Книга, стоящая особняком
Публикуемый текст представляет собой небольшой отрывок первой главы книги Валентина Тернавцева «Слово об Апокалипсисе». Выбранный нами фрагмент позволит почувствовать дух и ход мысли всего труда. Концевые примечания в приведенном отрывке отсутствуют (см. комментарии в тексте печатного издания), примечания постраничные представлены в тексте настоящей публикации, первая глава дана в сокращении.
В числе священных книг Нового Завета есть одна книга, стоящая особняком. Ни по форме, ни по содержанию непохожая на другие, она в течение 18 веков привлекает к себе внимание толкователей и, несмотря на все старания рассеять окутывающий ее таинственный мрак, остается до сих пор менее всех прочих понятой и истолкованной. Странными, совсем не евангельскими чертами она изображает Христа, каким Он явился Иоанну на Патмосе в завершение апостольского века (Откр. 1, 13–20; 5, 6). Она содержит послания этого Христа к семи церквам, сложившимся в Асии, показывает Бога Отца на Престоле в ослепительном сиянии Его святости и могущества и Христа Агнца, принявшего на Себя грех мира, победившего смерть и ставшего Источником пакибытия, и затем в грандиозных символах потрясающего трагизма изображает последующую борьбу Его с темными силами за Град Божий в истории. Каково же происхождение этой книги?
В самом Апокалипсисе мы не находим сведений ни о времени, ни об условиях его написания. Здесь говорится только о том, что за свидетельство об Иисусе Христе Иоанн был сослан на остров Патмос (Откр. 1, 9–10) и что там ему явился Христос и показал ά ἐστιν καὶ γενέσθαι ἐν τάχει[i], т. е. что суть и «чему надлежит быть вскоре». Вот и все. Об остальном мы можем догадываться лишь из преданий, содержащихся в сочинениях более поздних христианских писателей и из внешних источников и вспомогательных материалов.
Патмос — небольшой угрюмый остров неправильной формы 9 км длины и 2–4 км ширины, лежащий на стыке между трех материков и старого языческого мира — Азией, Европой и Африкой. Тяжелой массой он почти отвесно подымается из Эгейского моря. Судя по тому, что Патмос представляет из себя теперь, надо думать, что этот вулканический сплав темно-серых утесов тогда был еще более пустынен и лишен растительности. После каждой бури волнами прибивало к берегам обломки кораблей, потерпевших крушение, из них жители острова строили хижины, запасали топливо. Лучшая бухта, которая только и могла служить убежищем для киликийских пиратов, обращена к востоку. Здесь ютился жалкий поселок. Крутые каменистые тропинки вели вверх, к другим разбросанным лачугам. Есть сведения, что Патмос был когда-то μεταλλοφορος[ii]. Но у римлян в то время, подобно Наксосу, Пандатерии и другим островам, отличавшимся бедностью и первобытными нравами жителей, служил местом ссылки.
По преданию, Иоанн был сослан туда при Домициане. Этот император, последний из дома Флавиев, получил власть по наследству от здравомыслящих и гуманных — старшего брата Тита и отца своего Веспасиана. Но в противность им обязанность поклонения себе, как божеству, ввел в правительственную систему. Мрачный, везде видевший опасность, крайне жестокий, по временам стоящий на грани безумия, он правил от 81 до 96 г. по Р. Х., т. е. четырнадцать лет. Таков, значит, промежуток времени, в один из годов которого дан был Иисусом Христом Апокалипсис Иоанну.
