Де Токвиль как консерватор

Существует некий стереотип в том, что Алексиса де Токвиля принято воспринимать как либерала, как мыслителя, который одним из первых назвал политический строй США образцом для будущего всего человечества, который всячески пропагандировал демократию, как наилучшее политическое устройство, революцию, как средство установления демократии и свободу как высшую ценность.

В последнем де Токвилю действительно нельзя отказать. Идея ценности свободы является центральной в его главном политическом труде, книге «Демократия в Америке». Но вот говорить о де Токвиле только как о либерале и только как о стороннике революции было бы не верно. Ведь он, помимо восхищения американской политической системой, написал о ней уничтожающую фразу: демократия это господство посредственностей. А говоря о свободе, де Токвиль отметил, что «понятия свободы и демократии противоположны».

Де Токвиль происходил из знатного французского рода, располагавшего значительным влиянием в прошлом, что неизбежно привело его в политику после революции 1848 года, когда за власть во Франции боролись радикалы, республиканцы, орлеанисты, бонапартисты и легитимисты. При этом, республиканцы ориентировались прежде всего на поддержку крупной буржуазии, которая хотела получить полный контроль над властью в стране, и была недовольна правлением последнего короля Луи-Филиппа I. Луи-Филипп, хотя и имел славу короля-буржуа, все же в значительной степени опирался на аристократию. Буржуазия же не хотела делиться властью ни с кем.

В результате сложилась парадоксальная ситуация, когда сторонники республики на выборах после революции выдвинули Луи Эжена Кавеньяка, а оппонентом ему выступал Луи-Наполеон Бонапарт, имевший репутацию народного кандидата, которого при этом поддержали монархисты, консерваторы и даже левые. Политическая нестабильность республики привела к тому, что на выборах 1849 года сложилась сильная «коалиция улицы Пуатье», которая включала в свой состав консерваторов, католические группы и монархистов (причем всех течений – от сторонников Бурбонов до бонапартистов).

Коалиция набрала большинство и сформировала свое правительство, в которое министром иностранных дел вошел Алексис де Токвиль, уже имевший в то время репутацию крупного политического мыслителя и бывший одним из лидеров партии Порядка, в которую трансформировалась «коалиция улицы Пуатье». К тому моменту де Токвиль уже был опытным политиком и 10 лет являлся депутатом французского парламента от департамента Манш. Провозглашение империи де Токвиль не поддержал, он совсем не был бонапартистом и, как явствует из его работ, отрицательно относился к тому, что называл демократическим деспотизмом. В результате Токвиль был заключен в тюрьму, затем выпущен на свободу, покинул политику, а в 1859 году умер от туберкулеза.

Еще до обращения к политике де Токвиль в 1831 году совершил длительное путешествие по Соединенным Штатам. Токвиль в это время находился на службе в Версальском суде и был направлен в США в командировку с целью изучения американской пенитенциарной системы. Впрочем, в основном он занимался совсем не этим, а изучал политическую систему США, а по возвращении приступил к работе над главной, по мнению исследователей, книгой своей жизни – «Демократия в Америке». Этот очень объемный политологический трактат был написан и опубликован в двух частях с 1832 по 1840 годы, немедленно получил мировую известность, был множество раз переведен, оказал значительное влияние на современников, и по сей день считается классической либеральной работой.

Либерализм и свободолюбие, первенствующие в идеологии де Токвиля, вовсе не приводят к бездумной апологии демократии. Более того, Токвиль говоря о демократии как о «тирании большинства», предупреждает об опасностях, которые угрожают любому демократическому обществу. При этом он скорее воспринимает демократию как неизбежность, как естественное следование эгалитарной тенденции развития общества, которая стала, по его мнению, основной после Великой Французской революции и падения Старого режима. Де Токвиль, фактически, стал тем мыслителем, который логически развил французский аристократический консерватизм и, полагая демократию в будущем неизбежной, постарался изучить как ее достоинства, так и недостатки, обратив особое внимание на то, чем демократия отличается от власти аристократов в части гарантий свободы и, как необходимо защищать свободу в демократическом обществе.

