Мы университетов не кончали…
Продолжение цикла, посвящённого анализу и оценке идей А.Г. Дугина:
Первая статья — «Является ли Дугин русским традиционалистом?»
Вторая статья — «Дугин как “анти-консерватор”»
Третья статья — «“Четвёртая политическая теория”» Дугина как постмодернизм: означающее почти без означаемого»
Четвёртая статья — «Социология Александра Дугина. Архаичные сновидения и воображение, которое создает мир»
Пятая статья — «Социологическое фэнтези Александра Дугина, созданное воображением»
Шестая статья – «Социология Александра Дугина: подводя предварительные итоги»
Седьмая статья – «Концепция археомодерна А.Г.Дугина»
Восьмая статья – «В чем причина успеха Дугина? Гипотеза»
Девятая статья – «Феномен Дугина – следствие поражения Русской партии»
Десятая статья – «Откуда вышел Дугин: макабр и демоны Южинского кружка»
Одиннадцатая статья – «Его университеты: где Дугин получил свое настоящее высшее образование»
А что неразумнее гордящихся посвященностью в тайны демонов и их водительством над собственной мудростью? Мы ведь говорим сейчас не о всякой философии самой по себе, а только о философии подобных людей. Если, по Павлу, никто не может «пить чашу Господню и чашу бесовскую» (1Кор.10:21), то как можно обладать мудростью Божией и вдохновляться демонами? Не бывает такого, не бывает.
Григорий Палама. Триады. I. 1. 16.
Итак, на протяжении всей своей деятельности Дугин продолжает и развивает идеи ведущих деятелей Южинского кружка, особенно Евгения Головина и Юрия Мамлеева. Он заимствовал и заимствует у них не только какие-то конкретные идеи, но в огромной степени сами стиль мышления и способ мировидения, а также вытекающие из них исходные мировоззренческие установки.
Как мы написали в предыдущей статье цикла, Южинский кружок – это дугинская Alma mater, которая дала ему «путевку в жизнь» а также удочку, которой он ловил, ловит и будет дальше ловить рыб и души. Это его духовный исток. В том то числе Южинский кружок, как мы помним, снабдил Дугина миссией «реформировать современный русский мир с позиций традиционализма»1.
Эпохальный и судьбоносный труд реформирования Дугиным России происходит в постоянном диалоге с учителями. Так, например, жена Дугина и редактор всех его книг Наталья Мелентьева говорит в своих восторженных воспоминаниях о Головине (вообще невосторженность и минимальная отстраненность в этой среде в отношении Дугина и Южинского кружка очень дозирована, а критика так просто исключена, как в любом сектообразном сообществе), что Дугин писал «К темному Логосу» и тома «Ноомахии», «размышляя над тезами учителя»2.
Чем дальше, тем больше Дугин старается спрятать наиболее скандальные аспекты этих «тез», умолчать о них или сказать о них обобщенно, даже косвенно, подмигнув посвящённым. Это важная линия эволюции Дугина – сглаживание и маскировка его исходного «южинства», которое, тем не менее, в своей основе так никуда и не ушло.
Впрочем, некий парадокс состоит в том, что классический Южинский кружок и Мамлеева в пору его «творческого расцвета» Дугин не застал. Мамлеев эмигрировал из СССР в 1974 году, а Дугин появляется в южинском сообществе около 1980 года, введенный туда Гейдаром Джемалем. Непосредственно с Мамлеевым Дугин познакомится позже, уже в постсоветские годы, когда тот вернется в Россию.
Тем не менее, Мамлеев сыграл для формирования и становления Дугина беспримерную роль. Он сделал с юным Дугиным примерно то же, что Чернышевский с Лениным: перепахал полностью и навсегда изменил сознание. Вот что сам Дугин сказал об этом определяющем влиянии:
«Мамлеев, который был для меня источником колоссального метафизического вдохновения. Тот, кто всё во мне изменил, всё вывернул наизнанку. Как в шаманской инициации, когда духи вытаскивают внутренние органы посвящаемого, скелет делят на отдельные составляющие, вываривают в котле, а потом составляют заново. Как правило, в такой новой композиции возрождённого после инициации неофита, у него в теле недостаёт какой-то детали, а что-то является лишним. Например, иногда вместо ключицы вставляют медную пластину. Или не хватает ребра. Или появляется дополнительный сустав. Нечто подобное произошло со мной, когда я впервые прочитал произведения Мамлеева. Меня как будто духи сварили и восстановили заново. И что-то в моей конституции оказалось лишним, а чего-то уже не было. Во всяком случае, я перестал быть таким, каким был до знакомства с Мамлеевым»3.
Когда юного Дугина в конце 1982 года забрали в КГБ, то это сделали за исполнение Дугиным антисоветских песен и за хранение подпольных на тот момент сочинений Мамлеева. Но, говорят, Дугину помог папа и вызволил его из «застенков гэбни». Который был то ли генерал-лейтенант ГРУ, то ли еще кто-то из таких же секретных высоких сфер.
Кстати, вот о чем тогда, по воспоминаниям, пел юный радикальный субъект в песне «Конец проклятому Совдепу!»:
Два миллиона в речку, два миллиона в печку,
Наши пулеметы не дают осечки!
Жанр этой песни сам автор обозначил как «мистически-антикоммунистическая».
Меньше, чем через десять лет, когда «проклятый Совдеп» и правда рухнет, подпольный Мамлеев будет уже свободно издаваться и продаваться.
За что же Дугин еще в далекое советское время полюбил Мамлеева, и что у них общего как у сочинителей и авторов, между их отдельными идеями, и их мировоззрениями в целом?
«Я бы не хотел жить в мире, в котором читают Мамлеева»
Как сказал один американский литературный критик, прочитавший сочинения любимого писателя А.Г. Дугина, «я бы не хотел жить в мире, в котором читают Мамлеева». Сказал он это более чем удачно,
для такого заявления есть все основания. Ведь тот же А.Г. Дугин для характеристики очень любимого им романа Мамлеева «Шатуны» однажды вдруг сам же и сказал, использовав фразу французского поэта XIX века Лотреамона: «Когда свиньи это видят, они блюют». То есть, «Шатуны» таковы, что при их чтении будут, простите, блевать даже свиньи. Свиньи!!! Не только люди.
И у них для этого опять-таки есть все основания. Более отвратительное литературное произведение найти было бы трудно. Но, прежде чем перейти к главной мамлеевской книге, вызвавшей такой восторг у Дугина, вкратце расскажем о фигуре и творческом пути Юрия Витальевича Мамлеева.
Будущий писатель родился 11 декабря 1931 года в Москве, в семье профессора психиатрии, который работал в том числе в психбольнице им. Кащенко. Известно, что он был одним из сторонников и пропагандистов фрейдизма в СССР. В 1940 году он был арестован и затем пропал в лагерях, но от отца мальчик унаследовал ярко выраженный интерес к разного рода психопатологическим явлениям и состояниям, и богатую библиотеку по этому вопросу, с которой начал активно знакомиться буквально с детства.
В 1956 году Юрий Мамлеев окончил Московский лесотехнический институт, и с 1957 по 1974 год (год эмиграции в США) зарабатывал тем, что преподавал математику в вечерних школах. Но основной сферой его деятельности была литература, правда, очень своеобразная. Его романы и рассказы распространялись только в самиздате, вызывая бурный восторг во время «квартирных чтений» среди текучей аудитории Южинского кружка. Так кстати и происходило его формирование и пополнение: кому нравится проза Мамлеева, тот наш!
Собственно, как пишет сам Мамлеев в своих «Воспоминаниях», Южинский кружок образовался в 1961–1962 гг. именно вокруг чтения его первых литературных сочинений. Поэтому Мамлеева можно считать вообще «отцом всех шатунов» из Южинского кружка. Так удачно назвал недавно вышедшую первую биографию Мамлеева – «Отец всех шатунов» – ее автор Эдуард Лукоянов.
Действительно, это Мамлеев и его творчество их собрали вокруг себя и своей «нехорошей квартиры» и в значительной степени духовно их породили. Вдохновили и в каком-то смысле дали им новую жизнь. Головин в качестве фельдмаршала (точнее, Адмирала – это его прозвищ в Южинском кружке) придет ему на смену уже позже, с середины 1970-х.
Представить себе появление литературных произведений Мамлеева в советской печати было просто невозможно. И опять-таки, для этого были все основания! Но об этом чуть ниже.
Надо сказать, что и Мамлеев тоже, как и другие основатели Южинского кружка, увлекался не только оккультизмом и эзотерикой вообще, но особенно индуистской философией (преимущественно школой Адвайта-веданты4) и европейским интегральным традиционализмом, очень высоко оценивал он сочинения Рене Генона. И в свои произведения наряду с литературным талантом он закладывал как индуистско-традиционалистскую метафизическую подкладку, так и особенности своего довольно-таки патологического мировосприятия. В более или менее не отвратительных, человеческих тонах и красках он изобразит свое окружение (Южинский кружок и круги вокруг него) разве что в романе «Московский гамбит» (1985 год), написанном в эмиграции.
