Рубрики
Статьи

Испанский урок для русских консерваторов

Перманентное научно-техническое и экономическое развитие вполне совместимо с консерватизмом, нисколько ему не противоречит, и даже наоборот, прямо необходимо с точки зрения возможности отстоять у современного мира своё право быть консерватором. Поэтому необходима консервативная критика накопленного человечеством багажа экономических учений и выработка актуальной модели, способной обеспечить более прочный фундамент развития, чем не имеющие ценностного базиса и стратегического видения ситуативные решения государства.

Антонио Раймундо Ибаньес, маркиз де Саргаделос – реальное историческое лицо. Во второй половине XVIII – начале XIX веков он оставил заметный след в истории Галисии – крайней северо-западной провинции Испании. В 2001 году маркиз стал героем биографического романа Альфредо Конде «Синий кобальт», и оказалось, что экономические воззрения Ибаньеса и его гибель из-за накопившихся в испанском обществе противоречий могут дать пищу для размышлений современному русскому консерватору.

Жизнь и противоречия маркиза Саргаделоса

Антонио Ибаньес родился в небогатой семье: его отец – обедневший идальго, преисполненный идеалистических чаяний и не приспособленный к практической деятельности; мать, напротив, происходила из очень деятельной, обеспеченной, но не знатной семьи. В противоположности характеров родителей кроется первый источник противоречивости самого Антонио. Если отец стремился дать сыну широкое классическое образование, причём в духе своего «просвещённого» века, то мать настаивала на приоритете полезности. Читать, по её мнению, нужно «Сельскую гидравлику», а не «Греческую и римскую мифологию».

«Поменьше бы Вольтера и Руссо, – говорила мать, – и побольше Адама Смита».

Но при всём своём «энциклопедизме» старший Ибаньес не ставил под сомнение социально-экономическое и политическое устройство тогдашней Испании, которое сильно отставало от передовых европейских веяний, нашедших воплощение в Нидерландах, Англии, а затем и во Франции. Здесь были незыблемы абсолютная монархия, старинные дворянские привилегии, социальная активность церкви, а в экономической сфере – господство крупного землевладения и слабое развитие промышленности. Отец весь был устремлён в прошлое, которое, как казалось, законсервировало себя на Пиренейском полуострове и воспроизводило одни и те же социально-экономические отношения из поколения в поколение.

С одной стороны, Антонио Раймундо взял у отца монархические убеждения – до конца жизни он оставался предан трону, не прельстившись идеологией буржуазных революций даже тогда, когда трон опустел, и в Испании началась война за престол. С другой же стороны, свою жизнь он посвятил развитию новых форм хозяйствования – наследие матери, уроженки буржуазной семьи потомственных владельцев часовых мастерских.

Сначала Антонио – управляющий торговым домом Гимаран, на своё жалование проворачивающий первые собственные торговые операции. Затем, когда сколочен первый капитал, – владелец мануфактуры, выпускающей котлы, орудия, боеприпасы для королевских войск и фаянсовую посуду. Он не противопоставлял производство и торговлю, как это часто делали в его время. Напротив, только в их единстве видел будущий маркиз основу благосостояния отдельного предпринимателя и государства в целом.

И всё-таки, несмотря на очевидную пользу, приносимую деятельностью Антонио родной Галисии и всему испанскому королевству, что, кстати, и было отмечено титулами маркиза и затем графа Саргаделоса, погиб Антонио Раймундо насильственной смертью. Первая попытка расправы над ним была учинена ещё в конце XVIII века, когда подстрекаемая заговорщиками толпа разгромила завод Ибаньеса и чуть не растерзала его самого.

Кто же среди заговорщиков?

Представители консервативного духовенства и землевладельцы, несогласные с коренным изменением традиционных социально-экономических отношений в Галисии из-за преображающей поступи капитализма. И от убийственного замысла они не отказались и после того, как Антонио заручился поддержкой Карла IV и полностью восстановил производство.

Случай представился во время войны с наполеоновскими захватчиками в 1809 году, когда короля-заступника уже не было. Пущен ложный слух, что маркиз сотрудничает с французами, и доблестные испанские патриоты жестоко убили того, кто на своём заводе за личный счёт производил необходимые для обороны страны боеприпасы. И это – очередное, теперь уже последнее противоречие в жизни Антонио Ибаньеса.

 

Прогрессивный базис, консервативная надстройка

 

Если, по Марксу, бытие определяет сознание, то каждый класс должен обладать специфическим классовым сознанием. Мировоззрение должно соответствовать твоему положению в обществе и интересам, политические взгляды – в том числе. Однако маркиз Саргаделос опровергает неумолимость этой формулы: он капиталист, и в то же время монархист, хотя, видимо, должен был принять просвещенческое мировоззрение целиком, как идеологию народившейся буржуазии вместе с республиканизмом и триадой свобода-равенство-братство. Но не принимает. Французская революция для него – тот предел, до которого процессы общественной либерализации доходить не должны. Поэтому маркиз, конечно, консерватор в политико-идеологическом смысле, хотя в своей предпринимательской деятельности он, в общем-то, прогрессист, и ничем против собственных интересов как представитель буржуазии не грешит. Между производством технологически современного оружия и постановкой его на службу абсолютной монархии он не видит противоречия.

И это, конечно, важный урок для многих консерваторов: чтобы отстоять независимость страны и незыблемость царящего в ней порядка со всеми его особенностями и отличиями от соседей, технологическая и производственная платформа не должна уступать по уровню прогрессивности странам, твоему порядку угрожающим. Как минимум потому, что производство играет решающую роль в обороноспособности страны. Иначе чужой идеологический прогресс к тебе всё равно придёт на штыках покорителей, и, очень вероятно, резко снизит твой уровень развития производительных сил.

Именно это и происходит в Испании в начале XIX века: из-за устаревшей промышленной политики монархия не смогла сохранить силу и обороноспособность (слишком мало было таких, как Саргаделос, и слишком много сопротивления ему приходилось преодолевать). И французы, вооружённые не только штыками, но и революционными идеями, сбросили Карла IV и усадили на трон Жозефа Бонапарта. К этому времени от прежнего могущества Испании не осталось и следа, а всё потому, что экономика отстала от требований времени: ключевое место в социальной иерархии по-прежнему занимали не те, кто производит, а те, кто владеет.

Землевладение давало существенные привилегии, не соответствующие реальной общественной пользе землевладельцев, самостоятельно землю практически не обрабатывавших. Кроме того, активным игроком в хозяйственной системе была Церковь, которую, кстати, паразитическое рентное существование за счёт обладания главным ресурсом подобной экономической модели – землёй – разлагало изнутри и заставляло выступать одним из тормозов на пути структурных преобразований экономики.

 

В поисках органичного мировоззрения

 

Но какая же экономическая идеология более всего подходила для прогрессистского базиса и консервативной надстройки? Во второй половине XVIII века выбор был относительно невелик.

Первая теория – это, конечно, меркантилизм. На раннем этапе развития эта идеология сводилась к необходимости всячески способствовать поступлению денег в казну и препятствовать их вывозу за пределы страны. Накопление золота – вот главная цель, и в период, когда в Европу хлынула лёгкая добыча из вновь открытых колоний, для процветания государств было достаточно простого накопления. Испания в этом весьма преуспела, что не замедлило сказаться на могуществе испанской короны и её влиянии в европейских делах. Однако в дальнейшем в некоторых странах – Англии, Франции, Нидерландах – начала развиваться промышленность, и главная цель меркантилистов стала иной – протекционизм, защита отечественных производителей от иностранных конкурентов, что немало способствовало укреплению индустриального капитализма. Резюмируя, можно сказать, что идеал меркантилизма – положительное сальдо казны, будь то за счёт ввоза и вывоза золота или импорта и экспорта промышленных товаров, ведь только благодаря этому государство богатеет.

Другая влиятельная доктрина того времени – физиократия. Споря с меркантилистами об основном источнике богатства, физиократы на первый план выводят землю как главный ресурс, ответственный за преуспеяние страны. Именно работа на земле, то есть сельское хозяйство и добыча ископаемых, даёт первоначальный продукт, который затем используют промышленники и торговцы. В этом видна некоторая недооценка физиократами значения прибавочной стоимости, образующейся в результате промышленной обработки первоначального сырья. Однако важный нюанс: главным классом общества в такой системе взглядов стали не землевладельцы, а земледельцы, то есть люди, которые реально работают на земле или добывают из неё сырьё. А уже следом за ними идут государь и землевладельцы, и только потом – представители «паразитического класса» – промышленники, купцы, ремесленники и индустриальные рабочие.