Токвиль обращает внимание на то, что в современное ему время демократия фактически делает со свободой то же, что ранее делала королевская власть – и чему всегда противостояла аристократия. Если аристократия и свобода отдельных областей в Европе были естественными ограничителями самовластия королей, то в демократическом обществе аристократия не имеет того влияния, что в прошлом. Более того, аристократическое сословие неизбежно обречено на исчезновение, потому что демократия всегда эгалитарно настроена, для демократии нет ничего более неприятного, чем различия людей, а идеальное демократическое общество это общество социально однородного и крайне схожего внутри себя среднего класса.

В США, отмечает Токвиль, это уже привело к лицемерию, когда богатые люди вынуждены отказаться от демонстрации всех признаков своей власти и влияния, когда они обществом принуждаемы к фальшивому демократизму в повседневной жизни, что в итоге приводит к незнакомому Европе XIX века явлению: «Видите вы этого роскошного гражданина? Не правда ли, он похож на еврея средних лет, который боится, как бы не догадались о его богатствах? Одет он просто, походка его скромна; дома у себя в четырех стенах он обожает роскошь; в эту святая святых он допускает только нескольких избранных гостей, свою ровню, которых он приглашает по отдельности… В глубине же этого энтузиазма, как бы выражающего согласие, и в разных формах угодливости, демонстрируемой по отношению к тем, кто близок к правящей партии, легко заметить глубокое отвращение, которое богатые люди питают к демократическим институтам своей страны. Народовластие — это та власть, которую они боятся и презирают» – говорит Токвиль о лживости американской элиты.

Токвиль пишет, что никогда ранее ни один тиран не мог и предположить возможности полного контроля над всеми аспектами повседневной жизни своих подданных. Этому мешало в древности несовершенство государства, а также наличие в обществе факторов, сдерживающих власть тирана: обычаи провинций и наличие сословий со своими правами. Тем самым неравенство всегда смягчало тиранию. Тиран мог совершать самые ужасные злодеяния, но они касались лишь отдельных людей и не могли быть возведены в систему.

Демократия же устанавливает равенство как неизменный идеал и последовательно приводит общество ко все большему уравниванию. В результате над массами схожих граждан может быть установлено диктаторское правление, которое будет затрагивать всех их вместе и каждого в отдельности, потому что одинаковым обществом проще управлять. Токвиль полагал, что равенство одновременно способствует установлению тирании, но оно же и смягчает нравы в обществе, препятствуя деспотам.

«Мы уже знаем, что по мере того, как люди становятся более похожими друг на друга и равными, общественные нравы смягчаются и принимают более гуманный характер, – писал он. – Когда никто из граждан не выделяется ни особой властью, ни богатством, тираническая власть как бы лишается своей притягательности и церемониальности. Когда все состояния усреднены, страсти людей оказываются умеренными, фантазии — подавленными, удовольствия — простыми. Эта всеобщая умеренность делает умеренным и самого правителя, ограничивая его желания определенными рамками».

Но, как показала дальнейшая история, смягчение нравов и равенство вовсе не являются гарантиями от установления деспотизма. В ХХ веке общество было куда более равным, образованным и гуманным, нежели в XIX веке, но именно ХХ век дал наиболее яркие образцы грандиозных деспотических систем. И все они были построены на идее равенства: социального для коммунистической тирании и социального вместе с национальным для тирании национал-социалистической. Причем следует отметить, обе утопические деспотические системы выросли из демократических государств, в одном случае путем революции, а в другом случае путем реализации народом своих прав и демократических процедур. Де Токвиль хорошо разглядел опасность для демократии исходящую от деспотизма, но способ защиты, предложенный им, оказался ложным.

Вообще проблема деспотизма возникающего в демократическом государстве стала одной из главных тем второго тома «Демократии в Америке» и именно в анализе этой проблемы наиболее четко проявился консервативный характер идей де Токвиля. Важно понимать, что американская демократия была фактически попыткой реализации власти аристократии в обществе, лишенном аристократии. Причем своими создателями эта система прекрасно осознавалась как не вполне демократическая и даже отчасти антидемократическая.

Автор знаменитого «Федералиста» и президент США Джеймс Мэдисон замечал, что США после установления там республиканского правления нужна система, которую он называл «выборной аристократией», эта система совсем не похожа на античную (и средневековую) демократию, построенных в основном на жребии. В случае США в демократическую систему были введены выборы, которые до этого во всем мире считались вовсе не демократическим элементом, выборы были традиционной частью политической системы европейских сословных монархий и считались элементом механизма обеспечения власти аристократии. В Соединенных Штатах выборы превратились в средство обеспечения стабильности общества и системы правления, так как выборы, даже проводимые на весьма небольшие по продолжительности сроки, в любом случае являются элементом отбора и власть в этом случае сосредотачивается в руках «лучших», в то время как жребий дает ее в руки «средних».

Токвиль, со своими консервативными симпатиями, сразу увидел эту особенность. Более того, он отметил, что как раз наиболее аристократические штаты первыми установили у себя наиболее демократические принципы власти: «…самые демократические законы один за другим были поставлены на голосование и одобрены теми самыми людьми, чьи интересы страдали от этих законов в наибольшей степени. Действуя таким образом, высшие сословия не возбудили против себя народного гнева; напротив, они сами ускорили торжество нового строя. И — странное дело! — демократический порыв всего неудержимее проявлялся в тех штатах, где аристократия пустила наиболее глубокие корни. Штат Мэриленд, основанный в свое время знатными дворянами, первый провозгласил всеобщее избирательное право и ввел в систему управления штатом демократические формы».

Таким образом, получается, что аристократия в лице наиболее прогрессивных своих представителей совершенствует общественное устройство и создает демократию, как некую форму «улучшенной аристократии», лишенную ее недостатков и способную удовлетворять большинство граждан. Впрочем, это же большинство представляет для демократического общества одну из самых серьезных угроз, которой де Токвиль посвящает целую главу: это тирания большинства.

Само понятие «тирания большинства» было изобретено Токвилем, хотя вероятно он вводя его опирался на одну из статей «Федералиста» 1787 года, принадлежащую Мэдисону, который писал: «Если же крамола охватывает большинство, тогда форма народного правления дает ей возможность принести в жертву ее главному увлечению или интересу как общественное благо, так и права другой части граждан. А потому высокая цель, стоящая перед нашим исследованием, – обезопасить общественное благо и права личности от поползновений подобного сообщества и в то же время сохранить дух и форму народного правления… Нет ничего, что помешало бы [в демократии] расправиться со слабой стороной или каким-нибудь неугодным лицом. Вот почему демократии всегда являли собой зрелище смут и раздоров, всегда оказывались неспособными обеспечить личную безопасность или права собственности, существовали очень недолго и кончали насильственной смертью».

Далее Мэдисон говорит о ключевых различиях государственного устройства Америки. Это не демократия, это республика: «Республика, под которой я разумею правительство, составленное согласно представительной системе, открывает иные перспективы и сулит искомые нами целительные средства». Отличия республики от демократии по Мэдисону в том, что в республике правление принадлежит небольшому числу людей, которых остальные граждане избирают своими представителями и в том, что полномочия представителей имеют более широкие пределы, чем в демократиях.

Мэдисон полагает, что выбор народных представителей ограждает республику от тирании большинства, так как выборный фильтр обычно проходят люди более «возвышенные», а большие полномочия выборных властей затрудняют деятельность любых форм организаций граждан, движимых ложными интересами, или как он пишет – крамолой. Тем самым фактически можно утверждать, что создатели американской политической системы в качестве своих ориентиров в большей степени видели не афинскую демократию, а римскую аристократическую республику периода до принципата, а скорее даже до начала борьбы плебеев за политическое влияние и реформы.

Именно такую аристократическую республику увидел де Токвиль во время своего путешествия по Америке. Именно ею он восхитился и описал как пример для подражания. Но когда он писал про упадок «аристократической партии» в США и ослабление роли «республиканской аристократии» это было одной из той досадных ошибок, за которые Токвиля стали критиковать уже в середине XIX века как лжепророка. Да, действительно де Токвиль ошибся в определении направления развития и аристократические тенденции в США не стали умаляться, но напротив, только усилились, точно так же как и «аристократическая» федералистская партия, о конце которой он писал, воспряла и получила новую жизнь. Токвиль приехал в США как раз в то время, когда аристократическая партия переживала тяжелые времена после кризиса федералистов, связанного с потерей популярности на выборах во втором десятилетии XIX века и роспуском партии в 1824 году.

Но уже в 30-е годы XIX века в США происходит интересная политическая трансформация. На основе демократическо-республиканской партии, основанной Джефферсоном, которая выступала оппонентом федералистов Александра Гамильтона и считалась «народной», оформились две партии, которым суждено было стать основой партийной системы США – демократы, а несколько позже республиканцы. Довольно быстро оказалось, что интересы элиты не останутся без политической силы, готовой их защищать и почти на сто лет демократическая партия стала ведущей «аристократической» партией США, защищая рабовладение, независимость штатов и свободную торговлю.

Ошибаясь в оценке партийных перспектив Америки, де Токвиль не ошибся в формулировании идеи «тирании большинства», которая была развита Джоном Стюартом Миллем, в работе «О свободе» писавшем: «Сперва тирании большинства опасались (и до сих пор опасаются) главным образом, когда она проявляется в действиях властей… Общество вводит свои законы, и, если они неверны или вообще касаются вещей, в которые обществу нечего вмешиваться, возникает тирания куда сильнее любых политических репрессий, и хоть дело не доходит до крайностей, но ускользнуть от наказаний труднее, они проникают в детали жизни гораздо глубже и порабощают саму душу. Законов против тирании чиновников недостаточно; нужна защита от тирании господствующих мнений и чувств, от стремления общества навязать свои идеи как правила поведения». Сейчас идея «тирании большинства» является одной из основополагающих в идеологии либерализма.

Токвиль говорит, что для Соединенных Штатов очень характерно настойчивое стремление узаконить, увеличить и упрочить власть большинства. Это вывод был сделан Токвилем из анализа конституций штатов. При этом де Токвиль отмечает, что федералисты-аристократы создававшие конституцию Союза и основы федеральных властей постарались достичь противоположного эффекта, поэтому в сфере своих полномочий федеральное правительство более независимо, чем правительства штатов. Но, сообщает Токвиль, – федеральное правительство «занимается только внешними делами, что же касается руководства внутренней жизнью общества, то его реально осуществляют правительства штатов».

Рассматривая эту особенность политической системы Америки, Токвиль выступает с предельно аристократических позиций, достойных скорее консервативного пэра Англии, желающего ограничения власти монарха, чем либерала, стремящегося к демократическому устройству общества: «Всевластие само по себе дурно и опасно. Оно не по силам никакому человеку. … И когда я вижу, что кому-либо, будь то народ или монарх, демократия или аристократия, монархия или республика, предоставляется право и возможность делать все, что ему заблагорассудится, я говорю: так зарождается тирания — и стараюсь уехать жить туда, где царствуют иные законы. Демократическая форма правления в том виде, в каком она существует в Соединенных Штатах, заслуживает самого серьезного упрека не за свою слабость, как считают многие в Европе, а, напротив, за свою непреодолимую силу. Что мне больше всего не нравится в Америке, так это отнюдь не крайняя степень царящей там свободы, а отсутствие гарантий против произвола».

В завершение приведем совершенно анекдотическую беседу де Токвиля с американцем из Пенсильвании, старого, либерального штата Новой Англии. Когда Токвиль спросил его, почему негры не пользуются в Пенсильвании гражданскими правами, тот с возмущением отверг это обвинение. Пенсильванец ответил, что если большинство граждан штата считает, что неграм лучше воздержаться от использования своих прав, то именно так и происходит, потому что власти штата не способны гарантировать неграм права, данные им конституцией. «Мало того, что большинство располагает преимущественным правом творить закон, оно хочет еще иметь право нарушать его» – подытожил этот разговор Токвиль.