Гипотеза
Продолжение цикла, посвящённого анализу и оценке идей А.Г. Дугина:
Первая статья — «Является ли Дугин русским традиционалистом?»
Вторая статья — «Дугин как “анти-консерватор”»
Третья статья — «“Четвёртая политическая теория”» Дугина как постмодернизм: означающее почти без означаемого»
Четвёртая статья — «Социология Александра Дугина. Архаичные сновидения и воображение, которое создает мир»
Пятая статья — «Социологическое фэнтези Александра Дугина, созданное воображением»
Шестая статья – «Социология Александра Дугина: подводя предварительные итоги»
Седьмая статья – «Концепция археомодерна А.Г.Дугина»
Сокращенная версия статьи, полный вариант которой можно будет прочитать в журнале «Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 3: Философия. Реферативный журнал», в номере 2 за 2025 г.
Как мы констатировали в предыдущих статьях нашего цикла, посвященного анализу идей А.Г. Дугина, его мировоззрение никоим образом нельзя считать русским традиционализмом. Он не принадлежит и не наследует какой-либо русской культурно-интеллектуальной традиции, и сам открыто это декларирует. Дугинский традиционализм – совершенно иного рода, имеет западное происхождение. Он следует интегральному европейскому традиционализму – эзотерическому религиозно-философскому учению, родоначальником которого является француз Рене Генон, а наиболее яркими известными и известными авторами – итальянский философ Юлиус Эвола, румынский этнограф и религиовед Мирча Элиаде, швейцарский философ Фритьоф Шуон, эзотерик и специалист по индийской философии Ананда Кумарасвами и другие.
Этот традиционализм в качестве своей главной аксиомы постулирует наличие некоей единой интегральной примордиальной (изначальной, первончальной) Традиции, проявляющейся в самых разных культурах и религиях. Причем все наличные религии и культуры – это вторичные формы Единой Истины, а первичная, единственно истинная и полноценная форма – эта самая вымышленная мифическая Традиция[1].
Эта Традиция якобы некогда реально существовала в далекой древности, буквально за тысячелетия до известной задокументированной истории (и откуда они это знают??), но сейчас она утрачена и лишь проглядывает в разных традиционных культурах и религиях. Степень этого проглядывания и традиционности в разных культурных регионах может быть разной, но интегральные традиционалисты стремятся сближать разные культуры и религии под маркой единой примордиальной Традиции. Они говорят о традиционных культурах в целом, объединяя их под термином Премодерн. Смысл и прагматика такого широчайшего обобщения и сближения во многом состоит в том, что они противопоставляют свою гипотетическую Традицию современному антитрадиционному Западу, который является для них воплощением Модерна и Постмодерна (т.е., абсолютного зла). Интегральные традиционалисты бескомпромиссно критикуют современный западный мир за отступление от гипотетического мира традиции (см., например, книги Р. Генона «Кризис современного мира», «Восток и Запад», сочинения Ю. Эволы «Восстание против современного мира», «Люди и руины», «Оседлать тигра» и др.).
Надо сказать, в этой критике очень много справедливого, однако вся проблема в том, что там правда искусно переплетена с ложью. На самом деле интегральный традиционализм Генона и Дугина в этом тотальном противопоставлении мира Традиции и современного западного модернистского и постмодернистского мира, абстрактном обобщении и сближении разных исторических эпох и культур под единой вывеской Премодерна сам напрямую является порождением самого этого Модерна, негативной на него реакцией. Интегральный традиционализм – это умственная фикция, её как своего рода эрзац создали интеллектуалы, общество которых выпало или находится в процессе выпадения из своей реальной традиции. Интегральный традиционализм не видит реальной исторической эволюции современного мира, и, что в нем еще остаются следы традиции в реально-историческом смысле этого слова. В смешении разных культур и религий под маркой мифической примордиальной Традиции находит свое выражение постмодернизм, когда реальный смысл и существование данной исторической традиции выветривается, и субъект начинает сам конструировать какие-то общие «традиционные» схемы, произвольно обобщая символы разных эпох, культур и народов в вымышленное концептуальное целое.
Также Дугин наследует идеям европейской Консервативной революции. Среди ее представителей и авторов для него особенно важны для него тот же Ю. Эвола, а также знаменитый немецкий философ и теоретик права Карл Шмитт.
Учитывая весь этот идеологический и философско-политический контекст, представления о Дугине как русском традиционалисте выглядят нелепо или хитрым обманом. Однако осмысленным, на мой взгляд, является вопрос, как же так получилось, что именно Дугин, очевидный западник-интеллектуал, вдруг обрел у нас имидж русского традиционалиста, защитника русских традиционных ценностей, и в этой роли он в качестве «говорящей головы» во многом и фигурирует в СМИ?
Я хочу предложить на этот счет гипотезу, и она имеет самое прямое отношение к судьбам отечественной общественной мысли в XX веке, к исторической судьбе нашей страны в целом. В её свете феномен Дугина, его популярность сегодня выглядят уже не неким странным и в чем-то даже забавным явлением, а чем-то неслучайным и логичным. Я хочу сказать, что феномен Дугина и его «путь к успеху» во многом обусловлены поражением так называемой Русской партии в предперестроечное и перестроечное время, в 1970–1980-е годы. Ведь если и можно кого-то считать настоящими русскими традиционалистами (или хотя бы теми, кто пытались ими стать – с разной долей успеха) во второй половине XX века, то это были представители Русской партии (или Русского движения) в советское время и их наследников во время постсоветское. В мутные 1990-е годы в составе коалиции тогдашних так называемых национально-патриотических сил уже Дугин все больше начинает занимать в ней заметное место, хотя его традиционализм и консерватизм носил и носит импортированный и заимствованный характер.
Действительно, Дугин в своих идеях и книгах не находился и не находится абсолютно ни в какой преемственной связи с Русской партией или Русским движением в советское время с наследием и идеями подлинных, а не поддельных традиционалистов России XX – начала XXI веков. Это касается что просоветского лагеря этого движения (круг публицистов «Нашего современника» и «Молодой гвардии», Геннадий Шиманов и др.), что антисоветского (Александр Солженицын, Игорь Шафаревич и др.). Что легальной части Русской партии, что её диссидентской части.
А ведь традиция – это то, что именно передаётся «здесь и сейчас», в результате чего выстраивается преемственная линия из глубин времен и вплоть до сегодняшнего дня. Хотя бы хоть как-то, хотя бы её слабое подобие – учитывая трагические разрывы между Россией дореволюционной и советской. Но это не то, что изобретается якобы гениальным Геноном в 20-е годы XX века и подхватывается узким кругом интеллектуалов с отчётливой претензией на элитарность и избранность. Последнее – это то, что в Православии зовётся прелестью, когда человек прельщён своими якобы преимуществами и своим избранничеством (элитарностью). Я думаю, что в целом духовное состояние творцов и горячих сторонников интегрального традиционализма можно охарактеризовать именно как прелесть в православном смысле. В частности, поэтому категория народности, неотделимая от русского консерватизма и традиционализма, к Дугину и его геноновскому традиционализму неприложима в принципе, это просто антонимы. Ведь современный мир, современные люди для них все тотально, полностью погрязли во лжи.
Дугин, судя по всему, просто не читал, например, писателей-деревенщиков Валентина Распутина, Василия Белова и Федора Абрамова (а если и читал, то по его книгам этого никак не скажешь), он никогда не ссылается на А. Солженицына или И. Шафаревича. Скорее всего, ему ничего или мало что скажут имена Г. Шиманова или Владимира Осипова. Зато он небезуспешно «пудрит мозги» неопытному юношеству Эволой, Геноном и маргинальной французской социологией интегрально-традиционалистского толка. Вырывая их тем самым из подлинной русской традиции, которая в свою очередь очень широка и подразделяется на разные течения и лагери.
Свою чуждость русскому обществу и его культуре Дугин открыто сформулировал в своей концепции радикального субъекта. В своей книге «В поисках темного Логоса». он признается, он всегда ощущал абсолютную свою чуждость окружающему его русско-советскому миру, в 1970–1980-е годы он видел вокруг себя мир якобы абсолютно без традиций, мир якобы абсолютного конца, в котором уже нечего и незачем было хоть что-то сохранять. Себя же и своего учителя Евгения Головина он видел радикальными субъектами, которые тотально и радикальном отвергают окружающий мир – весь, целиком. Отсюда кстати, известная фраза – «там, где мы, там центр ада». Тут не имеется в виду, что произносящие его – адские создания и рады этому. Нет, тут смысл другой, тут говорится, что они оказались в аду, и надо из него выбираться – причём революционным путем.
У Дугина теории так называемого радикального субъекта посвящены отдельная книга «Радикальный субъект и его дубль», а также большой раздел в книге «В поисках тёмного Логоса (философско-богословские очерки)».
Итак, вот что Дугин говорит о себе и своей концепции радикального субъекта в книге «К тёмному логосу». Дадим оттуда очень большую, но очень важную цитату:
Практически все сакральные традиции описывают определенный эсхатологический период, когда духовная реализация, инициация и контакт с Первопринципом (в религиях часто речь идет о “спасении”) становятся проблематичными или вообще невозможными. В Евангелии от Марка есть утверждение, что если бы Бог не сократил время царствования антихриста, сатаны в мире, время последнего вырождения, то никто бы не спасся <…>
Идея Радикального Субъекта рождается из внимательного рассмотрения онтологии этого периода. Касательно его идентификации важно следующее: в ходе этого отрезка времени невозможно спастись вообще никак <…> Разные традиции видят это по-своему. Отрицательные условия в христианстве соответствуют приходу антихриста. Для староверов процесс апостасии был активно запущен, начиная с Никоновской справы, а для крайних староверов-беспоповцев «духовный антихрист» тогда и пришел в мир. свою очередь, среди беспоповцев метафизику отчаяния и богооставленности до крайности доводят экстремальные течения — такие как бегуны (странники) и нетовцы (Спасово согласие) <…> Для иудеев аномальное время — вся эпоха галута. Для мусульман-шиитов — время гайбы, сокрытия последнего имама и его тайного света. Индусы говорят в этом случае о Кали-юге. Так или иначе, все традиции знают об этих временах, призывают готовиться к ним и думать о них.
У меня лично опыт наиболее острого переживания такого времени был в конце 70-х – начале-середине 80-х годов. Я вполне допускаю, что это было весьма субъективно, но от этого ценность опыта не умаляется. Опыт существования в позднесоветский период, приблизительно до 1982–1983 годов, представлял собой пробуждение в чистом аду посреди ничто. В этих условиях и родилась идея Радикального Субъекта <…>
Что означает полностью закрытый для духа, наглухо запертый сверху мир? Мир без возможности спасения? Это среда, где вообще больше нет Традиции или даже ее останков <…> Представим себе мир, в котором Традиции нет вообще. Что бы мы не делали, прорваться к ней нельзя <…>
Такое бытие конституирует совершенно специфические условия, специфическую онтологию, со всех точек зрения и со всех сторон оторванную от мира Традиции. Это мир, в котором вообще нет сакрального. Никак, нигде, ни на каком уровне, ни в каком качестве. Можно предположить, что Ницше находился под глубоким впечатлением от аналогичного опыта, когда он провозгласил “смерть Бога”.
В таком мире, где нет выхода, т. к. не было входа, – а в моей личной судьбе это был позднесоветский период, – внезапно, вдруг (здесь самое время вспомнить о термине ἐξαίφνης» и его метафизическом значении в неоплатонизме, начиная с «Парменида») вспыхивает точка радикального несогласия с самим фактом существования в безальтернативно данном онтическом и онтологическом контексте. Поднимается тотальный отказ от пребывания в этом мире в целом – со всеми его непосредственными и опосредованными структурами. Очень важно подчеркнуть, что этот отказ, мучительный удар, внутреннее взрывное восстание не базировались на чем-то, что располагалось бы вне данной мне среды — за ее пространственными или временными пределами.
<…>
Чистый опыт тотального нигилизма. Окружающий меня мир отбрасывался не почему-то, не по какой-то причине, а просто так. Без всякой причины, без всякой внутренней или внешней опоры. И отсутствие опоры (вот теперь самое главное!), отсутствие самой возможности не то что спасения, а какого бы то ни было далекого отблеска Традиции, было концептуально по ставлено в центре моего бытия и положено в основу систематического мышления.
Из этого постепенно и кристаллизовалась концепция Радикального Субъекта, т. е. постулирование существования носителя Традиции без самой Традиции, вне традиций, в неведении о самом факте существования Традиции, за ее пределами2.
Не правда ли, это очень странный традиционализм, который не видит вокруг себя ничего традиционного? Традиционалист, для которого в отношении окружающего его общества ведущим стал опыт тотального ничто, отрицания?
Что такое Русская партия?
Что имеется в виду под термином «русская партия»? Несмотря на то, что этот термин уже устоялся и часто используется, это употребление основывается скорее на некоем интуитивном понимании. Порой не без известных оснований спрашивают: а была ли вообще эта русская партия?
Это на самом деле сложный вопрос, и своей сложностью он соответствует сложности русской истории XX века. Действительно, собственно партией это общественное движение можно называть лишь в весьма нестрогом смысле. Русское движение советского времени, которое возникает в 1960-е годы 20 века, никогда не представляло собой оформленную организацию или союз организаций с прописанным членством и т.д. Более того, оно в свою очередь состояло из довольно разных лагерей и общественных течений, разного рода группировок. В самом общем смысле можно провести два деления или две дихотомии.