В индуистской метафизике он продвинется настолько, что в 1995–1999 гг. даже будет преподавать индийскую философию на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова. Также он напишет и издаст философский трактат «Судьба бытия» (вышел в 1993 году в журнале «Вопросы философии»), где будет претендовать на то, что разработал собственное философское учение. На самом деле это вариации по индуистской линии адвайта-веданты, не сказать, чтобы очень оригинальные. Также он в 2002 году выпустит неожиданную философско-патриотическую книгу «Россия вечная», благонамеренную и гладкую до сусальности, где будет восторженно воспевать вечную космологическую Россию в иных метафизических измерениях, мирах и аватарах. В 2012 году ему за нее даже дадут премию Правительства России.
Литературное творчество Мамлеева таково, что, по верному замечанию М.М. Дунаева, «само цитирование Мамлеева душа всякого неизбежно запачкается невыразимою мерзостью»5. Но что самое интересное, по замечанию того же автора, так это то, что «несомненно, именно “метафизика” Мамлеева определила особенности отображения всего человеческого в произведениях писателя как чего-то слишком гадкого, нуждающегося в отвержении». То есть, предельно омерзительный мир Мамлеева непосредственно связан, даже основывается на его истолковании определенного течения в индуистской философии – адвайта веданты. При этом именно в этом пункте совпадают Мамлеев и Дугин, именно этим первый так привлёк и увлёк второго.
Но прежде, чем показать, как и почему предельно мерзкий художественный мир Мамлеева базируется на индуистской метафизике, и чем он оказался так близок Дугину, вкратце охарактеризуем литературный мир Мамлеева в целом.
Воспользуемся для этого примерами опять же из того же труда М.М. Дунаева. Дадим оттуда очень большую цитату, но в ней всё представлено ярко, сжато и информативно. Причем в этих примерах из мамлеевского творчества нет ничего особенного, это совершенно обычный, совершенно типичный писатель Юрий Мамлеев.
«Вот рассказ “Последний знак Спинозы”. Начинается он с тошнотворного описания районной поликлиники:
“Районная поликлиника № 121 грязна, неуютна и точно пропитана трупными выделениями. Обслуживают больных в ней странные, толстозадые люди с тяжёлым, бессмысленным взглядом. Иногда только попадаются визгливые страстные сёстры, готовые слизнуть пот с больного. Но у всех — у сестёр и врачей — нередко возникают в голове столь нелепые, неадекватные мысли, что они побаиваются себя больше, чем своих самых смрадных клиентов. Один здоровый, откормленный врач — отоларинголог — плюнул в рот больному, когда увидел там мясистую опухоль”.
Автор в своих описаниях всегда добивается впечатления, что изображаемое им есть не некое патологическое отклонение от нормы, но именно сама норма, заурядная и повседневно повсеместная.
Далее идёт повествование о некоей Нэле Семёновне, которая работает в этой самой поликлинике терапевтом. Утро её начинается так: “Пожрав, для начала обычно в клозете, Нэля Семёновна собиралась на работу”. Здоровое чувство читателя с непривычки может возмутиться: почему это женщина “жрёт в клозете”, — но после знакомства со многими сочинениями Мамлеева удивление исчезает: подобным образом ведут себя едва ли не все его персонажи.
И ассоциации при еде у Нэли Семёновны своеобразны, но для Мамлеева вполне обыкновенны: “На следующий день за завтраком, прожёвывая здорового сочного кролика, чьё мясо удивительно напоминало человечье, Нэля, после долгого молчания, проговорила, плотоядно ворча над костью…”
Приём больных приносит женщине немалую радость. “Особенно доставляли ей удовольствие молодые, дрожащие перед смертью. Их жизнь казалась ей ловушкой. И выстукивая, прослушивая такого больного, она с радостью — своими потными, сладкими пальчиками — ощупывала тело, которое, может быть, уже через несколько дней будет разлагаться в могиле”.
Вообще большинство персонажей Мамлеева заняты прежде всего жраньём и размышлениями над смертью, которая рождает в них утробный страх и ненависть к себе, в себе смерть несущим. Эти размышления никак не соотносятся с памятью смертной, которую должен сохранять каждый православный человек, но имеют прямо безбожную природу. Вот сцена смерти соседки Нэли Семёновны:
“…Старушка уже помирала, но вместо того, чтобы молиться, держала перед собою старое зеркальце, в которое ежеминутно плевала.
— Вот тебе, вот тебе, — приговаривала она, глядя на собственное отражение. — Тьфу ты… Хоть бы тебя совсем не было.
Оказывается, старушка вознегодовала на себя за то, что она как и все остальные — подвержена смерти.
Умерла она самым нечеловеческим образом. Задыхаясь, приподнявшись из последних сил, она гнойно, отрывая от себя язык, харкнула в своё отражение; харкнула — упала на подушки — и умерла.
А Нэля не могла нарадоваться на такие сцены; её сознание пело вокруг её головы, употребляя выражение теософов; она позабыла обо всём на свете, даже о своём экзистенциальном чревоугодии”.
Это даже комментировать противно (курсив мой – Ю.П.)»6.
Да, действительно, это противно и комментировать, и даже читать. Теперь читателю должно быть понятно, почему американский критик сказал, что он не хотел бы жить в мире, в котором читают Мамлеева. Вообще надо здесь признаться, работа над дугинским циклом довольно сложно движется – не только из-за гигантского объема написанного и вычурности дугинских идей, но, особенно по теме «Дугин и Южинский кружок» – будем говорить прямо, из-за метафизического и эстетического отвращения к объекту изучения. Фиксация на безобразном и отталкивающем, всяческое подчеркивание зла и неотделимое отсюда любование им (эстетика без этого невозможна) создают гнетущее настроение и впечатление. Это просто душевредно: ведь, как известно, если долго смотреть в бездну, рано или поздно бездна может начать смотреть в тебя.
Вот еще фрагмент из Дунаева с цитатами из Мамлеева, которые совершенно типичны для его творчества. Это обычный Мамлеев:
«Что бы Мамлеев ни изображал, он ухитряется изо всего создать омерзительное зрелище.
Вот портрет молодой женщины:
“Выразительное было очень личико; белое, нежное, оно легко содрогалось, как будто змеи там под кожей ползали” (“Тетрадь индивидуалиста”).
А вот описание раздавленного машиною ребёнка:
“Дитё уже представляло из себя ком жижи, как будто на дороге испражнилась большая, но невидимо-необычная лошадь” (“Жених”).
Вообще, дети у Мамлеева показаны всегда с несомненной неприязнью:
“В сумасшедшем, деревянном чреве дома живут ещё дети. Все они садисты и до безумия злы. Кажется, если бы не их относительная рахитическая слабость, то они разнесли бы дом, двор, улицу, и если бы могли, весь мир. Но они не могут даже выбить все стёкла в своём дворе” (“Серые дни”)»7.
Ввиду такого характера творчества создателя и главного вдохновителя Южинского кружка, его фиксации на безобразном и отвратительном, на зле и смерти, становится более понятным высказывание другого лидера этого сообщества Г. Джемаля в «Садах и пустошах», которое мы уже цитировали ранее:
«Мы знали, что такое зло, — подлинное зло в метафизическом смысле.
Метафизическое зло является питательной средой «сверхдуховности».
Зло для духа — все равно что бензин для автомобиля.
Дух питается злом.
И это интуитивное знание было укоренено в небольшой группе, которая распространяла, “иррадировала” это знание. Скажем, такие художники, как Ковенацкий или Пятницкий не думали в категориях — художник вообще не думает, — но они писали свои картины, являвшиеся художественным сопровождением нашего визиона.
<…> Мы «стояли на платформе работы с метафизическим злом, как горючим, как платформы, на котором надо ехать дальше»8.
«Радость великую ты несешь людям, Федя! — прокаркала старушка Ипатьевна»,
или убийство как разгадывание кроссвордов
Литературное творчество Мамлеева действительно связано с определенной философией (в том числе и с инкорпорированными туда тщательным выписыванием и любованием всякой мерзостью). Впрочем, одно дело, как эту философию понимал и выражал сам Юрий Витальевич, и какая метафизика (или совокупность интуиций метафизического и околометафизического свойства) реально за этим стоит. Как известно, то, что сам творец и его фанаты думают о себе, может не совпадать с тем, кто и что они реально суть.
Поклонники литературного творчества Мамлеева (а среди них есть даже некоторые литературоведы или, как минимум, люди с филологическим образованием) утверждают, что он родоначальник жанра метафизического реализма. Дескать, больше всего Мамлеева интересует необычная, загадочная и мистическая суть вещей, совершенно не совпадающая с обыденностью, таящаяся за ней и грозящая внезапными рисками каждое мгновение. Сам Мамлеев говорил, что с юности его всегда больше всего интересовали две вещи: смерть и творчество. Как он позже крайне аккуратно писал в своей очень приглаженной автобиографии, «главным импульсом, двигателем моих исканий было стремление понять и войти в то, что мир не вместил <…> Мы все на земле живём в сюрреальном, полубредовом мире, в котором пребывать интересно, загадочно, но весьма опасно. И не дай Бог лучший мир, в который мы все уйдём рано или поздно, будет похож на этот»9.
Сказано возвышенно и туманно. Дескать, интересует только беспредельное и запредельное, чистая метафизическая правда, и ничего больше. Но где-то тут же в этом достаточно приглаженном самоотчете (повторимся, в приглаживании правды о себе прошлом Дугин и Мамлеев совпадают, это вам не нон-конформисты Головин и Джемаль) всё-таки почти вырывается на поверхность и правда. Вот, например, чуть ниже Мамлеев вспоминает о своем соратнике, художнике Алексее Смирнове:
«В добро как метафизический принцип Алексей не верил и считал, что люди просто надевают в своём воображении белый намордник на мироздание. Всё на самом деле очень-очень жёстко. Мир для него превращался в сюрреалистическую картину – гораздо более безумную, чем живопись Сальвадора Дали <…> Тогда Смирнов ещё не писал свои размышления, эссе, но литературу любил, и мои рассказы вызывали у него дикий хохот. Он считал их достойным выражением сюрреальности мира сего»10.
Здесь уже более откровенно сказано, что с сюрреальностью и метафизичностью мира увязывается демонстративное игнорирование принципа добра и подчеркивание жестокости мира. Такой вот реализм, заключающийся в серийном убийце как его высшем воплощении (см. ниже).
Кстати, Мамлеев считается непосредственным предшественником и литературным родителем известного эпатажного писателя Владимира Сорокина. Творчеством последнего так же трудно наслаждаться нормальному человеку, если, конечно, под последним не понимать что-то извращённое.
Конечно, сам термин «метафизический реализм» очень размытое понятие. В него можно включать что угодно. В данном случае под ним прячут эстетизацию предельного насилия, серийных убийств и любование ими в целях показа опять-таки предельной ничтожности этой жизни и этого мира. Основная сюжетная линия главной книги Мамлеева – романа «Шатуны» – состоит в том, что мог бы, но не состоялся идейно-практический союз между серийным убийцей Фёдором Сонновым и «кружком посвящённых» интеллектуалов, за которыми угадываются деятели Южинского кружка.
«Где смерть, там и правда», – умиляются герои «Шатунов»11. Про себя они говорят, что «мы не злые, мы потусторонние», и что они «любимчики загробного мира» (с 101). В этом мире убийство – великая радость, потому что приоткрывает двери в иной мир, к которому они испытывают жгучее любопытство.
Дадим опять-таки большую выжимку «из деяний и слов» главного героя «Шатунов»:
«На следующий день Федор вышел в свет, на просторы, Утренняя чистота охватила его плоть, проникая во внутрь, в легкие. Но Федор думал об одном: об убийстве. — Радость великую ты несешь людям, Федя! — прокаркала ему вслед старушка Ипатьевна» (С. 125).
Убивая, Федор Соннов разгадывает загадки: «Иногда же, когда вглядывался, то люди казались ему неживыми загадками, которых надо убивать, чтобы в некотором роде разгадать их тайну, а наоборот, уже готовыми светящимися трупами, без всяких тайн. “Сколько мертвецов”, — подумал Федор на вокзальной площади, заполненной двигающимися толпами» (С. 115).
Люди казались ему кроссвордами, разгадка которых – убийство: «Навстречу то и дело попадались люди, и они привычно раздражали своей оторванностью от его собственного существования. “Ишь, кроссвордов сколько Господь на свете поставил, — думал он, смачно сплевывая и внимательно вглядываясь в лица прохожих. — Говорят, ходят, и все без меня… И вроде такие же, как я… Хм… Загадка… Смыть бы их всех… туда… в пустое место”.
Не только смерть была его душою, но и общая загадочность чужих существований. Вернее, все это было связано в единое, необъятное и недоуменное отношение к внешне-живому, к людям» (С. 123).
Вообще свои жертвы Соннов делил на обычных, «раздражающих», которых он убивал только из общих свойств своей души, и на «благословенных», которых он к тому же еще любил, испытывая к ним, пока они были живы, сквозь свою угрюмую и нездешнюю душу какое-то томное влечение.
«Но уже убитых, ушедших “в пустое место” — обычных или благословенных — Соннов любил всех, уже другой, ровной, сладостной, почти религиозной любовью. Как только человек исчезал, убитый им, то из предмета раздражения и загадок он постепенно превращался для Федора в тихое, святое, хоть и непонятное существо. Федор надеялся на его заступничество на том свете.
По всей Рассее были разбросаны Федоровы “святые места”, где на месте убийства Федор воздвигал как бы невидимые храмы, часто молясь там за самого себя. Да и в отсутствии, в дороге ли, в уединении Федор не раз с умилением обращался к убиенным, просил их о помощи, земной или небесной.
“Как то они меня там встретят”, — облегченно вздыхал он и их присутствие на том свете было единственной причиной того, что Федор иногда сам порывался на тот свет. Он почему-то считал, что они гарантируют ему личное бессмертие» (С. 125–126).
Уже на третьей странице «Шатунов» главный герой убивает в лесу случайного прохожего, сладострастно, проворачивая в его животе нож, потом садится рядом с трупом, обедает, и начинает ему задушевно рассказывать о своей жизни. Дальше череда убийств идет по нарастающей. Другой герой срывает с себя прыщи и струпья, варит из них суп и ест его. В конце концов, он умирает, съев сам себя. Семейная пара на кладбищах и помойках занимается тантрическим сексом. Муж при этом не хочет детей, и он убивает плод прямо во чреве, протыкая его головку простите своим членом во время полового акта.
И т.д. и т.п.
Художественные произведения Мамлеева и метафизика
Как спрашивает и тут же отвечает М.М. Дунаев, «но для чего писатель так упорно вызывает у читателей отвращение к миру? Да, как уже было сказано, ради отвержения мира и раскрытия своего «подлинного Я», ради Богореализации в себе»12.
Дело в том, что за предельным презрением и отвращением к окружающему миру, подчеркиванием его тотальной безобразности, бесцельностью и отвратительностью всякого существования, смакованием самых жестоких расправ, в том числе над детьми (ничего себе последователь Ф.М. Достоевского, как считают некоторые литературоведы13) стоит позаимствованная из адвайта-веданты идея тотальной иллюзорности и ненастоящести мира (мир как майя). Существую только я, мое сознание, но не эмпирическое, а божественное, совпадающее с Брахманом, всеобщим безличным Абсолютом. Такой аннигиляцией всего человеческого в своём творчестве Мамлеев хочет показать, что всё это ненастоящее, всё майя и абсолютно ничего не стоит. Мир предельно безобразен (особенно дети) и тотально жесток (и это нормально, таков порядок вещей, карма). Следует заниматься лишь раскрытием своего подлинного богоподобного Я.
Это совершенно совпадает с основной метафизической схемой адвайта-веданты. При этом важная черта: принципиальная богословско-метафизическая черта традиционализма, унаследованная им от индуизма в целом и отличающая его от Православия и христианства вообще, состоит в том, что здесь речь идет не о спасении как о главной цели, а об освобождении! Освобождении из плена майи, иллюзорности всякого индивидуального существования вообще. Вот и получается, что Федор Соннов не убийца, а освободитель. А приехавшим из города интеллектуалам в деревню, где он прячется, испытывающим жгучий интерес к запредельному метафизикам, есть о чем с ним поговорить и что обсудить.
Об отдельно взятом человеке, о его бессмертной душе как о чем-то существующем и сотворённом ни в адвайта-веданте, ни в геноновском традиционализме и речи нет. В них есть лишь отдельно взятые проявления абсолютной субстанции.
Поэтому и в традиционализме, и у следующего ему Дугина речь идет о тотальном отвержении современного мира с его либеральными принципами. Это принципиально иная позиция, нежели усматривание в том числе и в либерализме, как и в других идеологиях (коммунизм, фашизм, анархизм) в том числе превращенных и искаженных элементов христианства. Роковых уклонений от него, но все же уклонений, а не тотальных заблуждений, где превращенным образом нет хотя бы частичной истины.
Безусловно, страстное увлечение раннего Дугина индуистской метафизикой, его категорическое отрицание персонализма вообще, и толкование народа лишь как абсолютной субстанции, где отдельным людям надо давать взаимозаменяемые номера, а не имена (о чем мы уже писали) – все это либо родом из Мамлеева, либо имеет с мамлеевщиной очевидные параллели и связи. То же самое – дугинский постоянный кликушеский эсхатологический пафос, а также тоже уже затронутая мною его «теория радикального субъекта».
Но на этом тема «Дугин и Мамлеев», как и «Дугин и Южинский кружок», не закончена.
Продолжение следует.
1 Один из старших южинцев, Игорь Дудинский так определил миссию, которую получили его сотоварищи, правда, уже через решающее влияние Е.В. Головина: «И только троим удалось более-менее продуктивно распорядиться полученной от мэтра энергией. Мамлеев стал модным писателем-визионером – фактически пророком. Джемаль – придал импульс пассионарности современному исламу. Дугин – взял на себя миссию реформировать современный русский мир с позиций традиционализма» (Дудинский И. Метафизика – это я // Где нет параллелей и нет полюсов. Памяти Евгения Головина. М: Языки славянской культуры, 2015. С. 179).
2 Мелентьева Н. Молитва радуге // Где нет параллелей и нет полюсов. Памяти Евгения Головина. М: Языки славянской культуры, 2015. С. 243.
3 Дугин А.Г. Мамлеевский миф // Сайт Изборского клуба. 12 декабря 2021 года; https://izborsk-club.ru/22055?ysclid=mbky2e0e1a842786205
4 Адвайта веданта – индийское философское учение о тождестве человеческого духа с мировым духом (advaita = «недвойственность», «единство»). Одна из школ Веданты, она возникает в VI–VIII после Р.Х. Согласно этому учению, дух человека и верховный дух составляют одно целое: Атман есть Брахман. В то же время мир отдельных форм это иллюзия: Брахман реален, мир нереален. Вне нашей души (джива) и вне верховного духа нет ничего. И самой нашей души тоже нет отдельно от Брахмана, её отдельность – это иллюзия. Таким образом, весь мир есть не что иное, как наша иллюзия, наше представление. Только наше незнание заставляет нас отделять нашу душу от мирового духа и считать её существующей отдельно и независимо. Основной тезис Адвайта веданты звучит так: «Брахман реален. Мир нереален. Джива (индивидуальная душа; индивидуальное сознание; эго) и Брахман — одно и то же. Отсюда вытекает знаменитое изречение Упанишад «тат твам аси» («ты есть то»). Сегодня Адвайту Шанкары (её основоположник) исповедуют около 10% всех индуистов.
5 Дунаев М. М. Православие и русская литература. Том VI. Гл. Юрий Мамлее; https://azbyka.ru/fiction/pravoslavie-i-russkaya-literatura-tom-vi-chast-6-dunaev/24/.
6 Дунаев М. М. Там же.
7 Дунаев М. М. Там же.
8 Джемаль Г. Сады и пустоши. В редакции Магомедова А. М.: Издательство N, 2021. [Электронное издание] С. 258.
9 Мамлеев Ю.В. Воспоминания. М.: Традиция, 2017. С. 64.
10 Мамлеев Ю.В. Там же. С. 74.
11 Мамлеев Ю.В. Шатуны. Москва: Альпина, 2023. С. 150. Здесь и далее цитаты из «Шатунов» по этому изданию.
12 Дунаев М.М. Там же.
13 Семыкина Р.С. О «соприкосновении мирам иным»: Ф. М. Достоевский и Ю. В. Мамлеев. образования. Барнаул; Екатеринбург: Барнаульский гос. пед. ун-т, Уральский гос. ун-т им. А. М. Горького, 2007. 240 с.
Редакционный комментарий
Мы продолжаем цикл интеллектуального расследования Юрия Пущаева об истоках и скрытых мотивах творчества Александра Дугина. В этой статье идет речь о влиянии на мировоззрения будущего философа литературного творчества писателя Юрия Мамлеева, одного из родоначальников и лидеров московского метафизического андерграунда. Автор усматривает сходство между метафизическими взглядами известного писателя и философскими установками основателя Четвертой политической теории. Впрочем, нужно признать, что из духовного «сора» растут не только стихи (по бессмертному признанию Ахматовой), но и политические идеологии. Знать и понимать это нужно не только историкам будущего времени, но также современникам популярных мыслителей.
Обсуждение
Об авторе: Юрий Пущаев
Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.
Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!
Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.
Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!
“категорическое отрицание персонализма вообще, и толкование народа лишь как абсолютной субстанции, где отдельным людям надо давать взаимозаменяемые номера, а не имена (о чем мы уже писали) – все это либо родом из Мамлеева, либо имеет с мамлеевщиной очевидные параллели и связи”
Ну и где здесь “категорическое отрицание”, если шатунам персонаж-христианин (явно не сливающийся с ними в “субстанцию”) бросает следующий упрек:
– За бессмертие души-то вы все цепко держитесь, – прервал Алеша. – Дрожите за свое “я”… А Бог уже вам стал ненужен… Или превращаете Его как делает Падов, в какое-то непостижимое чудовище… Чтобы пугать им друг друга…
– Наше “я” – единственная реальность и высшая ценность, – заговорил Ремин … надо попытаться реализовать это высшее Я при жизни, жить им; испытывать от этого наслаждение; перевернуть все на сто восемьдесят градусов; и тогда мир превратится в стадо теней; все, что есть в нас тварного, зависимого, исчезнет; а Бог – это понятие имеет смысл только, если оно не отделено от “я”…
По Мамлееву, следуюшему адвайта-веданте, да, есть высшее Я, как бы лучшая его часть, но она совпадает с высшим, универсальным и внеличностным божеством, с Брахманом. Об этом в частности см. его трактат “Судьба бытия” (1993). И восхождение к Абсолюту поэтому у него не спасение, а освобождение от всего отдельного, эмпирического, данного – к абсолюту. И эио очень похоже на то, как соотношение народа и отдельного человека понимает Дугин в своем “обществоведении”.
Юрий Пущаев: По Мамлееву, следуюшему адвайта-веданте, да, есть высшее Я, как бы лучшая его часть, но она совпадает с высшим, универсальным и внеличностным божеством, с Брахманом. Об этом в частности см. его трактат “Судьба бытия” (1993)
И что, в 1960-е, время написания “Шатунов”, Мамлеев хоть что-то прочитал по индуизму? В “Шатунах” ни адвайта, ни Индия вообще не упоминаются. Как и в многочисленных рассказах того периода, которые удалось проверить. Упоминание адвайты есть в рассказе “Дорога в бездну”, но это поздний рассказ (и потому вполне приличный).
Мамлеев вовсе не следует адвайта-веданте, даже если сам когда-то делал вид что следует. Это ж насколько надо не понимать и адвайту, и Мамлеева, чтобы так думать! Мамлеев исходит из упрощенного понимания Генона. Так, как ему объяснили в Южинском, потому что сам он не смог бы тексты Генона осилить (как и большинство “генонистов”, впрочем) и в своих романах. Генон действительно ссылается на адвайту как на высший род метафизики, что и есть причина обращения к ней Мамлеева. Но далее Мамлеев сочинает на базе Генона и адвайты “своё учение”, что и представляет из себя “Судьба бытия”.
Вот что пишет Мамлеев, и чего не напишет ни один адвайтист, ни просто грамотный религиовед: “Толстой, изучая Восток, сам открыл решающие аспекты адвайты-веданты, в то время как об этом великом учении в Европе знали в конце XIX века, но писали абсолютную ерунду. Было внешнее знание, но понимание было равно нулю. И только уже в середине XX века благодаря работам Рене Генона с переводом индийских текстов стало понятно, о чем идет речь. Сейчас адвайта-веданта считается высшим пиком метафизики. А Толстой открыл ее. Возможно, не до конца – там должны быть следующие шаги, но принцип ему открылся.”
Не верю своим глазам!
Неужели СБЫЛОСЬ?
Неужели Россия будет спасена?!
Дугин – это самое омерзительное существо в нашем обществе…
Сколько горя он, идейный руководитель ныне, Слава Богу запрещенной партии, принёс людям вместе со другим гнойником на теле нашей литературы – Эдиком Савеноко!!!…
Да, таких как он , могут быть тьмы и тьмы, в любой стране и в любом обществе, но не все они ПРЕПОДАЮТ АЖ В ВЫСШЕЙ ШКОЛЕ!!!!
Сам факт появления этого существа – ОСКОРБИТЕЛЬНО для нашей страны !!!
Когда-то я наивно думала – ну, не может же быть такого!!! Люди же видят, что собой представляет это существо!!! Оказалось – может… И это само по себе не просто ужасно, а реально опасно. Автору серьезного расследования этого жуткого явления – глубочайший респект!!!!! Огромная благодарность!!!!
В свое время более 1 500 преподавателей и сотрудников МГУ написали Петицию с требованием исключить этого…даже слов не найду как его назвать) из МГУ, где он аж преподавал на факультете социологии , у Добренькова…
Свою аж диссертацию он, ни дня не учившийся ни в каком вузе (из МАИ его выгнали после первой же сессии из-за академической неуспеваемости (три “неуда) “защитил в каком-то мелиоративном то ли техникуме, то ли даже вузе…
Умному достаточно.
Где тот Воробей , который прилетит клюнет этого Таракана?!
Особенно мне нравится про “10 иностранных языков”, которые якобы “знает” Дугин… Это не слишком удачный юмор, уж простите.
Детский сад какой-то…)))))
Дугин в жизни имеет одну-единственную цель – привлечь внимание к есебе как можно бОльшее количество людей, причём ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, АБСОЛЮТНО ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ!!! .
Как называется такое явление – знает любой психолог и психиатра.
Дело не нём, не в Дугине, таких дугиных – миллионы во всем мире.
Вопрос в том, вернее, в тех людях, кто этому вниманию всячески способствовал и способствует до сих пор…
Их цель – какая ?