Автор Опубликовано: 26.02.2025Просмотры: 291

О чем грезили большевики?

Автор «Большевиков» — Михаил Константинович Первухин (1870, Харьков — 1928, Рим) — довольно известный до революции писатель и публицист, потомок художника Дмитрия Григорьевича Левицкого. В 1901–1906 гг. Михаил Первухин работал редактором газеты «Крымский курьер». Будучи единственным сотрудником этой газеты, он публиковал все материалы под различными псевдонимами. Пристрастие к псевдонимам не покидало писателя на протяжении всей его яркой, но не слишком продолжительной писательской карьеры. История сохранила следующие псевдонимы: П., М. П., М. П-н, Марк Волохов, К. Алазанцев, Л. Алазанцев, М. Алазанцев, Л. Т., А. Томский и Л. Томский, В. Украинцев, В. Де-Мар и М. Де-Мар, М. Замятин, М. Константинов, Староверов, М. Клинкэр.

В 1906 году по приказу генерала Думбадзе Михаил Первухин был выслан из Крыма за революционные настроения и был назван «опасным мятежником». Писатель уехал в Берлин, где начал работать корреспондентом московской газеты «Утро». Здесь он написал свои первые романы. В 1907 году Михаил Первухин переехал в тёплую Италию, где проживал в разных местах. Но для нашей книги, для воссоздания реалистичных, а не парадных советских портретов главарей русской (а вернее — антирусской) революции, наиболее ценными оказались те два года, которые Михаил Первухин провёл на острове Капри.

Михаил Первухин, как сотни других писателей того времени, был поражён вирусом революции. Русскому автору было тесно в нормальных рамках своего творчества. Как сказал Достоевский, «широк человек […] я бы сузил». Взяв псевдоним Марк Волохов, он в течение 1906–1908 гг. написал несколько брошюр. Брошюры выходили в издательстве Г. П. Нарусбека.

Поработав «студентом»-писателем на благо революции, после её победы Михаил Первухин внезапно опомнился. Но пробуждение его было частичным. Через год после октября 1917 года он вдохновенно создал и опубликовал книгу I Bolsceviki. Очевидно, что он выбрал для написания не русский язык, поскольку опасался за свою жизнь. Однако он хотел уберечь эти воспоминания для возможного русского будущего. В 1918 году ситуация в России ещё не выглядела завершённой в пользу большевиков. Михаил Первухин, как и миллионы русских по всему миру, ещё надеялся на падение неусточивого террористического режима. Писатель ещё мог верить, что эта книга уже скоро сможет быть опубликована и на русском языке, как одно из многочисленных свидетельств против Ленина, Троцкого, Парвуса и прочих революционных «Пселдонимовых». Но этой надежде сбыться было не суждено. Книга погрузилась на дно итальянского архива, где мы с большим трудом смогли её отыскать для работы над русским переводом.

Русская история отомстила Михаилу Первухину забвением. Советское литературоведение вычеркнуло его имя из памяти. В 1990-х годах книги Первухина вернулись к читателям, которым вдруг стал понятен источник его фантастических рассказов «из жизни студентов». Источником был… Русский писательский талант. Михаил Первухин оказался автором чуть ли не первых романов об «альтернативной истории». В 1917 году Первухин написал роман «Вторая жизнь Наполеона» (французский диктатор сбегает с острова святой Елены и начинает влиять на общее развитие мировой истории, пытаясь основать в Африке могущественную империю).

В 1924 году в Берлине (Россия уже недоступна, товарищ Волохов) выходит его роман «Пугачёв-победитель». В этой книге крестьянский вожак Емельян Пугачёв победил в поднятом им бунте и вступил в Москву. Императрица Екатерина и наследник престола Павел Петрович погибли во время морского смотра от бури. Вследствие всего этого русскую землю постигло множество несчастий. Воцарение Пугачёва на троне показано автором как национальное бедствие. Всё понятно, Первухин пытается «заговорить» реальность, описав гибельность победы Пугачёва-Ленина. Но дело сделано. Альтернативная история Пугачёва останется романом, а подлинной России останется испытать на себе все последствия победы этой «альтернативной» истории.

Книга Первухина яростно обличает ​подлинные​ намерения известнейших большевиков. Гнев автора совершенно понятен — Первая ​мировая​ война, революция… Из-за этого многим читателям может показаться, что писатель не внимателен к обоснованию собственных тезисов или приведённых данных, пересказов, новостей — это неправильно. С другой стороны, сказанное им не отменят наличия фактических ошибок. Первухин цитирует ​​французские​​, ​​британские​​, ​​итальянские​​ и ​​советские​​ газеты, приводит ​данные​ статистики (в следующей книге “Советский Сфинкс[1]”, которая также вышла на итальянском языке, таких данных приводится еще больше). Автор уделяет много внимания немецкому (и австрийскому) финансированию деятельности большевиков в частности и русских бунтарей в целом. Поэтому анализ достоверности передачи автором опубликованных новостей и, следовательно, проверка самих первоисточников (и качества их анализа) — задача очень интересная, сложная, но всё же первостепенен сам текст.

В “Советском Сфинксе” автор подробнее говорит о собственной журналистской крымской деятельности (однако никак не намекает на сыгранную роль в том, что можно назвать “культурной политикой” революционеров), он так же становится более внимателен к цитированию новостей и публичных данных. Однако, эта аккуратность при подборе информации нисколько не смягчает силу его гнева по отношению к новым советским властям.

Экзистенциальное положение ​Первухина​ в какой-то мере мне (переводчику) довольно близко — он русский, пишущий на итальянском языке в Италии (а я – итальянец, пишущий на русском в России). Своими громкими и скандальными словами он просто пытается «держать удар» Истории, показывая всеми силами или просто напоминая читателю ​​очевиднейшие вещи — в России идет гражданская война, большевики – революционеры, бунтари, интернационалисты, а СССР — не Россия… По тону его работ, как уже говорилось, может показаться, что Первухин занимается исключительно порицанием большевиков и всех тех, кто, по его мнению, бросил Родину в самое трудное для нее время во имя таких идеалов, как интернационализм (а также национализм). На самом деле, его обличения приобретают глубокий смысл благодаря некоторым намекам и аллюзиям, которые, однако, едва проработаны. Он обращает вниманием на специфику советской “forma mentis”, основной чертой которой является «ойкофобия»: большевики – и любые бунтари – разделяют ошибочное представление о взаимоотношении бытия и долженствования: по этой причине они находят свою миссию и личное удовлетворение в разрушении всего окружающего, как языковых, культурных, религиозных, социальных, географических, этнических и других порядков. Из-за того, что автор находился в Италии и (намеренно) писал на итальянском, а не на русском, его работы десятилетиями воспринимались как предательство. Действительно, “Большевики” заставляют задуматься о весьма актуальных вопросах: в какой мере и при каких обстоятельствах выражение собственной позиции о происходящем на Родине превращается в антинациональный поступок? А превращается ли вообще? Можно ли сказать, что Первухину стоило промолчать в 1918 году, учитывая то, что России и без того переживала самые тяжелые времена…?

Что касается самой книги “Большевики”, то, по всей видимости, итальянский текст не был отредактирован носителем языка (или это было сделано очень быстро и сумбурно). Отсутствие качественной редакторской работы, возможно, объясняется тем, что это первая книга автора. Однако получившаяся в итоге ​некая​ “небрежность” текста оказалась эстетически оправдана и даже привлекательна, поскольку она прекрасно вписывается в специфику книги. “Большевики” — вопль, рвущийся из глубины души русского человека, который при этом не обязательно является русским “патриотом”. Поэтому, итальянский оригинал книги, если его ожидает переиздание в Италии, не должен быть “очищен”, “оформлен” по правилам, итальянский язык книги не должен быть “исправлен” и “переделан”. Он должен остаться настоящим, живым, громким, пугающим, раздражающим и пронзительным, хоть и небезупречным ​​синтактически​​ и грамматически.

Наконец, не стоит удивляться тому, что итальянский ​язык Первухина​ во отдельных оборотах речи звучит… по-русски. Эта особенность упростила работу перевода. ​Русский писатель постоянно выдавал себя в итальянском тексте. Это заметно и в строгом использовании автором пунктуации и в структурировании предложений, а также в дословном переводе устойчивых русских выражений или языковых оборотов. Редко, но встречаются слова с упущенными артиклями, порой наблюдается путаница с определенными и неопределенными артиклями и с безударными местоимениями (прямыми дополнениями).

Название следующего фрагмента вполне могло стать заглавием всей книги, ведь для Первухина большевики были людьми, которые убивали его страну и принесли смерть на русскую землию…

Реквием

Я видел её только один раз, много лет назад, в Берлине, у моего коллеги, русского журналиста и политического эмигранта, доктора[2] Новикова.

Она пришла к Новикову, чтобы попросить его передать в Россию какую-то информацию о женском социалистическом движении в Германии или, точно не помню, в Австрии.

Завязалась беседа о приближении бурного революционного движения в России. После нескольких слов Новиков, улыбаясь, сказал:

— Вот, дорогая Соня, настоящий русский, который жил и внимательно наблюдал за неудавшейся революцией 1905–1906 годов. Теперь он считает, что революция для России — это наибольшая трагедия, которую можно себе представить! Хотите его послушать?

Я, со своей стороны, не собирался вступать в дискуссию: я понял, глядя на Соню, с кем имею дело. Можно ли обсуждать цвета со слепым, музыку с глухим, политику с фанатиком?

«Товарищ Соня» была «большевичкой». Душа благородная, искренняя, добрая, но… Но слепая и глухая. Для неё Ленин — верховный авторитет, Троцкий — пророк, Парвус — лучший борец за дело свободы.

Никакой критики не допускается, когда речь идёт об этой Троице.

На несколько моих скромных замечаний о фактах:

— Нет, нет, нет! — воскликнула в отчаянии «товарищ Соня». Напрасно, напрасно! Я не слышу, не хочу слышать! — И она заткнула уши.

Затем добавила:

— Видите ли, я посвятила всю свою жизнь социализму. Я верю, что «большевизм» — это лучшая, а точнее единственная, интерпретация социализма. У меня больше нет ничего, кроме моей веры. Ваши «факты», ваши «явления» уничтожают мою доктрину, моё всё. Как вы хотите, чтобы я слушала? Заставляете меня признать, что я ошиблась в пути, что я пожертвовала своей жизнью, служа богам, которые не являются богами, идеалам, которые ложны? Нет, нет, нет! Не говорите! Это напрасно, потому что я не хочу, не могу вас слушать!

И она снова собиралась заткнуть уши.

— Но ведь факты и явления существуют!

— Что мне до этого! Я их не принимаю. Я их отвергаю.

— Однако они существуют!

— Я их отвергаю. Они противоречат догме.

Полчаса спустя, прощаясь с Новиковым, я спросил:

— А кто же эта дорогая «товарищ» Соня?

— Соня Лерх. Уже достаточно известная, уважаемая, авторитетная деятельница немецко-австрийского социалистического движения. Почти неразлучная подруга другой берлинской знаменитости — Зинаиды Жученко, которую мы видели вчера…

Она — настоящий борец за «большевизм». Может быть, у неё есть свои недостатки, но никто, даже её личный враг, не осмелится отрицать искренность и добросовестность нашей бедной Сони. Что хотите? Кто фанатично верит, как эта женщина, тот в конце концов становится маньяком. И, думая о Соне, я иногда переживаю за её будущее: правда, она посвятила всю свою жизнь, всю свою энергию служению своему идеалу. Но если однажды она осознает, что всё это было просто грубой ошибкой, что тогда будет? Я не говорю только о её политической вере, нет. Даже в личной жизни такие разочарования иногда приводят к катастрофическим последствиям. Вот, например, посмотрите на её дружбу с Гуценко. Она выходит за всякие пределы. Соня обожает свою подругу, буквально её обожествляет. Соня не хочет даже слышать, затыкает уши, когда кто-то осмеливается сказать, что Гуценко может когда-нибудь сильно её разочаровать. Горе тому, кто тронет Гуценко! Соня готова убить его, разрезать на куски. В то время как…

— В то время как?

— Не хотелось бы, чёрт возьми, быть злобным. Призна́юсь откровенно: мне не нравится эта Гуценко. Не знаю почему, но в ней есть что-то отталкивающее. Я угадываю в ней какую-то ложь… Но для Сони нет другого бога, кроме «Зины»…

Но… кто жив, тот увидит[3].

Прошли месяцы. Однажды, уже находясь в Риме, я читал российские газеты. В них была сенсационная новость:

Бурцев, великий революционный инквизитор, после долгой работы разоблачает Зинаиду Жученко и документирует, что русская социалистка-революционерка, так высоко ценимая в русской колонии Берлина, была не кем иным, как шпионкой известной[4] Охранки.

Читая эту новость, я сразу вспомнил Соню Лерх. Подумал:

Как могла вынести такой удар эта бедная наивная и искренняя душа? А если когда-нибудь «непогрешимая» теория Ленина потерпит крах, как будет жить Соня?

Прошли годы. Началась мировая война. Затем русская революция.

Весной этого года газеты опубликовали секретные документы, подтверждающие тесные связи между ленинцами и германским правительством. В нескольких из этих документов упоминалась «товарищ Соня». Ей была поручена деликатная миссия по изъятию денег, переданных Германией в Швецию для лидеров «большевиков». Она служила посредником между «большевиками» и «социалистами кайзера», между Горьким и Шейдеманом, между Троцким и Давидом.

Кто такая «товарищ Соня»? Соня Лерх или другая знаменитость из социалистического мира? У меня было много оснований полагать, что это действительно моя старая знакомая.

Но тут пришла трагическая весть: Соня Лерх, арестованная по обвинению в подстрекательстве немецкого населения к революции, отравилась или повесилась в тюрьме. Она оставила письмо, в котором объяснила единственную причину своего самоубийства. Это крах её веры.

«Я не могу, у меня нет мужества жить дальше, — пишет самоубийца. — Всё рухнуло, и моя вера уничтожена. Будьте прокляты, Ленин и Троцкий, предатели! Да, да, предатели!

Я была вне себя от радости, когда разразилась русская революция, потому что верила, что она принесёт с собой и революцию в Австрии и Германии.

Я ликовала, когда вы, Ленин и Троцкий, уехали в Россию, чтобы служить делу свободы и торжества социализма. Я защищала вас от злобных обвинений, искренне веря, что все эти обвинения — не более чем низкая клевета. И вот, пожалуйста, вы заключаете сепаратный мир в Брест-Литовске, вы разоружаете русскую армию, вы оставляете свободу действий австро-германской военной касте. Вы предаёте демократию, вы предаёте социализм!

Будьте прокляты навеки, прокляты вы, Ленин и Троцкий! А я умираю, потому что не хочу, не могу больше жить, отягощённая позором того, что была солидарна с вами!»

* * *

Бедная Соня Лерх! Печальна, трагична твоя судьба. Но даже твои политические враги не смогут отказать тебе в уважении: ты шла по ложному пути, ты служила лживым и лживым людям, но ты всегда действовала из лучших побуждений. И когда тебе открылась правда, у тебя хватило храбрости признать свои ошибки и ты смогла заплатить за них своей жизнью.

Ни Ленин, ни Троцкий, конечно, не последуют твоему примеру…


[1] La Sfinge sovietica.

[2] Dottore (итал.) — учёная степень, так можно назвать любого человека, имеющего высшее образование.

[3] Chi vivrà, vedrà (итал.) — устойчивое выражение.

[4] Famigerato (итал.) — в современном итальянском языке данное прилагательное имеет как отрицательный оттенок, так и положительный, поэтому где-то перевожу «пресловутый», а где-то — «известный».

Редакционный комментарий

Обсуждение

Пишите нам свое мнение о прочитанном материале. Во избежание конфликтов offtopic все сообщения от читателей проходят обязательную премодерацию. Наиболее интересные и продвигающие комментарии будут опубликованы здесь. Приветствуется аргументированная критика. Сообщения: «Дурак!» – «Сам дурак!» к публикации не допускаются.

Без модерации вы можете комментировать в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!

Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.

Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!

Оставьте комментарий

Читайте еще: