Рубрики
Размышления Статьи

Феномен Понасенкова как диагноз креативному классу

Законы жанра пишутся не только Понасенковым и ему подобными. За то, что в определенной части общества становится все более модным демонстрировать свою «особость» и порой посредством оскорблений и маргинальных оценок характеризовать историю своей страны, ответственны: и раздражение от де-факто формирования в постсоветской России сословного общества, и нарастающее социальное и ментальное расслоение, и коррупция, и всё усиливающаяся радикальность, как наших охранителей, так и креативного класса. Часть последнего и составляет целевую аудиторию Понасенкова, во многом деинтеллектуализированную, не имеющую за душой ничего, кроме желания осуществить априори невозможное слепое копирование своих слившихся воедино буржуазно-богемных установок на все общество и впадающую в агрессивную депрессию от невозможности этого сделать.

Русская Idea уже писала о судьбе отечественного исторического сообщества в эпоху «всеобщего упрощения» и массовизации исторического познания – об этом не так давно размышлял в нашумевшей статье «Ум свой упростить я не могу: нищий русский историк на защите истины» историк Дмитрий Володихин. Сегодня мы публикуем статью Александра Левченкова и Александра Гущина, во многом продолжающую тему «общественного призвания» академических историков – на фоне скандала с работами Евгения Понасенкова.

 

***

Повышенный интерес к сенсациям и скандальным разоблачениям, направленным на разрушение устоявшихся концепций известных исторических событий, был характерен для массовой аудитории во все эпохи и во всем мире. В России кризис и крах марксистско-ленинской идеологии, с одной стороны, содействовал активизации серьезной и, главное, объективной научно-исследовательской работы историков, с другой, дал благодатную почву для роста числа сторонников отторжения многих классических интерпретаций мировой истории (а такие сторонники были и ранее, например, советский академик, химик Н.Морозов, подвергавший сомнениям существующую хронологию всемирной истории).

Вырвавшись из плена крайней заидеологизированности, массовое сознание постсоветской эпохи оказалось в другом плену – плену сомнений, доходящих до категорического отрицания или полного пересмотра трактовок многих, казалось бы, очевидных фактов и явлений прошлого (отсюда во многом феномен популярности у массового российского читателя в постперестроечное время трудов Анатолия Фоменко и Глеба Носовского, посвященных так называемой «Новой хронологии»).

Труды Фоменко были подвергнуты серьезной междисциплинарной научной критике и, не исчезнув с полок книжных магазинов, в конце концов практически сошли на нет в публичном дискурсе. Однако проблема вульгаризации исторического знания никуда не делась, напротив, мы наблюдаем расцвет этого явления, которое тесно сопряжено с политизацией общественного дискурса вокруг ключевых исторических событий по принципу «консерватор-государственник – либерал-западник» и характерно в той или иной степени для оппонентов из разных лагерей: от сторонников конспирологических теорий с пренебрежением к фундаментальным социально-экономическим предпосылкам и причинам революционных потрясений 1917 года до героизаторов военно-политической деятельности Наполеона I, в том числе, в ходе вторжения в Россию в 1812 году.

Впрочем, почему вульгаризация исторического знания является проблемой, заслуживающей столь пристального внимания? Не секрет, что многих обывателей всегда больше интересовало, сколько жен было у Генриха VIII Английского, убил ли Иван IV Грозный своего сына и не перевоплотился ли Александр I в старца Федора Кузьмича, чем понимание сущности политико-экономических и социокультурных процессов тех времен. Разве сам по себе плюрализм мнений не должен подстегивать научную дискуссию и вдохновлять на новые исследования? Безусловно, но дискуссия должна вестись в соответствии с научными принципами и не преследовать при этом сугубо политические цели, а отдельные вырванные из контекста широкого корпуса источников факты не должны служить лишь материалом для навешивания деятелям прошлого ярлыков «хороший-плохой». В противном случае такая дискуссия больше напоминает политический дискурс, а звучащие в ходе неё оценки, как правило, не могут претендовать на научную объективность.

Так сложилось в отечественной исторической историографии, что высокая степень политизации, причем, как правило, в соответствии с про- или антизападническими настроениями, была ей присуща как минимум с начала спора между норманистами и антинорманистами. Однако этот спор привел в результате к серьезным научным изысканиям, раскопкам, давшим исследователям богатый археологический материал, да и сама дискуссия преимущественно являлась делом профессиональных историков.

Многие же современные излишне политизированные концепции, например, работы Евгения Понасенкова о наполеоновских войнах, претендующие на сенсационность и научную новизну, практически сразу становятся достоянием широкой и в большинстве своем неподготовленной аудитории. Феномен Понасенкова по-своему уникален. В деятельности этого человека, называющего себя историком, но при этом не закончившего исторический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова, и судя по его «научным» монографиям, не в полной мере способного профессионально анализировать и стратифицировать источники, слились многие тенденции современного псевдоисторизма и политиканства.

Справедливости ради надо отметить, что сами мнения о причастности не только Наполеона I, но и Александра I к развязыванию компании 1812 года исповедуют и другие отечественные авторы, не говоря уже о французских, которые также критикуют тезисы о губительности для России присоединения к континентальной блокаде. Тем не менее, сомнительно, чтобы ведущие специалисты по эпохе употребляли в отношении тирольского и испанского сопротивления Наполеону термин «террористы», вольно обращались бы с данными о численности противостоящих друг другу войск, вычисляли бы численность вражеской армии на основании мемуарной литературы, определяли бы своих коллег по цеху как людей, мягко говоря, в теме не разбирающихся и, судя по названию самой монографии («Первая научная история войны 1812 года»), до Понасенкова вообще не написавших ничего научного по наполеоновским войнам. Но дело даже не только и не столько в том, чтобы понять абсурдность претензий автора на научность и его предвзятость к русской истории в целом. Эта задача – не из сложных, всё видно невооруженным взглядом.

Главная проблема заключается в том, что история для таких деятелей, которые позволяют себе с удивительной легкостью безапелляционно оценивать все периоды нашей истории – это средство саморекламы, средство выражения своих ультраупрощенных и порой просто предвзятых взглядов на всю нашу историю. При этом эпатаж, резкие оценки, порой прямые оскорбления всех, кто имеет другие взгляды, заменяют собой анализ. Зато слушающему народу не скучно, можно быстро, купив одну «Первую научную», объяснить всю русскую историю, а не слушать всяких там зануд, которые не дают однозначного ответа, или дают другие ответы с иными обоснованиями.

Обидно то, что люди, которые приходят на встречи с такого рода «историками», читают их книги, не только воспринимают все за чистую монету и привыкают давать простые ответы на сложные вопросы, но начинают считать себя поборниками исторической правды, укрепляются порой в вульгаризованных псевдозападнических установках, которые не имеют порой ничего общего с настоящим западничеством. На самом же деле их ведут фактически на аттракцион, делают заложниками пропаганды.

Интересно, что распространению подобных концепций способствуют те же факторы, которые должны содействовать и популяризации серьезных исторических исследований – активная книгоиздательская активность, доступность интернет-пространства. Благодаря этому люди, пропагандирующие псевдоисторическое знание, в настоящее время имеют практически равные с профессиональными историками шансы на получение доступа к широкой аудитории. При этом псевдоисторики, как правило, не хуже, а часто лучше подготовлены к работе с массовой аудиторией, чем многие профессионалы.

Важнейшими факторами, способствующими популярности первых, в отличие от профессионалов, являлись и являются шумиха и сенсационность. Упор, как, к примеру, в лекциях и выступлениях Понасенкова, делается на «ниспровержение» господствующих в массовом сознании образов прошлого. Любой историк скажет, что наше представление о прошлом меняется со временем под воздействием разнообразных факторов, в том числе, и прогресса в исторических, археологических и, наконец, всевозможных междисциплинарных исследованиях. Однако новые версии и интерпретации должны подвергаться тщательному и всестороннему анализу, прежде чем внедряться в массовое сознание. В то же время такие деятели от псевдонауки, как Понасенков, на основании отдельных фактов, взятых зачастую из нарративных (следовательно, грешащих предвзятостью) источников, игнорируя другие факты и сведения, им противоречащие, делают громкие изобличительные выводы.

Очень часто новые или сенсационные версии, внедряемые псевдоисториками в массовое сознание, являются творчески переработанными старыми теориями или вообще продуктами пропаганды минувших лет. Так, к примеру, изначальный посыл работ нашумевшего в 1990-х годах Владимира Резуна, более известного под псевдонимом «Виктор Суворов», посвященных причинам и характеру Великой Отечественной войны, имел немало общего с постулатами германской пропаганды, объяснявшей простым немцам вторжение в СССР необходимостью нанести превентивный удар в связи с якобы готовящимся вторжением Красной Армии. Многие тезисы Понасенкова в реальности не новы ни для мировой, ни для отечественной историографии, и могут претендовать на сенсацию только среди несведующих людей. Угроза со стороны коварного Александра I, тотальное превосходство французов над русскими в военном деле и, как следствие, гибель Великой армии, прежде всего, от непривычных климатических условий – все эти тезисы были развиты французскими мемуаристами и частью историков еще в XIX веке в рамках так называемой «наполеоновской легенды», поклонников которой хватает и в настоящее время. Интересно, что отдельные тезисы зарубежных историков разделяются и частью отечественного академического сообщества. Например, некоторые ведущие российские историки признают факт тактического поражения русских войск под Бородиным и бóльших потерь с нашей стороны. Однако в профессиональном сообществе из этого не делается шумихи, просто новые выводы дают повод переосмыслить общую картину и представить в новом свете конечную победу России в кампании 1812 года, ведь тяжесть этой кампании вовсе не умаляет, а лишь подчеркивает значимость победы для страны и её истории.

Для псевдоисториков и их «сенсационных» разоблачений характерно крайнее неуважение к трудам и идеям профессионалов, им противоречащим. Смотря передачи с участием таких персонажей как Понасенков, мы имеем дело с шоу артиста погорелого театра, а не с лекцией. Причем это шоу развивается по современным законам жанра, которым присущи отсутствие этических норм в дискуссии, включая навешивание ярлыков и прозвищ, в отношении несогласных с ним и «простого народа», который называется порой  «быдлом».

Однако справедливости ради нужно отметить, что сами по себе эти законы жанра пишутся не только Понасенковым и ему подобными. За то, что в определенной части общества становится все более модным демонстрировать свою «особость» и порой посредством оскорблений и маргинальных оценок характеризовать историю своей страны,  ответственны и раздражение от де-факто формирования в постсоветской России сословного общества и нарастающее социальное и ментальное расслоение и коррупция и все большая радикальность как наших охранителей, так и креативного класса. Часть последнего и составляет целевую аудиторию Понасенкова, во многом деинтеллектуализированную, не имеющую за душой ничего, кроме желания осуществить априори невозможное слепое копирование своих слившихся воедино буржуазно-богемных установок на все общество и впадающую в агрессивную депрессию от невозможности это сделать. Эта часть способна только обвинять «рабскую» страну в существовании столь ненавистного «особого пути», как будто у США, Китая, Индии и других крупных стран нет такого особого пути. Эта прослойка, наверняка, в случае реализации майданного сценария, к которому подстегивают такие, как Понасенков, быстро продемонстрирует свою полную импотенцию, фрагментируясь в социальном и географическом смысле, в пучине сконструированного во многом ими самими хаоса.

Играет роль здесь и  создающаяся на ТВ новая реальность, в которой  мы можем наблюдать не просто упрощение или, если угодно, «опопсовение», а откровенную маргинализацию дискуссий на серьезные политические, социальные и историко-культурные темы, когда доводы рассудка заменяются криками, оскорблениями и рукоприкладством.

В плане же противостояния псевдоисторическим концепциям и их популяризации есть над чем задуматься, в первую очередь, академическому сообществу и образовательным учреждениям. Во-первых, в стране налицо результаты падения образовательного уровня населения, вызванного многолетними кризисными явлениями в образовании, в еще большей степени усугубившейся заточенностью её под тестовую систему, но уделяющую недостаточно внимания глубокому и комплексному изучению тематики, по крайней мере, в исторических дисциплинах. Отсюда тенденция к восприятию упрощенной информации, тиражируемой в популярной форме на привычных интернет-ресурсах. Во-вторых, современные системы оценки «продуктивности» вузовских педагогов и научных работников, заточенные под формализованные наукометрические показатели, мягко говоря, не слишком стимулируют широкую просветительскую деятельность, публицистику. Между тем именно такая деятельность наиболее востребована у широкой аудитории. В-третьих, само профессиональное историческое сообщество зачастую проявляет излишнюю латентность, а также отсутствие общих корпоративных интересов: многие ученые погружены в свои конкретные темы или просто-напросто заняты приспосабливанием к постоянно меняющимся бюрократическим правилам.

 

______

Проект Русская Idea осуществляется на общественных началах и нуждается в финансовой поддержке своих читателей. Вы можете помочь проекту следующим образом:

Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)

Реквизиты банковской карты:

— счет 40817810540012455516

— БИК 044525225

Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com

Яндекс-кошелек — 410015350990956

Автор: Александр Левченков

Доцент РГГУ, Ученый секретарь Ученого совета РГГУ