Причем участники поделенных частей будут пересекаться друг с другом. Во-первых, тогдашняя Русская партия делится на её легальную или официально признанную часть («истеблишментарная новая русская правая» в терминологии А.Л. Янова) и её неофициальную и нелегальную диссидентскую фракцию. Во-вторых, на просоветски настроенных её участников и антисоветски настроенных её членов. И если, например, группировка «павловцев» в ЦК ВЛКСМ (по имени Первого секретаря комсомольского ЦК Павлова) были легальными и просоветскими, то, например, писатель Владимир Солоухин и художник Илья Глазунов относились к антисоветской и при этом парадоксальным образом её легальной части. См., например, загадочный роман Солоухина «Последняя ступень», написанный ещё в 1976 году и предельно антисоветский по духу и смыслу. Сам Солоухин считал его своей главной написанной книгой. В романе своя интрига: антисоветски настроенный, но пригретый властью фотограф Кирилл Буренин, в котором легко угадывается Илья Глазунов, выступивший духовным и интеллектуальным наставником для автора, в конце романа объявляется провокатором КГБ. При этом роман, в частности, содержит настоящую апологию Гитлера, который якобы шел освобождать нас русских, да мы, дураки, не оценили! Так предельный антисоветизм приводит к абсурду.
По-разному члены фракций были представлены среди авторов и редколлегии журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник». А, вот скажем, Г. Шиманов был одновременно диссидентом и просоветски настроенным автором3. О парадоксальности и непростом положении редких представителей такой идейной ориентации в диссидентском лагере сам Шиманов говорил, что ему и таким, как он, инакомыслящим, но настроенным просоветски, в отличие от легального официоза и антисоветских диссидентов, практически негде было даже печататься.
Тем не менее, несмотря на эти важнейшие различия, всё же интуитивное понимание русского движения второй половины XX века как «партии» отчасти верно. Партия – от латинского слова «pars», т. е. часть. Русской партией действительно можно называть ту часть русской советской интеллигенции, которая, начиная с 1960-х годов, в разных формах и на разных основаниях посчитала нужным вернуться к традиционным корням русского народа, русской культуры и русской государственности. Прикровенно – к Православию. И начала это возвращение почти на культурно пустом месте, обреченная при этом зачастую заново «изобретать велосипед».
На этом основании совокупность этих общественных сил и группировок, начиная с 1960-х годов, можно называть русскими традиционалистами советского времени. То есть, Русская партия – это некое, организационно не оформленное в единые структуры движение русских традиционалистов, возникшее где-то к середине 1960-х годов. Его главной задачей было противостояние сначала криптолиберальным, а потом открыто либеральным и буржуазным тенденциям в советской идеологии и культуре. Так что Русская партия и Русское движение не только никак не было организационно оформлено. По сути, это была очень широкая коалиция разных сил и лагерей, порой находящихся друг с другом в остром идейном противоборстве по ряду важнейших вопросов.
И эта расколотость послужила одним из факторов, предопределивших ее поражение. Впрочем, в самой этой расколотости в свою очередь выразились и по своему вскрылись роковые слабости Русской партии и русского советского традиционализма, не позволившие ему победить.
Продолжение следует
[1]См., например: Дугин А.Г. Рене Генон: пророк Золотого века // Генон Р. Кризис современного мира. М.: Академический проспект, 2024. С. 14.
2 Дугин А.Г. В поисках тёмного Логоса (философско-богословские очерки). М.: Академический проспект, 2024. С. 498-501.
3 См. статью. Пущаев Ю. В. Г. М. Шиманов и его несбывшаяся мечта о «православизации советского государства» // Ортодоксия. 2023. № 3. С. 11–51. https://www.journal-orthodoxia.ru/jour/article/view/105
Редакционный комментарий
…
Обсуждение
Об авторе: Юрий Пущаев
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
Хорошая статья, ждём продолжения.
А причина успеха Дугина тривиальна – у него высокая крыша:
«Лимонка» так и кипела полемикой и провокациями, но колонка главного редактора, опять-таки под присмотром Дугина, строго придерживалась линии кремлевских консерваторов, которых в ту пору возглавлял телохранитель Ельцина Александр Коржаков, враждовавший с либералами в окружении Ельцина.
Внимательное чтение «Лимонки», по словам ветерана НБП и бывшего приспешника Дугина Аркадия Малера, могло раскрыть глаза: статьи Дугина (он вел раздел «от редакции») были не жестко оппозиционны, а полны нюансов, он хвалил таких кремлевских консерваторов, как Коржаков, одновременно критикуя
либеральное лобби в правительстве (особенно Анатолия Чубайса, который проводил приватизацию)[375]. Малер уверен, что Дугин уже тогда работал на кремлевских консерваторов, на фракцию, которую до 1996 года возглавлял Коржаков, а Лимонов не желал иметь с ними ничего общего.
О нетрадиционном “традиционализме” Дугина
Юрий Пущаев с послесловием М.В. Назарова
https://rusidea.org/250975309