Вероятнее всего, Иоанн был взят под стражу по постановлению проконсула Асии в Эфесе, где была большая иудейская колония, и взят был за отказ воздать божеское поклонение статуе Домициана и за свидетельство в противном сему о Божестве какого-то Иисуса Христа, на которое осмелился при этом. Это принято было как оскорбление императорского величества Кесаря. Или, может быть, взят был за это же исповедание, сделанное им при взыскании с него fiscus Judaicus[iii], т. е. карательного налога, установленного Домицианом, с иудеев, живших в Империи. Так как христиане тогда римским правительством еще не были отличаемы от иудеев, то должны были выплачивать этот налог наравне с ними. Конечно, христиане весьма основательными доводами старались доказывать, что они не разделяют закоренелой мятежности иудеев и что у них иные верования. Но это для языческих властей было непонятно, а в некоторых случаях даже могло казаться еще более подозрительным. Известно, что налог этот acerbissime actus est[iv], т. е. взимался властями с применением больших жестокостей и с глумлением над обрезанием, в наличности которого налоговые комиссии должны были удостовериться в каждом данном случае. Что касается самой меры пресечения, то надо думать, что Иоанн не был присужден к содержанию на Патмосе в оковах или под стражей, а сослан туда лишь на положении custodia libera[v], т. е. с сохранением личной свободы. Но сколько времени он пробыл в этом изгнании — сведений точных не сохранилось.
Однако из сопоставления всего, что мы знаем о внутренней жизни первой Церкви того переломного момента, можно догадываться о следующих условиях, среди которых появился Апокалипсис. Когда ап. Иоанн покинул Иерусалим — неизвестно. Доподлинно известно только, что он во время Апостольского собора 50–51 гг. там был (Гал. 2, 9). Но в последний свой приход в Иерусалим ап. Павел уже не застал там любимого ученика Христова, а это было около 58 г. Из посланий же ап. Иоанна видно, что он — бывший[vi] «столп» великой Церкви Иудейской (Гал. 2, 9) в Палестине — сумел подобно Петру найти себе место в Асии среди тамошних эллинских общин, задолго до него сложившихся подвигом ап. Павла. Иоанн пишет нам, что он стал их «братом и соучастником скорбей» (1 Ин. 2, 7, 18, 24; 3, 11; 4, 3; Откр. 1, 9).
Однако по задачам своего апостольского служения Иоанн не мог себя привязывать исключительно к одному какому-нибудь городу, а должен был вести проповедь Евангелия, обходя всю землю: πορευθέντες οὖν µαθητεύσατε πάντα τὰ ἔθνη[vii] (Мф. 28, 19). Почти постоянное пребывание Иоанна в столице Асии вовсе не означало, что, покинув Иерусалим, он утвердил в Эфесе апостольский престол свой. Можно с уверенностью сказать, что апостолы нигде не утверждали «апостольских престолов», что и все прочие церкви Асии, а также Понта, Вифинии, Киликии, Сирии и Рима были одинаково вéдомы[viii] и дóроги ему, а тем более иудейские церкви Палестины. В этот момент приближающегося кризиса он думал о судьбе всего Христианства и делал усилия к объединению обеих его ветвей на основе решительного исповедания Божества Христа, что и запечатлел в своем Евангелии о Предвечном Слове, ставшем Плотью.
В чем же заключается этот приближающийся перелом церковного строения? И что мог думать ап. Иоанн о судьбе Христианства? Чтобы составить себе верное понятие о том, что такое была в действительности первая церковь, надо не забывать разницу, которая существовала между двумя частями или как бы ярусами ее. Наверху стояли Апостолы, носители идеи и тайн Христа (Мф. 28, 11; Еф. 3, 3–5; 1 Кор. 4, 1) — исполины веры с мирборящим сиянием огненных язы́ков на челе. Их было немного, и с течением времени число их не увеличилось. Под ними волновались, в брожении таинственной закваски, постоянно возрастающие в численности послушные верующие: иудеев и еще больше язычников. Степень озарения от Духа Святого, широта кругозора, сила слова, сопровождаемого чудесами, непоколебимая устремленность воли к поставленной задаче и, наконец, полная согласованность личной жизни с проповедуемой истиной (Мф. 28, 19) у лиц апостольского верха была приблизительно одинакова. Все они сливались в одно единодушное «мы» (Еф. 2, 20; Еф. 3, 5; Деян. 4, 20; 1 Ин. 1, 1).
Уровень просвещения уверовавших толп народных был более или менее одинаков. Но разница между этими двумя ярусами Церкви была неизмеримо велика. Апостолы — все евреи, простолюдины галилейские (кроме Павла) — представляли собой сонм небольшого числа избранников, над которыми вспыхнули пламенные язы́ки в день Пятидесятницы. С тех пор грозная тишина близкого присутствия Божия сопровождала их повсюду. Имена всех их мы знаем. Знаем также индивидуальный характер главнейших из них. Находясь в постоянном совете, а когда разошлись в дальние страны, то в общении молитв друг с другом, Апостолы в причастии Святого Духа, освобождающего от плена трех измерений пространства, охватывали своим руководством и наблюдением все общины, основанные ими не только в Палестине, но и повсюду за пределами ее. Чуждые каждому городу, куда приходили, его темным идольским культам, его политической суете и борьбе за власть и безумствам разнузданной чувственности, Апостолы несли людям, задавленным жизнью, никогда не покидавшим своего очага, такой свет познания Единого Истинного Бога, Отца всех людей, столь заразительную радость спасения и новую жизнь через веру в Божественность Иисуса Христа, — что двенадцатерица[ix] их представляла собой как бы живой горний свод раскрытого неба, возвышавшегося над множеством общин спасения, насаждаемых ими (1 Кор. 4, 1; 6, 2–3; Еф. 2, 20; 3, 5) по лицу земли.
Далеко не то представляли собой эти непрерывно возрастающие толпы верующих. Они были святы тою начальной степенью святости, которая требовала еще долгого воспитания в будущем. Апостол Павел неоднократно указывал на это зачаточное состояние духовной жизни своих слушателей. То же <говорил> и ап. Петр. В истории — лиц этих неофитов мы не видим, имен не знаем. «Язычники, слыша это, радовались… и уверовали…» — говорит Книга Деяний (13, 48). «…Уверовало великое множество Иудеев и Эллинов» (Деян. 14, 1). «Проповедав Евангелие сему городу и обретя довольно учеников» (Деян. 14, 21). «Присоединились к Павлу и Силе, как из Эллинов, чтущих Бога, великое множество, так и из знатных женщин немало» (Деян. 17, 4). «И многие из них уверовали из Эллинских почетных женщин и из мужчин немало» (Деян. 17, 12) и т. д. Когда мы читаем это и изучаем другие священные памятники того времени, то чувствуем, что перед нами множество колыхающихся голов, спин, — стада, жалобно блеющие о своем спасении, а еще более о своем желании скорее и ближе соединиться со Христом, и о скорейшей кончине этого ветхого мира в громах и молниях Страшного суда.
Церковь в соединении этих двух элементов — апостольского верха и неохватных стад народных — представляла собой невиданное в истории осуществление самой невероятной утопии, величественнейшее зрелище достигнутого идеала на земле — познание Единого Бога Отца Небесного, святость, братство и веселие сердца, как бы рай на земле, под верховным руководством Апостолов. Но чем Церковь могла казаться после лишения ее верхнего слоя, т. е. Апостолов? — Зданием без крыши, если не развалиной. Мученическая кончина ап. Петра, а вскоре и ап. Павла, которые оба проповедовали и устраивали церкви в Асии, потрясла умы верующих и вызвала среди них великое смущение, так как ожидалось пришествие Господа еще при жизни этих апостолов. Вот почему, по мере того как надвигалось полное пресечение апостольства, — это было равносильно катастрофе.
Ко времени же ссылки ап. Иоанна на Патмос эта бесшумная катастрофа завершилась. Иоанн уже около 25 лет оставался πρεσβυτερος[x], так он сам себя называл во II и III посланиях: «Старейший» — из Апостолов и столпов, бодрствовавший над этими стадами. Пастырь-властелин, первый по близости ко Христу и последний из двенадцати, которые были µάρτυρα τῆς ἀναστάσεως αὐτοῦ[xi], т. е. самовидцами смерти и воскресения Спасителя и слушателями Его учения, единственный в живых хранитель всего предания Церкви от самого ее начала. Для Иоанна, стоявшего на закате дней и тщетно ожидавшего надежного после себя преемства, ясно было, что на смену Апостолам Господь больше не воздвигает таких других деятелей, как Павел. Вершина Христианства заканчивалась отвесным обрывом. И подобно Орлу, паря кругами над множеством общин спасения, основанных за эти 60 лет в Палестине, в городах Малой Азии, Сирии, Киликии, Понта, Вифинии, Македонии, Греции, на островах, в Риме и других более далеких странах, великий апостол, стремившийся к таинственному единению этих несчетных стад, с Единым Пастырем на Небесах (Ин. 10, 1–16), окидывал прощальным взором все эти земные владения Его и естественно должен был чаще и чаще задавать себе вопрос: какова же будет дальнейшая судьба этого столь обширного посева?
Юное же эллинское христианство, воссылающее по заповеди Апостолов молитвы Богу о властях языческой Империи, может быть, само того не желая, оказалось оторванным от тысячелетней ветхозаветной теократии и синагоги, и, как видно из проповеди ап. Петра к народу в день Пятидесятницы и из речи диакона Стефана перед Синедрионом, из Евангелия Матфея, Марка и Луки и из посланий ап. Павла, повсюду продолжало выступать против Иудейства с новым толкованием Святого Писания, применяя все его пророчества и символы к Иисусу, Сыну Марии, Распятому и Воскресшему. Между тем век Апостольский оканчивался, а духовные и учительские силы этих эллинских общин были невелики. И вот это примитивное Христианство простолюдинов и рабов, разноплеменное, без Апостолов, без высшей объединяющей организации, без богословских школ, совершенно непосвященное в высшие тайны библейского оккультизма[xii], без путеводных пророчеств, должно будет сознать и исповедовать себя абсолютной религией, поставленной на огромной и ответственейшей высоте: быть единственным светильником откровения новозаветного и ветхозаветного для всего мира. Правда, ап. Павел открыл для эллинских ἐκκλησίαι‑й[xiii] некоторые опоры духовной самостоятельности — догматы, дававшие определенность вере, и епископальный строй, дававший в каждом отдельном городе твердую организацию аморфным толпам людей, собирающихся вокруг восторженного проповедника. Но все это было еще ново, непривычно и часто служило поводом к разделению среди братий на подневольные стада и на «владык», заражая этих последних соблазном высокомерного произвола и честолюбивого деспотизма, так что в одной церкви Асии такой возгордившийся предстоятель не хотел принимать даже самого ап. Иоанна.
И гностики всюду старались путем обмана и хищения стать на опустевшие места Апостолов и повести за собой Церковь к смерти (3 Ин. 9–10; 1 Петр. 5, 3). Особенно же казалось тревожным, что при таких затруднениях чудесные наития свыше: дар пророчества, языков, явления Ангелов, изгнание бесов и др<угие> знамения стали в Церкви заметно убывать. Хотя об учении и делах Иисуса оставалось еще так много сказать, что самому миру не вместить было бы написанных книг (Ин. 21, 25). Однако Евангелием Иоанна состав священных книг Нового Завета закончился, почти умолкло и устное пророчество.
Недоумение усугублялось еще тем, что и сама Церковь в Риме претерпела неожиданное и ничем не вызванное кровавое гонение от Нерона после страшного пожара в мировой столице. Правда, когда распространялась по всем провинциям весть о том, что пламя бушует уже 10 дней и 10 ночей, пожирая нечестивый город, то все церкви трепетали в радостной уверенности, что это наступает последний день мира. Но в умышленном поджоге христиане были неповинны. Однако за этим пожаром не последовало обещанного пожара всего мира и вознесения верующих навстречу Господу, как учил ап. Павел (1 Фес. 4, 17). Напротив, с годами опасность гонений не обещала рассеяться, ибо во многих городах Востока и Запада против христиан, как бы по сигналу из Рима, начала подниматься грубая языческая чернь, везде подстрекаемая иудеями. И над юными общинами спасения вместо обетованных радостей и благ мессианского века нависли тяжелые тучи без просвета.
