Автор Опубликовано: 17.03.2025Просмотры: 258

Как политику обрести доверие среди ежедневной лжи?

Китайцы взяли Одессу. На Первомай два китайца тащат портрет Мао по Дерибасовской. Один говорит другому: “Абрам, когда этот бардак кончится? Я таки устал щуриться!”
Застойный анекдот

Если, по общему убеждению, власть чуть ли не постоянно лжет нам, следует ли считать ложь просто “стратегическим” инструментом управления? И где проходит граница устойчивости системы, или тот момент, когда, по выражению Розанова, демократия обращается в мошенничество? “Тут-то и положен для нее исторический предел“.

Сейчас никто уже не верит в партийные программы: ни охмуряемые массы, ни сами “охмурительные” вожди. (Как не случайны постоянные оговорки если говорить честнонаших левых/правых политиков от Глазьева до Немцова. Познер так парировал одного закрытого переговорщика: “А вы что, неправду всегда говорите?!” Контртеррорист безмолствовал.) Недаром французский социолог Франсуа Кан в работе “Опыт возможной философии лжи” (1989) заметил, что лживость фашизма или коммунизма еще не демонстрирует истинности антифашизма или антикоммунизма[1]. Вся беда происходит о того, что программы партий никто не читает ведь на уровне письменной речи разоблачение лжи зачастую затруднено. Вспомним поздний социализм, при котором была как раз характерна замена речевой коммуникации менее дешифруемым письменным текстом. Доклад этот сугубо речевой инструмент печатался в газетах или зачитывался на собраниях самодеятельными чтецами или профессиональными дикторами по радио и ТВ. Сопутствующие эмоции “подверстывались” к тексту, как сегодня “подписывают” аплодисменты в ток-шоу или “смех в зале” к дурной комедии. Это позволило продлить ресурс власти, в которую уже никто не верил. Но почему, собственно, нельзя обманывать народ бесконечно?

Во всех культурах на различных уровнях существует жесткое осуждение лживости и лжеца. Это на первый взгляд парадоксально при такой широкой распространенности лжи. (Исключение составляет случай морально оправданной лжи, какой, считал Бердяев, у русских является ложь во спасение.) Таковы символические особенности восприятия лжи в массовом сознании как нарушения обета. “От Бога дождь, от дьявола – ложь. Лжа, что ржа: тлитчитаем у Даля, “Кто лжет, тот и крадет“. Это связано с тем, что ложь разрушает фундаментальную конвенцию доверия, без которой невозможна человеческая коммуникация. Гарантом такой конвенции не может выступать повседневность, и хотя в обществе множество конвенций (формально) гарантируется юридически, через государство, базовым гарантом является личность.

Лжец не только не является таким гарантом, более того, он олицетворяет угрозу разрушения мира. Однозначное отторжение лжеца исторически выработанная форма самозащиты культуры. В обществе, “где государство, самая власть построены на лжи, – замечает Ортега-и-Гассет, – нет силы и гибкости, а без них не выполнишь нелегкой задачи – не утвердишь себя достойно в истории. Так странно ли, что стоит слегка поколебаться, усомниться, кто правит миром, чтобы повсюду – и в общественной жизни, и в частной – началось нравственное разложение“.

Как политику обрести доверие среди ежедневной лжи? Эксперименты[2] показали, что самым эффективным признаком искренности является уверенность, с которой человек делает свое сообщение. Весь процесс восприятия и оценки лжи проходит в три этапа. На первом оценивается конкретность сообщения и выдвигается гипотеза о его ложности или правдивости. На втором этапе человек проверяет эту гипотезу, наблюдая за мимикой и жестами, и лишь на третьем этапе принимается окончательное решение верить или не верить. Понятно, что распознавание лжи становится выше, когда мы не просто выслушиваем сообщения, но и наблюдаем видеоряд, глядим воочию, каким образом политик отвечает на вопросы. Здесь важны как характеристики поведения (тембр голоса, интонации), так и вербальная часть сообщения (конкретность ответов, наличие деталей, реалистичность). Отсюда такая ключевая роль политических теледебатов в западном “обществе спектакля” или пресс-конференций и прямых диалогов с народом для общества “моноспектакля”. Блестящие экспромты ответы на “спонтанные” вопросы глобального интервью не только создают доверие к докладчику и увеличивают персональную легитимность. При этом формируется повестка дня, то есть перечень вопросов, которые обсуждаются и которым дано право существовать в общественном сознании из всего множества проблем. Как персональная легитимность разрушается в кислоте лжи, так и любая крупная катастрофа способна опрокинуть осторожную повестку дня “нового застоя”. Если происшествие с числом более пяти погибших – это просто сюжет для новостей дня, то сто погибших разом, умноженные на три дня эфира телеканалов, уже тянут на госпереворот! Во время любого кризиса азартные СМИ гоняются с “вилкой” за гарантом, пытаясь поймать на лжи. Эта лихая возможность по ходу пьесы назначить гаранта врагом общества делает масс- медиа истинным сувереном на тот момент.

Между тем технологическая задача СМИ (равно как и публичных политиков) куда скромнее весь этот стройный галдеж должен транслировать доверие. Самое эффективное воздействие достигается при пропагандистском подходе, когда каждый из одновременно транслируемых текстов усиливает действие остальных. “Один лжет, другой подлыгает, – поучает В.Даль. – Ко всякой лжи свое приложи”. Очевидно, что одному замыслу может быть поставлено в соответствие некое множество текстов, из которых выбирается наиболее эффективный инструмент.

В связи с этим интересно следующее замечание. (Schelsky H. Der Mensch in der Wissenschaftlichen Zeitalter.) “Суверенитет государства проявляется теперь не в одном только факте, что оно монополизирует применение насилия (Макс Вебер) или устанавливает чрезвычайное положение (Карл Шмитт), но прежде всего в том, что государство определяет меру эффективности всех существующих в нем технических средств, что оно отбирает для себя те средства, чья эффективность наиболее велика и по отношению к которым оно может практически размещаться вне поля их применения, обязательного для других”.

На настоящий момент такими коммуникационными монополиями являются избирательная система и масс-медиа. Опасность приватизации этих “естественных монополий” (медиа-магнатами СМИ, а региональными олигархами со своим административным ресурсом избирательной системы) как раз и означала возможность приватизации власти. Широкие народные массы по отношению к коммуникационными монополиям пребывают в счастливом состоянии безответственности или “не-ответа”. По мнению Бодрийяра[3], “первым и самым прекрасным из всех масс-медиа является избирательная система: ее вершиной выступает референдум, в котором ответ уже заключен в вопросе”. Вся современная архитектура масс-медиа основывается на том, что “процесс обмена” сделан невозможным. Согласно Бодрийяру, именно на этом основывается система социального контроля и власти. Все делается таким образом, чтобы на слова не было получено никакого ответа, или присутствует только форма симуляции ответа, что ничего не меняет в однонаправленности коммуникации.

По Бодрийяру, для понимания этого нужно обратиться к эквиваленту термина “ответ” в “примитивных” обществах: власть принадлежит тому, кто способен ее дать и кому она не может быть возвращена. “Отдать и сделать так, чтобы вам было невозможно вернуть отданное, означает: разорвать процесс обмена в свою пользу и установить монополию. Вернуть отданное, напротив, означает разрушить властные отношения и образовать (или вновь образовать) на основе антагонистической взаимосвязи цепь символического обмена”. Поэтому-то единственно возможная революция, по мнению Бодрийяра, есть восстановление возможности ответа.

Но если основное послание (месидж) власти есть ложь, то революционное восстановление ответа народа власти это ситуация, когда народ научается “посылать в ответ”, то есть тотально лгать власти. Например, подавая ложный отчет о готовности котельной к зиме или снижая повсеместно дисциплину. “Бедность крадет, а нужда лжет”. И когда исполнительная власть спускается в ад повседневности, она с изумлением обнаруживает, что трубы пьяные, а хлопцы заряженные. А на самом дне сидит “пьяный кочегар” и читает Ницше: Если характер бытия лжив, – что, вообще говоря, возможно, – чем была бы тогда… вся наша истина? Бессовестной фальсификацией фальшивого?[4]

Знакомый комический сюжет “старого застоя” (когда одни делают вид, что платят, а другие – что работают) имел трагическое продолжение в виде распада страны. Тут впору говорить не о коммунальной, а о коммуникационной катастрофе. Лукаво щурясь, власть утекает в трубу.


Впервые статья была опубликована http://old.russ.ru/politics/20030124-sol.html

[1] Головин Е. “Философия лжи”

[2] Симоненко С.И. Психологические основания оценки лжи – искренности в процессе коммуникации, МГУ им. М.В. Ломоносова

[3] Бодрийяр Ж., “Реквием по масс-медиа

[4] Ницше Фридрих. “Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей”. М.: “REFL-book”, 1994. С. 250

Редакционный комментарий

Мы решили опубликовать старую (вышедшую более 20 лет назад) статью-реплику Юрия Солозобова о «честной политике» не потому, что в настоящее время отсутствуют «свежие» публикации на эту тему. Просто стало интересно, прав ли известный политолог, отказав нам в новом тексте на том основании, что он «по данному вопросу все сказал давным-давно, и не видит в настоящее время причин что-либо менять в своем мнении и оценках ситуации» (почти дословная цитата). Действительно, неужели за двадцать лет в российской политической культуре ничего не поменялось, и она настолько неизменна (устойчива), что высказанные когда-то тезисы можно повторять и впредь без опасения показаться «устарелым»? Конечно, мысль о том, что «политика дело грязное», и «политики всегда врут», воспринимается как банальность. Но может быть, есть хотя бы нюансы конкретного времени (повышение значения правды и/или изменения в «ассортименте лжи»), представляющие интерес для политического анализа? Когда-то давно была сформулирована триада успешного политика – «Ум (интеллект). Честность. Активность», при этом моральные качества даже в этой триаде безусловных приоритетов ставились на первое место (процитируем У.Баффета «Ищите в человеке три черты: интеллект, энергию, честность. И если у него нет последней черты, то о двух других даже не беспокойтесь»). Изменился ли сейчас общественный запрос на качества политика, каково место «честности» в образе политического успеха? Статьей Юрия Солозобова мы хотели бы привлечь читателей «РИ» к дискуссии по этим вопросам.

Обсуждение

Об авторе: Юрий Солозобов
Политолог, директор региональных программ Каспийского института стратегических исследований - КИСИ

Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.

Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!

Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.

Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!

Оставьте комментарий

Читайте еще: