — гениальный мем, родившийся, кажется, именно в ушедшем году). Лозунг «воссоединения русского», безусловно, звучал, в том числе в речах Президента, но все-таки не в качестве главного. Было видно, что и сама Украина волнует не только российскую власть, но и российских граждан заведомо меньше, чем наше отчуждение от Запада, от Европы и от того, что ранее считалось «мировым цивилизованным сообществом».

В 2014 году Россия, очевидно, надеялась на раскол Запада и на политическое выделение в качестве цивилизационно и экономически наиболее близкого России ее элемента — континентального ядра Европы во главе Германией, нашим главным торговым партнером на Западе. В 2022 года все эти надежды были фрустрированы, и это разочарование не оттеняло даже фактическое согласие Соединенных Штатов на строительство второй линии Северного потока, чего так добивалась и вроде бы добилась к концу своего государственного служения канцлер Ангела Меркель. Россия, пожалуй, впервые осознала себя каким-то особым цивилизационным образованием, которое никогда — при самом благоприятном раскладе — не станет частью «коллективного Запада», как бы широко тот сам себя ни мыслил.  Все что происходило в 2022 году, было следствием осознания этого явно неприятного для престижа России обстоятельства.

Особенно тяжело переживал все происходящее российский интеллектуальный класс, который с некоторым изумлением обнаружил, что западный мир науки и культуры с легкостью может отвернуться от русских коллег, в том числе и тех, кто не несет никакой ответственности за начало СВО. Российские гуманитарии в большинстве своем так долго уверяли себя и своих читателей, что Россия страна европейской культуры, а, значит, и законная часть Европы, что убедительное опровержение этого силлогизма повергло многих «русских европейцев» в состояние шока.

Надо признать, что как противники СВО, так и ее сторонники, в большинстве своем ясно осознают тот факт, что смена руководства страны ситуацию коренным образом не поменяет: России надлежит измениться гораздо более радикально, чтобы ее «приняли в Европу» на правах хотя бы Канады — крупной северной страны, но без больших геополитических амбиций. “Измениться радикально” — это значит сократиться в масштабах, пересмотреть многое в своей культуре, желательно — отказаться от педалирования традиционных ценностей, и весьма вероятно — произвести радикальное сокращение своего военного потенциала, вплоть до отказа от ядерного оружия. Радикалы со стороны оппозиции готовы на все это пойти, но они пока не отражают мнения большинства даже в либеральном лагере, не говоря уже о России в целом. Основная масса российского интеллектуального класса, равно как и представителей российского бизнеса — двух наиболее европейски ориентированных сегментов нашего общества — понимает, что в ближайшей перспективе Россия в Европу не вернется.

Политически ангажированный российский избиратель сегодня может отнести себя к условным трем лагерям. Представители одного из них продолжают надеяться на наш «прорыв в Европу», в том числе идя для этой цели на всевозможные уступки и жертвы. Другой лагерь хочет того же, но только за счет военно-экономического давления на Европу с целью либо ее слома, либо трансформации в более выгодную для России сторону. Это надежда часто выражается мемами «Европа замерзнет» (или же «обеднеет») из-за отказа от российских энергоносителей. В итоге, верят сторонники этой точки зрения, европейские страны взбунтуются против англосаксонского диктата и проект «коллективный Запад» прекратит свое существование.

Наконец, существует и третий лагерь российского общественного мнения, и он состоит из тех, кто скептически относится как к первой, так и ко второй перспективе — в то, что изменится России, и в то, что поменяется Европа. Эти люди понимают, что России и Европе, как киплинговским Западу и Востоку, «вместе не сойтись» и нужно учиться жить порознь в каком-то новом, некомфортном для многих, как и для автора данных строк, мире, который подобно тому, что описал Джордж Оруэлл в своем знаменитом романе, будет разделен на соперничающие блоки — Океанию, Евразию и Остазию. Напомню, что первый блок, в котором и происходит действие романа «1984»,  соответствует по объему, если не по содержанию – «коллективному Западу», второй включает в себя территорию СССР, Восточную Европу и Турцию, а Остазия может быть названа «сферой влияния Китая». Разумеется, дело в реальности обстоит не так просто — сегодня «коллективный не-Запад» состоит из целого ряда независимых цивилизационных центров, который пока не имеют большого желания объединяться в военно-экономический блок. Тем не менее Оруэлл уловил явные тенденции западного мира к «цивилизационному сплочению» и правильно предсказал, что за пределами Запада неизбежно окажутся Россия, Турция, Индия и Китай.