А Рим после пожара, уничтожившего его, отстроился еще величественнее и пышнее. Также и другие города языческие стояли по-прежнему нагло, вызывающе, и природа каждую весну цвела и улыбалась. Это повергало в одно и то же смущение все ἐκκλησίασ‑и Востока и Запада. Братья терялись в догадках и то и дело спрашивали у своих пророков и епископов: «Где же, наконец, этот обещанный день пришествия Господа?» Пророки пытались оправдываться. Епископы отвечали словами ап. Петра, что «день тот по Божию долготерпению откладывается» (2 Петр. 3, 19) или что «об этом спрашивать нельзя». Но такие ответы мало кого успокаивали, так как со дня кончины ап. Петра прошло уже более 30 лет в этих тщетных ожиданиях. И теперь всюду христиан гонят, и нет спасающего. В умы закрадывалось чувство покинутости в будничном мире, и эсхатологическая восторженность никла. На собраниях братия избегали смотреть друг другу в глаза, некоторые же сидели, опустив голову на грудь. И многие отпадали от Церкви со смехом над своими вчерашними верованиями. В какой бы город Асии, в какую бы общину ни приходил наперсник Христов, его окружали десятки святых встревоженных глаз, в которых он читал среди подавленных вздохов одну и ту же θλῖψις, т. е. скорбь несбывшейся надежды, один и тот же молчаливый вопрос и упрек: «Когда же, когда?»
И христиане, отделившись от синагоги, от иудейских обрядов и иудейских ожиданий, теперь робко входили туда, как в темный лес. Ап. Иоанн видел все это и мог только мысленно протягивать к ним старческие руки с предостерегающим криком: «Дети, блюдите себя от идолов» (1 Ин. 5, 21). Если вспомнить, что Иоанн, всегда радостный и спокойный, в посланиях своих не уделял место эсхатологии, а в своем Евангелии даже не привел ни одной притчи и ни одного заявления о кончине мира и пришествии Мессии, то исключительное давление этих вопросов на ум Иоанна теперь, на рубеже прекращения Апостольства, угасания иудейской церкви и общего потускнения авторитета эсхатологических обетований в церквах эллинских, станет понятным. Вот с какими мыслями ап. Иоанн мог прибыть в место ссылки, т. е. на Патмос. Мысли эти, конечно, не могли поколебать веры великого апостола или отлучить его от любви Господа и познания Его, но все-таки залегли на его чело печатью недоумения и сосредоточенной скорби и делали его согбенным (Откр. 5, 14). Они были для него как бы вторым Патмосом и даже хуже того, ибо из ссылки он мог быть освобожден manu militari[xiv], а что могло вывести его из этой душевной тесноты? Только величайшее чудо. Но как? И вот, когда все Христианство казалось подавленным и вконец изнемогающим под тяжестью этой общей скорби и мучительного недоумения, в один из воскресных дней на Патмосе совершилось чудо, большее всех евангельских чудес. Это — новая теофания Христа Прославленного. Иоанну вдруг явился Иисус Мессия, не в зраке раба, т. е. не в терновом венце и не со связанными руками, а во всей Своей славе и силе, как «Первенец из мертвых», ставший теперь «Владыкой всех», т. е. и языческих царств, и империй земных, и показал ему, Иоанну, в странных видениях ἃ εἰσὶν καὶ ἃ µέλλει γενέσθαι µετὰ ταῦτα, т. е. показал, «что есть и что будет после сего» (Откр. 1, 19), т. е. сокровенное, но подлинное состояние малых церквей Асийских, среди которых столь долго обращался Иоанн.
Кроме того, Он в исполинских призраках начертал уготовляемое Им через Ангелов Своих крушение всемирной Империи Рима и ущербление всечеловеческого эллинского мирочувствия и показал всю дальнейшую судьбу невидимого духовного Царства Своего, отчасти открывающегося в сердцах людей и имеющего некогда прийти в силе на землю видимо и осязательно: среди эллинов, латинян и в более полной мере среди каких-то других дальних народов, лица которых тогда еще и разглядеть нельзя было (Откр. 10, 11): <«тебе надлежит опять пророчествовать о народах и языках и царях многих»>.
И в заключение повелел Иоанну записать все виденное и послать в назидание и утешение не великой иудейской церкви в Иерусалиме, а семи малым церквам, прозябшим в идолопоклоннических эллинских городах Асии, церквам простолюдинов, рабов и бедняков: Ефесской, церкви Смирнской, церкви Пергамской, церкви Фиатирской, церкви Сардийской, церкви Филадельфийской и церкви Лаодикийской. Так Иоанн и сделал. Отсюда видно следующее о происхождении новозаветного Апокалипсиса. В то время как четыре Евангелия и Книга Деяний Апостольских прежде, чем быть записанными в свитки и размноженными, существовали некоторое время почти во всем своем составе в виде устных повестей, которыми обменивались ближайшие последователи Христа, в то время как догматические мысли апостолов Симона Петра, самого Иоанна и особенно Павла были неоднократно ими передаваемы устно в синагогах, на площадях перед толпами язычников и в христианских ἐκκλησία-ях, в частных домах и даже в судебных заведениях, и потом лишь для большей прочности были ими закреплены в посланиях, — Апокалипсис имеет иную историю своего происхождения. Видения, содержащиеся в нем, никогда до того «на ум не приходили никому» (1 Кор. 2, 9) из рядовых христиан и даже никому из Апостолов. Впервые это откровение через «сына грома» было принесено церквам из язы́ков[xv] после решительного отделения их от иудейства, в виде готовой связной книги. Это был как бы свиток, упавший с Неба, подобно молнии. Но пророчества, изрекаемые для будущего, всегда окутаны туманом и плохо понятны современникам.
Публикация К.Б. Ермишиной
[i] Ά ἐστιν καὶ γενέσθαι ἐν τάχει (др.‑греч.) — то, что есть и должно случиться вскоре.
[ii] ΜεταλλοΦΟρος (др.-греч.) — рудоносным.
[iii] B Fiscus Judaicus (лат.) — налог, налагаемый на исповедующих иудаизм.
[iv] Acerbissime actus est (лат.) — действие, сопровождаемое жестоким понуждением.
[v] Custodia libera (лат.) — домашний арест, запрет покидать определенную территорию (дословно: свободная палата).
[vi] В данном случае слово «бывший» — церковнославянская форма глагола «быть». Следует понимать: «который был “столпом” Церкви».
[vii] Πορευθέντες οὖν µαθητεύσατε πάντα τὰ ἔθνη (др.‑греч.) — идите, научите все народы.
[viii] Ведомы — от ц.‑слав. ведать, знать. То есть ап. Иоанн знал эти церкви.
[ix] Двенадцатерица – неологизм, изобретенный Тернавцевым по подобию слова «четверица», «троица». Самых близких апостолов, избранных Христом было 12.
[x] Πρεσβυτερος (др.‑греч.) — старшим, старейшиной, пресвитером.
[xi] Μάρτυρα τῆς ἀναστάσεως αὐτοῦ (др.‑греч.) — свидетелями Его воскресения (см.: Деян. 1, 22).
[xii] Тернавцев использует слово «оккультизм» в прямом значении этого слова – occultus (лат.) – скрытый, тайный. Он различает «библейский оккультизм», то есть скрытое значение христианского учения, которое отрывается просвещенным Святым Духом, и оккультизм языческий, то есть демоническую стихию.
[xiii] Ἐκκλησίαι (др.‑греч.) — церквей.
[xiv] Manu militari (лат.) — силой оружия.
[xv] Язы́ки (ц.‑слав.) — здесь – язычники. Выше Тернавцев употребляет это слово в другом значении – «языки пламени».
Редакционный комментарий
…
Обсуждение
Об авторе: Валентин Тернавцев
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