В поисках «естественного» экономического порядка, наиболее способствующего процветанию государства, физиократы требовали покончить с крупным землевладением как наследственной привилегией: земля как главный ресурс должна быть в свободном обращении у тех, кто на ней работает и использует оптимальным для блага общества способом.

В этом смысле маркиз Саргаделос, как ни парадоксально, был вполне физиократ. «Сельское хозяйство призвано быть главной отраслью во всех странах, опорой всей прочей коммерческой деятельности», – говорит этот промышленник и купец, нимало не замечая в этом очередного противоречия. Правда, до объявления себя паразитом он не доходил, в отличие, кстати, от другого литературного промышленника – Сергея Привалова из романа Дмитрия Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». Тот прямо заявлял, что владельцы заводов живут паразитами, вырвав из оборота огромное количество земли, причём независимо от качества управления обеспечив себе миллионные прибыли благодаря государственному протекционизму. А из оторванных от сельхозпроизводства крестьян тем временем формируется «безземельный пролетариат, который будет похуже всякого крепостного права».

Хотя физиократы несколько переоценивали роль аграрного производства, особенно если смотреть в перспективе будущего, для модернизирующихся стран было чрезвычайно важным положение о необходимости передать землю от наследственных владетелей, кормящихся арендой и барщиной, к земледельцам. Пусть их будет не так много, как крестьян в феодальной системе, но они должны подчиняться правилам экономической эффективности и постоянно повышать производительность труда, фактически устраивая аграрное хозяйство на принципах индустриального капитализма. Крупных землевладельцев, живущих за счёт аренды или оброка, подобная проблематика никогда особо не волновала, из-за чего именно в отсталых, преимущественно аграрных странах периодически возникает проблема голода, но не в индустриально развитых – несмотря на кажущуюся логичность мальтузианства. Сформулированный физиократами конфликт между владением землёй как ресурсом и её пользованием, будучи неразрешённым, обернулся для Испании одним из факторов экономической отсталости, а для Антонио Раймундо Ибаньеса – убийством.

И всё же победившей экономической идеологией следует признать классическую либеральную политэкономию Адама Смита и Давида Риккардо, предполагающую открытые границы и свободную торговлю. Маркиз тоже отдал ей дань уважения, потому что признавал: на определённом этапе своего индустриального развития западным странам такая идеология становится необходимой. Капитализму, ориентированному на расширенное воспроизводство материальных благ, требуется постоянное расширение рынков сбыта, в идеале – до размеров всей планеты. Но если все страны будут руководиться меркантилизмом и физиократией, глобализация экономики станет невозможной и ненужной: каждая страна, защитившись протекционистскими барьерами, попытается обеспечить себя всем необходимым самостоятельно, и разделение труда будет углубляться не на уровне всего мира, а только на уровне отдельной страны.

Чтобы не допустить этого, англичане, будучи, по мнению маркиза Саргаделоса, нацией «чрезвычайно умной, но без чести и совести», стали распространять учение Смита по всему миру, не дожидаясь превращения развивающихся стран в своих конкурентов. Требуя открыть границы для свободного движения товаров и капитала, причём подчас подкрепляя свои требования военной силой, англичане добились того, что промышленность многих стран просто не смогла конкурировать с английской, отстала в развитии, и либо чрезвычайно упростилась, сжав ассортимент выпускаемых товаров и глубину их передела, либо вовсе уступила место добыче ресурсов и обмену их на английские товары. Либо, конечно, даже не начинала развиваться, как в большинстве колоний. Опасаясь такого развития событий в Испании, Антонио Ибаньес выступал не только против французской интервенции, но и против роста влияния англичан, насылавших на Пиренеи шпионов и боровшихся здесь с французским влиянием как военными, так и пропагандистскими методами.

 

Экономические вопросы русскому консерватору

 

Таким образом, маркиз Саргаделос, оставаясь в целом консерватором-монархистом, выработал для себя синтетическое мировоззрение, в центре которого стала политическая и экономическая независимость Испании, её суверенность, подкрепляемая модернизацией промышленного базиса и постоянным ростом благосостояния народа. От меркантилистов он взял идеи защиты отечественного производителя от иностранных конкурентов и достижения положительного торгового баланса. У физиократов – идею о важности земли и вообще природы как источника первоначального сырья для промышленности, а также необходимость исключить природу из системы пожизненного бесплодного владения – она должна осваиваться и использоваться, включаясь в хозяйственный оборот. А в учении Смита-Рикардо маркиз взял требование к государству бороться за открытие новых, не скованных барьерами рынков сбыта для своих товаров, причём в глобальном масштабе. Открыть границы – не на впуск, а на выпуск, и убрать заградительные пошлины – но не для импорта, а для экспорта.

Такой синтетической модели экономической политики Антонио Раймундо Ибаньес придерживался не на словах, а на деле, своим трудом и влиянием пытаясь сделать её экономической идеологией всей Испании. И даже сейчас, спустя двести лет, подобная идеология – в своих общих чертах, не вдаваясь в порождённые временем частности – вполне способна создать работающую хозяйственную модель. Конечно, это только контуры, которые нужно наполнять и уточнять. Но без общей рамки и содержательная работа невозможна.

А что же современные российские консерваторы?

Имеем ли мы свою экономическую идеологию, призванную обеспечить независимость и безопасность страны, или отдали экономику на откуп сторонникам либерализма, предпочтя заняться вопросами политики и культуры?

Учитывая опыт маркиза Саргаделоса, консерваторам нужно ответить на ряд вопросов, до сих пор находящихся на заднем плане нашего внимания.

Какие цели должны стоять перед экономикой России, решение каких государственных задач она должна обеспечивать?

Какая экономическая модель является предпочтительной с точки зрения консервативного мировоззрения?

Является ли ценностью частная собственность, как и в каком объёме она должна сосуществовать с государственной (по сути, обобществлённой) собственностью? В частности, что делать с землёй, с природными ресурсами, крупной промышленностью, сферой технологических инноваций?

Наконец, необходим ли протекционизм, и в каких масштабах?

И уже переходя к вопросам идеологического строительства, нужно провести ревизию трёх основных экономических идеологий, чтобы, во-первых, выявить по-прежнему работающие элементы, во-вторых, понять, что не пережило своё время, а в-третьих, решить, какими принципами более поздних идеологий можно дополнить этот идеологический базис. С высоты нашего положения мы видим, например, что нельзя недооценивать промышленность как процесс создания добавленной стоимости, чем грешили физиократы. В наше время, в отличие от их эпохи, глубокая переработка природного сырья создаёт большую стоимость и значительнее углубляет разделение труда, чем это было в XVIII веке. И в обнаружении этого, конечно, велика роль марксизма.

Другой пример: положение об открытых границах и глобальных рынках без протекционистской защиты «своих» в конечной перспективе приведёт к деиндустриализации не стран-конкурентов, а самих себя. В эту ловушку попались многие западные страны, искренне поверившие в универсальную истинность либеральной идеологии и решившие сделать государство в экономике чем-то вроде бездействующего Бога в деизме. Преодолеть эту ограниченность классического либерализма, не уничтожая его основы – рыночной экономики, – было призвано кейнсианство.

Но, пожалуй, в первую очередь нужно уяснить себе, что перманентное научно-техническое и экономическое развитие вполне совместимо с консерватизмом, нисколько ему не противоречит, и даже наоборот, прямо необходимо с точки зрения возможности отстоять у современного мира своё право быть консерватором. Поэтому необходима консервативная критика накопленного человечеством багажа экономических учений и выработка актуальной модели, способной обеспечить более прочный фундамент развития, чем не имеющие ценностного базиса и стратегического видения ситуативные решения государства. А пока русским консерваторам предложить власти практически нечего.

_______________________

Наш проект можно поддержать.

 

Автор: Константин Смолий

журналист, редактор (Волгоград)

Добавить комментарий