Несостоятельными оказались все пророчества о том, что Россия не сможет выдержать санкционный удар со стороны Запада, что полки магазинов опустеют, возникнет массовая безработица, а цена доллара увеличится в несколько раз. Ничего этого не случилось, что продемонстрировало устойчивость страны к изолированному от Запада экономическому положению. Правда, не оправдались и надежды экономических радикалов на хозяйственную автаркию от мира в целом — на этот вариант Россия также не пошла, избрав более мягкую стратегию мир-хозяйственной открытости для так наз. «дружественных стран». Россия и даже вестернизированная Москва на глазах становится все более евразийской, о чем можно судить в том числе и по количеству турецких, узбекских и азербайджанских кафе, постепенно вытесняющих ирландские пабы и итальянские ресторанчики.

Разумеется, наивно думать, что эта евразийская ориентация навсегда, что ей на смену рано или поздно не придет новый национализм с четко выраженными проевропейскими стремлениями.  В ожидании такой вполне понятной и предсказуемой реакции очень важно было бы нащупать русскую середину — не азиатскую и не европейскую — способную удержать цивилизационное равновесие, чтобы не отклониться ни в ту, ни в другую сторону, не стать сателлитом ни Китая, ни «коллективного Запада», сохраняя по возможности мирные отношения, говоря оруэлловскими терминами, и с Остазией, и с Океанией. Если бы русский интеллектуальный класс включился бы в строительство этой «новой Евразии», стремясь, тем не менее, сделать ее более европейской по духу и культуре, менее азиатской, это было бы хорошим и верным начинанием. Но пока об этом говорить рано, у российского интеллектуального класса, увы, еще нет внятного проекта цивилизационного будущего своей страны, который он мог бы транслировать политическим элитам. Еще пока лодку качает от прежних европоцентристских иллюзий к иллюзиям неоимперским — то есть надеждам на восстановление советского блока или Российской империи. Но когда иллюзии уйдут, останется реальность — и контуры этой реальности более менее понятны. Выражение «Остров Россия» было не раз произнесено в этом году, пока как печальная констатация объективного положения вещей.

Еще раз о 2014 годе. Одним из важных его итогов стала демонстрация явного наличия у России «мягкой силы». Главное достижение Русской весны состояло даже не в том, что Россия взяла к себе новые территории, даже не в том, что они присоединились добровольно, но в том, что жители этих территорий оказались готовы совершить революцию ради этого присоединения. И тут важен вот какой тонкий момент. Мы часто осуждаем западные страны за провоцирование «цветных революций» против недружественных им режимов, но наш недавний опыт ясно свидетельствует, что «провоцирование революций» – это и есть эффективный способ ведения современной войны. По существу, все победы в современном мире так или иначе связаны со способностью организовать революцию в тылу врага. Даже победа в первой мировой подпадает под эту формулу.

То, что произошло в 1945 году (взятие Берлина, бомбардировки Дрездена и Хиросимы, безоговорочная капитуляция и Нюрнберг) представляет собой некое выдающееся исключение, которое едва ли повторится в обычных условиях, а если и повторится, то столь страшной ценой, о которой не хочется и думать. Во всех других случаях при нынешних возможностях мобилизации и средствах уничтожения — когда любой город превращается в военную крепость, а любая колонна танков становится легкой мишенью для радиоуправляемых ракет — победить можно только в случае готовности населения или же элит противника принять победителя. Поэтому, скорее всего, в ближайшем будущем, когда границы блоков так или иначе оформятся, мы станем свидетелями того, как «война цивилизаций» перерастает в «столкновение революций» – конкуренцией «мягких сил» государств-блоков в расчете на завоевание лояльности за рамками собственной сферы влияния. Все это уже было в эпоху первой Холодной войны и все это с высокой степень вероятности воспроизведется во второй.

У этого будущего, похоже, нет альтернативы. Окно возможностей резко сузилось, и это, наверное, и есть главный политический итог 2022 года — года приучению к «цивилизационному реализму» тех, кто до этого года пребывал в глобалистских или же империалистических мечтаниях.

Текст опубликован на сайте PublicO.

Автор: Борис Межуев

Историк философии, политолог, доцент философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
Председатель редакционного совета портала "Русская идея".

Добавить комментарий