Альфредо Стресснер: право-радикальный симулякр консерватизма

Предыстория вопроса. Диктатура Стресснера в контексте «волны диктатур» ХХ века

ХХ век принес странам Второго и Третьего миров несколько «волн» диктатур. С точки зрения хронологии, принято проводить разделение между «первой волной» авторитарных диктатур 1920-1930-х гг. и «второй волной», приходящейся на 1960-1970-е гг. Примерами авторитарных режимов «первой волны» являются Румыния под властью «королевской диктатуры» Кароля Второго (с 1938 гг.) и в дальнейшем под властью генерала Антонеску (с 1940 г.), Венгрия под властью адмирала-регента Миклоша Хорти (с 1920) и Болгария под властью «монархической диктатуры» царя Бориса Третьего (с 1935).

Типологически, все эти режимы восходили к «режиму санации» (нео-бонапартистскому по своей сути), установленному в Польше в 1926 году в результате военного переворота, совершенного бывшим «левым националистом» Юзефом Пилсудским и предполагавшему упразднение парламентской демократии – поскольку парламентские партии рассматривались харизматичным военачальником не иначе, как «раковая опухоль на теле Польши». И если упомянутый польский режим стремился уберечь Речь Посполитую от распада вследствие ее внутренних противоречий и антигосударственных устремлений польской элиты, то другие названные выше «политические конструкции» имели своей целью остановить движение своих обществ стран «влево» и в направлении «стихийной либерализации», законсервировав традиционалистские элементы общественного уклада.

В свою очередь, в ситуации 1960-1970-х гг. авторитаризм чаще принимал форму авторитарно-бюрократического режима – примером чего стали военные диктатуры в Бразилии (установлена в 1964 г.), режим Пак Чон Хи в Южной Корее (1960-1970 гг.), в Индонезии (режим Сухарто с 1967 г.). К традиционным чертам авторитарных режимов[1] в этих случаях добавились такие особенности, как доктринальный антикоммунизм и участие в «Холодной войне» на стороне США, а также стремление осуществить модернизацию своих стран авторитарно-бюрократическими средствами.

Между тем, заслуживают внимания авторитарные режимы, сложившиеся и существовавшие между двумя этими «волнами» авторитаризма и имевшие собственную историческую и политическую миссии. Ярким примером режима подобного типа являлся режим неограниченной личной власти Рафаэля Леонидаса Трухильо, правившего Доминиканской Республикой с 1930 по 1961 годы. Последний опирался на идею преемственности (стабильности) и генерировал для своих подданых иллюзию своеобразного «золотого» века, который он обещал сохранить для них на многие годы[2]. Подобная интерпретация собственной миссии нашла свое отражение и в официальном титуле Трухильо, который именовался не иначе как «Его Превосходительство, Генералиссимус доктор Рафаэль Леонидас Трухильо Молина, Президент Республики, Благодетель Нации, гарант финансовой независимости и глава вооруженных сил». В честь национального лидера были переименованы столица страны и самый высокий горный пик. Помимо этого, Трухильо пытался утвердить в стране некоторое подобие наследственной власти, но в итоге был убит по результатам заговора военных в 1961 году.

В то же время, в описываемый нами период возникали и менее «пафосные» варианты диктаторского режима, не стремившиеся убедить своих подданных в достижении «золотого века», но позиционировавшие себя в качестве фигур, удерживающих собственную страну от сползания в хаос и в состояние кризиса и распада. Одним из таких деятелей стал парагвайский диктатор Альфредо Стресснер, интерес к личности и политическому наследию которого усилился в связи с политическим курсом действующего президента Парагвая (с 2018 года) Марио Абдо Бенитеса – сына пресс-секретаря Стресснера и приверженца право-консервативных взглядов, заместителя председателя партии «Колорадо» и бывшего члена нескольких право-консервативных объединений.

Альфредо Стресснер – человек-эпоха для Парагвая. Политик, пришедший к власти в самом начале «послевоенной» авторитарной «волны» и руководивший своей страной до переломного для мировой политики 1989 года, когда перемены коснулись всех стран и континентов. Парагвай с 1954 по 1989 годы – его авторский политический проект (формой которого стал стронистский режим, включающий в себя специфические практики диктатуры, прикрытые фасадом из общедемократических институтов). Стронизм особо выделяется на фоне классических стратократий, случаев каудильизма, консервативно-охранительных и корпоративистских режимов  современной ему эпохи. Режим Стресснера соединял в себе отдельные черты всех перечисленных режимов – характеризуясь при этом достаточно самобытными «институциональными решениями» и властно-управленческими практиками, а также разнообразными формами «политико-идеологического творчества» членов ближайшего окружения диктатора; Вызов со стороны новых общественных движений и активизировавшихся после Второй Мировой войны «левых» сил требовал «новаторских решений», которые и были реализованы в рамках стронизма.

Помимо этого, режим Стресснера – выражение переплетения противоречий и драм, наполнявших национальную историю его страны. Парагвай – сравнительно небольшая по размеру территории и численности населения страна Южной Америки, достаточно долго и тяжело искавшая собственный ответ на вызовы ее историческому существованию. (Поскольку поиск общенационального лидера, достойного стать объектом для самоидентификации, имеет особое значение для т.н. «малых наций»). Государство, получившее независимость в 1811 г., управлялось сменявшими друг друга представителями двух основных сегментов элиты (партий) «белых», собственно испанцев («Blanco») и «цветных», то есть метисов и креолов («Colorado»), которым не удавалось вывести подававшую серьезные надежды страну из состояния постоянной внешней угрозы, связанной с внешним вторжением.

При этом, понимая ограниченность возможностей страны на мировой арене, лидеры Парагвая с самого начала искали наиболее адекватную подобной ситуации внешне- и внутриполитическую стратегию. Так, в частности, стоявший у истоков парагвайской государственности в начале XIX века диктатор («временный» и затем «верховный») Гаспар Франсиа, понимая серьезность внешних вызовов и пытаясь предотвратить вмешательство в дела его страны, взял курс на автаркию и полную самодостаточность, запретив внешнюю торговлю и взяв под жесткий контроль въезд иностранцев в Парагвай. Подобные радикальные решения вызывали усиление давления со стороны соседей, добивавшихся «открытия» страны и установления контроля за ее ресурсами.

При этом надежды в ситуации «постоянной угрозы» связывались не только и не столько с политиками, сколько с «военным сословием». В то же время, армейская карьера не сулила избравшим ее молодым парагвайцам значительных жизненных благ, но была связана с масштабными рисками – поскольку война с заметно превосходящими Парагвай по потенциалу соседями неизбежно оборачивалась значительными жертвами, если не вела к еще более драматическим последствиям.

«Травма» войны 1865-1870 гг.

Благодаря своей особенной роли, армия в Парагвае традиционно пользовалась большим уважением народа — начиная со времён Парагвайской войны 1865-70 годов, когда парагвайские армия совершила невероятное, действуя против объединенных сил Аргентины, Бразилии и Уругвая и избежав непоправимой военной и политической катастрофы; сохранение государственности по итогам этой войны, тем не менее, сопровождалось тяжелыми потерями. Парагвай потерпел тяжелое и болезненное поражение от коалиции более мощных государств, а президент страны  Франсиско Солано Лопес, бывший инициатором войны с парагвайской стороны, погиб на поле сражения. Эти драматические события стали подлинной травмой для национальной памяти, во многом определив характер дальнейшего ее политического развития.

В результате понесенного поражения страна потеряла половину первоначальной территории, и значительную часть мужского населения. Она была разорена и отброшена назад в своем развитии – если до этой войны Парагвай являлся сравнительно развитой промышленной страной, обладая, в частности, собственными сталелитейной промышленностью и кораблестроением – то по результатам поражения в ней он был надолго обречен на статус поставщика древесины и знаменитого дубильного экстракта из дерева кебрачо.

Тем не менее, героизм солдат Парагвая остался в легендах: парагвайские военные (образ героического soldado paraguayo с ружьём и мачете в руках) стали основными носителями и выразителями того, что называется «национальный миф».  Победа над Боливией в 30-е годы ХХ века хотя бы отчасти, но все же смягчила горечь от того давнего поражения; военные деятели, отличившиеся в Чакской войне, получили возможность делать быструю армейскую — а следом за ней и политическую — карьеру. В их числе был молодой и подающий надежды офицер Генштаба Альфредо Стресснер, ставший впоследствии самым молодым генералом в Южной Америке.

Биография Стресснера по своему примечательна. Давшая ему «путевку в жизнь» национально-консервативная среда ясно предопределила его взгляды и политические устремления. Баварские корни по отцу, а также креольские (из богатой и принадлежащей к местной аристократии семьи) по матери – делали его консерватором по убеждениям (в отличие от Аугусто Пиночета, наличие подлинных убеждений у которого  по сию пору является вопросом).

Связи матери в элите (на фоне ограниченных возможностей отца-пивовара) обеспечивали небесталанному Альфредо ранние карьерные успехи, предпосылки для которых были замечены уже в военном училище имени Франсиско Солано Лопеса. При помощи своего дяди Висенте Матиауды с 20-летнего возраста (вместо официально установленного обязательного четырёхлетнего срока обучения) лейтенант Альфредо Стресснер состоял на действительной службе в парагвайской армии – что создавало для него действительно многообещающую перспективу.

Блестящая и стремительная военная карьера обеспечила ему идентификацию с военной элитой, играющей особую роль в политическом самоопределении и развитии латиноамериканских государств. По описанным нами ранее причинам Стресснер изначально избрал «правое» крыло сообщества военных, противостоящее «левым» (марксистским и прогрессистским) течениям, также присутствовавшим в парагвайской военной среде. Большое влияние на него в этом отношении оказали присутствовавшие в стране русские белоэмигранты, и в том числе один из творцов будущей Чакской победы и видный военный стратег генерал Иван Беляев (именем которого позже была названа улица в Асунсьоне), настроенные тогда крайне антикоммунистически. В итоге Беляев и его единомышленники с их неприятием всего того, что произошло в России после 1917 года, повлиял на окончательное формирование антикоммунистических убеждений Стресснера.

Далее последовало событие-триггер, ускорившее процесс карьерного самоопределения юного Альфредо. В 1932—1935 годах Стресснер принял участие  в упомянутой выше Чакской войне с Боливией, и сыграл видную роль в сражении за форт Бокерон 7-29 сентября 1932 года, определившим ход войны и в конечном счёте её исход, показав себя при этом умелым тактиком и мастером маневра. «Огненное крещение при Бокероне» впоследствии стало одним из ключевых эпизодов в официальной биографии Стресснера, придав героический ореол фигуре будущего многолетнего главы государства.

Успехи в военной карьере постепенно постепенно вывели Стресснера на лидерские позиции и в общественно-политической жизни – умелый и идейно мотивированный военный деятель, формировавший подходящую для восхождения во власть биографию, привлекал к себе все большее общественное внимание. При этом, как уже было отмечено, Альфредо Стресснер практически изначально придерживался крайне «правых» взглядов, был убеждённым парагвайским националистом (без уклона в народничество и прогрессизм) и воинствующим антикоммунистом. В переходную эпоху 1930-х на повестке дня стоял вопрос о том, кто в конечном итоге воспользуется политическими плодами Чакской победы, возглавит процесс государственного строительства и поведет молодую и стремившуюся к  политическому самоутверждению нацию за собой. Альфредо Стресснер, как выяснилось позднее, имел собственный план на этот счет, не доверяя профессиональным политикам решение дальнейших судеб страны. При этом он очевидно не торопился, продвигаясь по армейской «лестнице» и ожидая складывания благоприятных условий для продвижения во власть.

Вместе с тем, в переходный период 1930-1940-х гг. была возможна лево-националистическая и социально-реформистская альтернатива будущему право-консервативному диктатору Стресснеру и его политике. Последнюю воплощал в себе другой молодой, перспективный и идейно мотивированный военный деятель, также герой Чакской войны – полковник Рафаэль де ла Крус Франко Охеда (Rafael de la Cruz Franco Ojeda; 1896-1973)  — один из основателей Революционной февралистской (фебреристской) партии и временный президент Парагвая, инициировавший целый ряд глубоких социальных реформ. В соответствии с многолетней парагвайской традицией, пришел к власти в результате военного переворота (свергшего либерального президента Эусебио Айялу) и сам был в итоге был отрешен от власти в результате заговора консервативно настроенных военных. Альфредо Стресснер закрыл Рафаэлю Франко путь в большую политику – так, после нескольких попыток снова заявить о себе Франко был в 1956 году обвинен в попытке антигосударственного заговора и депортирован. Вернувшись через год в страну, он, даже оставаясь во главе Фебреристской партии, так и не смог добиться изменения ситуации в свою пользу.

Реформы правительства Рафаэля Франко имели ярко выраженную социальную направленность – был установлен 8-часовой рабочий день при продолжительности рабочей недели в 48 часов, воскресенье стало выходным и были введены обязательные оплачиваемые отпуска для работников. Правительство Франко также создало ряд новых министерств социального профиля (общественного здравоохранения и др.), привлекло к сотрудничеству ряд «идейно близких» общественных организаций (Национальную ассоциацию коренных народов, Федерацию профсоюзов, Комиссию труда, Комитет гражданской мобилизации и др.).    Были уточнены права профсоюзов, законодательно закреплено право на забастовку, определены права работающих женщин. Была инициирована первая значительная аграрная реформа, а масштабы участия государства в экономике ощутимо увеличились. Будучи военным деятелем, Франко осуществил и реформу вооруженных сил, имевшую целью совершенствование их структуры и перевооружение.

Наибольшим вызовом для право-консервативного лагеря из числа преобразований Франко, помимо активного продвижения национально-революционной идеологии и соответствующих ей политических практик (для чего им был создан Революционный национальный союз), стали осуществленная им конституционная реформа (отмена Конституции 1870 года как «морально устаревшей»), а также новые инициативы в исторической и символической политике (создание Пантеона Героев, включая реабилитацию президента XIX века Франсиско Солано Лопеса, официально считавшегося главным виновником поражения в войне 1865-1870 гг. и объявленного на долгие годы «вне закона»); усугубил ситуацию конфликт Франко «временного президента» с католической церковью. «Триггером» для выступления парагвайских «правых» против излишне радикального президента-реформатора стало резонансное решение о снятии парагвайских войск с передовых позиций в Чако – в результате переворота, произошедшего 13 августа 1937 года, Франко был свергнут и бежал из страны. Президентство было предложено военными либералу Феликсу Пайве, некоторые наиболее «контрастные» реформы предыдущего были отменены, и на время парагвайское общество успокоилось – хотя причины «лево-правого» противостояния никуда не исчезли, и ситуация «кризисного развития» Парагвая продолжалась.

На фоне происходящих событий карьера Альфредо Стресснера развивалась особенно динамично. В 1940 он получил звание майора, в 1945 дослужился до полковника, а в 1946 был направлен для продолжения службы в Генеральный штаб. В качестве «перспективного кадра» был послан на военную стажировку в Бразилию (страну, сыгравшую особую роль в его дальнейшей биографии), однако вынужден скоропостижно оставить ее после участия в заговоре против законного правительства.

Гражданская война 1947 года стала моментом принципиального выбора для находившегося на подъеме военного и начинавшего политического деятеля. Именно благодаря Стресснеру «чаша весов» на многие годы вперед качнулась в пользу парагвайских «правых» – хотя шансы сторон в гражданском противостоянии были изначально равными: крупное соединение правительственных войск под командованием молодого полковника остановило левых повстанцев, штурмовавших столицу (получив при этом поддержку со стороны возглавляемых «радикальными правыми» парамилитарных формирований «Гион Рохо» (Guión Rojo)  и пришедших на помощь соединений аргентинской армии). За свои заслуги Стресснер уже в следующем 1948 году получил в звание бригадного генерала, став в свои 36 лет самым молодым генералом в Латинской Америке. Путь в «большую политику» для него был открыт.

В 1951 Альфредо Стресснер вступил в  партию «Колорадо», заметно расширив связи с политическим истеблишментом и усилив влияние «правого» партийного крыла (в противовес условному право-центристскому). Несколькими последовавших друг за другом кризисов создавали для молодого генерала весьма благоприятные возможности.

Последовательное чередование нескольких «слабых президентов» делала молодого и амбициозного генерала все более политически востребованным. При этом Стресснер не спешил со взятием на себя «всей полноты ответственности» за ситуацию, предпочитая до определенного момента действовать из тени и выступать в качестве «проводника во власть» для претендентов на президентский пост.

Пока позиции президента Мориниго (спровоцировавшего упомянутую гражданскую войну 1947 года) были сильны, Стресснер поддерживал его, но вскоре перешел на сторону Фелипе Лопеса (исп. Felipe Molas Lopez), которому помог в совершении очередного заговора с целью захвата власти. Однако, Лопес недолго занимал президентское кресло, и его сменил (тоже не без помощи молодого военноначальника) бывший председатель Верховного Суда Федерико Чавес (исп. Federico Chaves Careaga). Наградой Стресснеру за его заслуги (и услуги) стало его повышение по службе: в 1954 г. президент Чавес назначил его министром обороны, что предопределило достаточно скорую политическую развязку для самого главы государства.

Назначенные на 1955 год президентские выборы заметно накалили политическую обстановку. Президент Чавес совершил роковую для себя ошибку,  назначив на пост главы Центробанка видного экономиста-интеллектуала Эпифанио Мендеса Флейтаса, симпатизирующего политике аргентинского президента Хосе Доминго Перона (что посчитали тогда слишком явным проявлением «левизны»). Симулякр «левого поворота» и попытка действующего президента Чавеса расширить полномочия полиции  стали поводом для очередного вмешательства военных в политику. В итоге 5 мая 1954 г. главком Стресснер совершил заранее подготовленный (по согласованию с руководством партии «Колорадо») военный переворот, сверг Чавеса и присвоил себе президентские полномочия (формально его объявила и.о. президента все та же партия, узаконив своим решением уже совершенную акцию).

Состоявшиеся 15 августа 1954 года в ситуации де-факто военного положения президентские выборы лишь узаконили статус-кво: единственный их участник Альфредо Стресснер, набравший более 2 млн. голосов (все признанные действительными бюллетени), стал теперь законно избранным президентом страны.

Таким образом, Стресснер умело осуществил бонапартистский приход к власти, воспользовавшись противостоянием лоялистов и рвавшихся к власти «левых» радикалов. Для этого Стресснер заручился поддержкой большей части генералитета, офицерского корпуса и функционеров  ставшей правящей партии «Колорадо». Его социально-политической базой являлось консервативно настроенное крестьянство, поддерживающее идею авторитарного вождизма исходя из своих собственных ценностей и интересов. Достигнутый уровень личной популярности позволял Стресснеру решить задачу радикального изменения политического порядка.

Далее началось строительство нового политического порядка и режима личной власти, который получил название стронизм. Благо, масштабы страны и ее политические традиции благоприятствовали активному институционально-режимному творчеству.

Ключевое направление деятельности нового президента и его ближайшего окружения, состоявшего из ветеранов Чакской войны и единомышленников из рядов «Колорадо», было связано с изменением правил «политической игры» на многие годы вперед. Принципиальных идейно-политических разногласий с предшествующими президентами-однопартийцами Стресснер не имел, исключая вопросы тактики, политических форм и методов. Молодой генерал в президентском кресле полагал необходимым установление военной диктатуры с целью «подавления анархии» и реализации жесткого внутриполитического курса (с подкреплением в виде «внешнеполитического антикоммунизма»), отбросив при этом неэффективные и непродуманные (на его взгляд) компоненты прежней политики, заведшие Парагвай в глубокий кризис.

Учрежденная им диктатура, наделенная задачами преодоления хаоса, подъема экономики и противодействия «коммунистической угрозе», предполагала последовательное искоренение «левого» и либерального радикализма и любой реальной политической альтернативы заявленному им право-консервативному курсу. Одним из первых своих решений Стресснер ввел в стране военное положение, систематически продлеваемое каждые 90 дней и окончательно отмененное только в 1987 году – что позволило ему последовательно ограничить гражданские права и политические свободы. Политическая оппозиция была де-факто делегитимизирована. Колорадо оставалось единственной легальной партией, пресса оказалась под колпаком политической цензуры. Принципы демократии Стресснером и его окружением формально не отрицались и даже использовались для обеспечения легитимности режима в глазах мирового сообщества. Так, например, первоначальный «системообразующий» «Закон о подавлении коммунизма» позднее в пропагандистских целях был переименован в «Закон о защите демократии»[3].

Первые годы были посвящены решению задачи укрепления личной власти. Были последовательно нейтрализованы конкурирующие деятели и альтернативные «центры влияния» внутри правящей партии «Колорадо». Влиятельная группировка во главе с бывшими президентами Хуаном Наталисио Гонсалесом и Фелипе Моласом Лопесом, полагавшая Стресснера некой «переходной фигурой», продвигали на пост президента упоминавшегося выше экономиста  Эпифанио Мендеса Флейтаса (что находило поддержку у части военных и у идейно близкой последнему перонистской Аргентины). Линии Стресснера на жесткую бюджетную экономию и ограничение доступности кредитов (которую он полагал необходимым условием наведения порядка в экономике, привлечения внешних инвестиций и кредитов) противостояла «кейнсианская» линия Флейтаса, чьи идеи о смягчении кредитно-денежной политики как об инструменте стимулирования потребления и экономического роста пользовались широкой популярностью среди рабочих, чиновников и части предпринимателей (прежде всего мелких и средних).  Однако реализовать подобную «лево-центристскую» альтернативу поднимающейся в Парагвае право-популистской «волне» не удалось.

В этой ситуации Стресснеру откровенно повезло – поскольку в течение короткого отрезка времени произошли эмиграция Гонсалеса, скоропостижная кончина президента Моласа Лопеса и падение власти Перона в результате переворота в Буэнос-Айресе. «Социально ориентированный» проект Флейтаса был отброшен, что вынудило его спешно покинуть страну в 1956 году; в результате чистки в рядах «Колорадо» и в армии от «нелояльных» прошли без сколько-нибудь организованного сопротивления.  Чтобы закрепить политическую победу, Стресснер провёл в 1958 году референдум, отождествленный им с президентскими выборами (по результатам голосования он добился 100 % электорального результата).

Следующий ход режима был направлен против радикализирующейся в ситуации нарастающего властного давления многопартийной оппозиции, которую составили социал-демократы Революционной фебреристской партии (РФП), левое крыло Либеральной партии (ЛП), и Парагвайская коммунистическая партия (ПКП). Получив поддержку Аргентины, Кубы и Венесуэлы, военизированные структуры этих партий начали партизанскую войну против правительства. В дополнение к этому, в 1958 году в Парагвае прошла всеобщая стачка, нацеленная на демонтаж существующей политической системы. Однако Стресснер переиграл объединенных оппозиционеров, объявив их действия полномасштабным «коммунистическим заговором», нацеленным против свобод, интересов нации, религии и частной собственности – и в этой ситуации его поддержали не только право-радикалы, но и умеренные консерваторы и даже часть «центристов».

При поддержке консервативного крестьянства и среднего городского слоя руками единомышленников-«силовиков» Стресснер достаточно быстро выстроил высокоэффективную репрессивную систему. Среди функционеров новосозданной «репрессивной машины» выделялся полицейский министр Эдгар Инсфран — ультраконсервативный романтик, яростный антикоммунист и симпатизан Третьего Рейха, воевавший в гражданскую войну в рядах парамилитарной Guión Rojo. На подавление партизан систематически направлялись регулярные армейские части, полицейские спецформирования и созданное активистами партии «Колорадо» крестьянское ополчение Py Nandi, отличавшееся особенной беспощадностью к противникам власти. Подобная «гибридная стратегия» с использованием государственных структур и парамилитарных формирований позволила сравнительно быстро и успешно разгромить «левое» партизанское движение, превратив самих парамилитарес в «карающий меч» стресснеровской диктатуры. Наряду с этим, методичному разгрому подверглись оппозиционные профсоюзы, подавлено массовое студенческое движение (после масштабных выступлений учащейся молодежи в 1959 году в Асунсьоне). Сложившаяся система справилась и с фрондой в рядах армии – в 1963 году был раскрыт и показательно-жестоко подавлен  заговор армейских сторонников пребывавшего в эмиграции Мендеса Флейтаса.

Укрепив собственный контроль за политической ситуацией и за политической системой в целом, Стресснер  осуществил своеобразную управляемую «верхушечную» либерализацию. С 1962 в Парагвае были легализованы оппозиционные партийные объединения — Либеральная партия (ЛП), Радикальная либеральная партия, Христианско-демократическая партия и даже умеренное крыло противостоящей Стресснеру Революционной фебреристской партии (РФП). При этом «вне закона» оставались более радикальные политические силы – Компартия, а также объединения радикальных либералов и не менее радикальных социалистов. Под запретом оставались ПКП и радикальные группы либералов и социалистов. Функционеры режима стали чаще апеллировать к ценностям демократии, оставаясь при этом на платформе «твердокаменного коммунизма». Стабилизировавшийся режим мог позволить себе избавиться от некоторых наиболее одиозных из числа своих функционеров периода первоначальной «стабилизации» (так произошло в 1966 года со ставшим символом репрессивной политики главой МВД Эдгаром Исфраном). Более того – президентские выборы 1963 года оказались формально конкурентными, поскольку к ним был допущен либеральный оппозиционер Эрнесто Гавилан.  Все это не помешало Альфредо Стресснеру снова воспроизвести себя во власти, получив более 92 % голосов.

Своего рода «конституционным декором» сложившегося политического порядка стала вступившая в 1967 году в силу новая Конституция Парагвая,  предполагавшая формальное расширение полномочий парламента, декларировавшая широкий спектр политических и гражданских прав и очевидно выигрывавшая на фоне прежней версии Основного Закона страны от 1940 года. При этом конституционный акт открывал возможность новых переизбраний на президентский пост для самого Стресснера – что и являлось главной целью осуществленных им конституционных изменений.

В то же время, все эти «фасадные» институциональные инновации никоим образом не могли нарушить работу мощной электорально-мобилизационной машины, созданной Стресснером и его сподвижниками ранее. Контроль за выборами со стороны государственных институтов и отделений партии «Колорадо» (обретшей в рамках стронизма «полновесный» картельный статус) оставался в силе, селекция «нежелательных» участников проводился заранее, агитация «непроправительственных» сил ограничивалась, а мобилизация лояльного электората осуществлялась в том числе и неформальные каналы – не говоря уже про административный ресурс и «технические нарушения» уже в процессе самого голосования.

Электоральная машина, между тем, работала практически безотказно. К выборам 1968, 1973, 1978, 1983 и 1988  годов были допущены оппозиционные кандидаты — лишившиеся прежнего политического «заряда» либералы и фебреристы; при этом результат в диапазоне от 70 до 90 % был  Стресснеру неизменно обеспечен. Уверенность в прочности собственных позиций позволили генералу в кресле президента «протестировать» свое ближайшее окружение, руководство партии «Колорадо» и высший генералитет на предмет отношения к своему возможному уходу с занимаемого поста (как, например, в 1978 г.) – однако, получив уверение в лояльности себе, он «стоически» остался на своем посту.

Говорить о реальной автономии парламента по отношению к президентской власти  также не приходилось. Преобладающая фракция «Колорадо» было «разбавлена» депутатами от Либеральной и Радикальной либеральной партий, существенно не влиявших на ход парламентских обсуждений и результаты голосований. Одновременно методом кооптации в правящую партию были зачислены большая часть военных и гражданских чиновников, а также жители ряда крупных столичных районов (можно привести в качестве яркого премьера ситуацию  в асунсьонском районе Чакарита, где безраздельно доминировала 14-й секция Колорадо, неформально опекавшая целые группы населения посредством аффилиации с влиятельными криминальными деятелями).

Комбинируя мобилизационные меры и ограничения политической деятельности для целых социальных групп, Стресснер не был чужд популизма, используя правящую партию «Колорадо» с ее разветвленными клиентарными связями в качестве своеобразного «приводного ремня» – и прежде всего в отношении крестьянства, городских слоев и части интеллигенции. В период «зрелого стронизма» в Парагвае сложилась собственная оригинальная модель «корпоративного государства» – когда созданные по инициативе «сверху» крестьянские, предпринимательские, профсоюзные, студенческие, церковные и культурные организации превращались в привилегированного субъекта взаимодействия с властью в обмен на безусловную лояльность последней и на активное содействие ее политике. В качестве объединяющей и координирующей структуры по отношению к этим объединениям выступала идеологически ориентированная и мотивированная Комиссия гражданских антикоммунистических организаций (Comisión de Entidades Cívicas Anticomunistas, CECA), создававшая симулякр идеологически мотивированного гражданского общества. В роли «политической милиции» стронистского режима выступали участники упоминавшейся крестьянской милиции Py Nandi — всегда готовые организованно противостоять решившейся на массовые акции оппозиции, а также демонстрировать всему политическому классу Парагвая (включая армейское командование) неразрывную связь президента Стресснера с народом и способность власти к осуществлению массовой мобилизации.

Состояние постоянной готовности к силовому противостоянию с «радикальной оппозицией» востребовало к жизни парагвайские «эксадроны смерти» – в роли которых выступали «силовые бригады» Macheteros de Santani, Garroteros (гарротерос), Grupos de Acción Anticomunista (GAA – Группы антикоммунистического действия), возглавляемые карьерными «силовиками» и партийными функционерами «Колорадо», «приближенными» к госслужбе – при этом границы последней с «неформальным сектором» были решительно размыты на примере карьеры целого ряда приближенных к Стресснеру деятелей.  Яркие примеры подобного «смешения» – глава следственного департамента полиции Пастор Коронель, окормлявший мачетерос, а также председатель председатель знаменитой 14-й секции Колорадо Рамон Акино, стоявший во главе парамилитарного формировавния гаротеррос, практически упразднившие для себя границы между статусами функционера-«силовика», главы гражданского парамилитарного объединения и полновесного криминального «авторитета».

К середине 1960-х окончательно устоялось соотношение сил в правящей элите режима.  Во главе политической иерархии стоял сам генерал Стресснер, добившийся практически неограниченной личной власти. Его ближайшее окружение образовывало т.н. Cuatrinomio de oro — «Золотой квадрат», который образовывали следующие специализировавшиеся на определенных значимых «функциях» влиятельные персоны: зловещий министр внутренних дел Сабино Монтанаро (карательная политика), министр юстиции и труда Эухенио Хаке (административные органы и юриспруденция), внешне «безликий» министр здравоохранения Адан Годой (социальная политика),  и харизматичный и непредсказуемый секретарь президента Марио Абдо Бенитес-старший (т.н. «советник по широкому кругу вопросов»).

К числу молодых перспективных политиков режима (т.н. «ближайшему резерву») относились генерал Андрес Родригес (его дочь Марта была замужем за Альфредо Стресснером-младшим), начальник генштаба генерал Алехандро Фретес Давалос, командир элитного 14-го пехотного полка парагвайской армии генерал Патрисио Колман, начальники полиции Асунсьона Франсиско Бритес и Рамон Дуарте Вэра – а также ряд других военных и полицейских функционеров, представители крупного бизнеса и лидеры лояльных режиму общественных организаций, призванных транслировать полезные для режима политико-идеологические установки в широкие массы.  Подобная «двухслойная» структура реальной власти обеспечивала стресснеровскому режиму возможность контролировать политическую ситуацию, не допуская возможности возникновения полноценной политической альтернативы и «прорыва» оппозиционеров к власти.

 

Социальная структура и экономические отношения

Длительное существование стронистского режима неизбежным образом трансформировало социальную структуру. Бонапартистская стратегия Стресснера предполагала лишение ключевой задачи – опираясь на консервативные страты и силы, навязать остальному обществу выгодную ему и его ближайшему окружению модель политического консенсуса, опираясь на идею «осадного положения» и перманентной борьбы с «внутренними и внешними врагами» (коммунисты и либералы). Инструментами для реализации подобной стратегии стали деполитизация, «теневизация» экономики и всей системы общественных отношений, коррупция, экспансия серой политики при опоре на клановые связи. По сути своей, это и был своеобразный «консенсус неразвития» (деградации), в основу которого было положено отрицания не только марксистских, но и либерально-прогрессистских проектов, предполагающих активное вовлечение общества в масштабные преобразовательные процессы.

Опорными «стратами» стронистского режима  выступали крестьяне-собственники (численность которых удалось увеличить благодаря проведенной аграрной реформе), мелкие городские собственники, государственные чиновники, активисты партии «Колорадо» и многочисленные теневые объединения, связанные с теневой экономикой и откровенным криминалом (особую роль здесь играли криминализованные бизнес-сообщества, связанные с контрабандной). Массовая база режима, таким образом, существовала – но сохранение ее в едином и мобилизованном состоянии требовало от власти организационных и пропагандистских усилий. Политический режим и его структуры не абсорбировали и не «перемалывали» общество, но «надстраивались» над ним, а привлеченные властью к сотрудничеству т.н. непубличные социальные структуры (преимущественно криминально-мафиозного и террористического характера) становились «подпоркой» для официальных государственных институтов.  С другой стороны, происходило взаимопереплетение различных сетей влияния и интересов: силовых, криминальных, партийных, бизнесовых и др. – во главе которых зачастую стояли одни и те же люди, лояльные власти.

В свое время социолог Э. Бэнфилд определил подобную ориентацию на «короткие связи» как «аморальную семейственность» (amoral familism), понимая под последней не отсутствие нравственности, но стремление максимизировать выгоды для себя и своего ближайшего окружения в противовес (если не в ущерб) интересам сообщества[4]. Подобная «аморальная семейственность» в итоге стала «ядром» социальных отношений в стресснеровском Парагвае, превратилась в своеобразный фундамент осуществлявшейся диктатором и его ближайшим окружением «социальной инженерии».

Значимым фактором деградации Парагвая также стала безудержная экспансия так называемой «контрабандной экономики».  «Контрабандный капитал» с его огромным и неподконтрольным государству оборотом доминировал в частном секторе парагвайской экономики над традиционными формами капитала – собственно промышленным, торговым и финансовым. Монопольные позиции в торговле контрабандными товарами – алкоголем, табачными изделиями, наркотиками, кофе, автомобилями, зерновой, бобовой и мясной продукцией, гарантировавшие огромные и необлагаемые никами налогами доходы – были распределены среди силовиков, верно служащих режиму. Стресснер сам формировал данную теневую структуру, лично распределяя, какая группа получит под свой контроль тот или иной сегмент «контрабандной экономики»: так, например, флот занимался морскими и речными перевозками через таможню; конная гвардия — контролем за алкоголем и сигаретами, перегоном скота (преимущественно из соседней Бразилии), и т.п.

Наиболее видными бенефициарами криминально-олигархической системы явились упомянутые нами члены стресснеровского ближайшего окружения Пастор Коронель и Андрес Родригес, взявшие под контроль наркоторговлю; дополнительным источником дохода для Родригеса стал контроль за валютными операциями. Сам Стресснер не чурался вовлечением в подобные «теневые» сферы деятельности, приносившие ему крупный доход (агросектор, пивоварение, операции с недвижимостью, вложения в ценные бумаги), последовательно преумножая таким образом благосостояние его семейного клана.

Таким образом, при Стресснере сложилась своеобразная модель государственно-частного партнерства симбиотического типа:  государственная власть последовательно превращала теневых бизнес-акторов в ключевого субъекта экономического процесса, отдавая им на откуп высокоприбыльные сегменты «нормальной» и «теневой» экономики и не обременяя их при этом социальными обязательствами. Рукотворные «теневые картели», контролирующие целые сектора парагвайского экономики, стали экономическим «фундаментом» режима. В итоге, экстенсивный экономический рост был дополнен углубляющимся коррумпированием государства и деградацией общества вследствие экспансии криминальной субкультуры.

Таким образом, в Парагвае имел место уникальный «сплав» структур государства, криминала и бизнеса. «Теневая» экономика превратилась в своеобразный «резервуар» для государственных институтов, использующих извлекаемую из нее часть производимого продукта и дохода в значимых для власти целях – что обеспечивало инвестиции в системообразующие отрасли экономики и создание рабочих мест.

В рамках стронистского режима также сложилась и собственная оригинальная модель социально-экономической политики. «Краеугольными камнями» этой модели являлись публично декларируемый социал-дарвинизм, «усеченный» дирижизм и имитационная «верхушечная» модернизация, и главное – принципиальный отказ от проведения последовательной и системной социальной политики – поскольку отсутствовало не только планирование в социальной сфере, но и способные его осуществлять профильные структуры.

Следуя собственным установкам, Стресснер  стремился создать благоприятные условия для развития частного бизнеса – упразднив, в частности, налог на прибыль, и последовательно следуя модели «минимального государства. Государственные расходы при этом последовательно поддерживались на низком уровне.

Между тем, экстенсивный подход в экономике (как это нередко бывает с каудильистскими режимами с учетом их мобилизационных возможностей)  был способен обеспечивать успехи в кратко- и среднесрочной перспективе. В частности, именно при Стресснере были реализованы несколько крупных инфраструктурных проектов, прежде всего в гидроэнергетике, построена сеть современных дорог и десятки новых городов. Возникли либо были восстановлены «структурообразующие»  промышленные отрасли (пищевая, цементная, сталелитейная),  произошел подъем (и не только «валовом» отношении) сельхозпроизводства в результате раздачи фермерам земельных наделов. Начал экономически осваиваться ранее малоосвоенный восток страны.  Появились и соответствующие символы «новой политики и новой экономики» – построенная с участием бразильского капитала ГЭС «Итайпу» (превратившая Парагвай в страну-экспортера электроэнергии) и построенный на пересечении границ трех стран порт Флер-де-Лис (позднее – Пуэрто-Преcиденте-Стресснер, сегодня – Сьюдад-дель-Эсте).

Наряду с этим, при Стресснере утвердилась практика использования «теневых» сообществ и их ресурсов для осуществления масштабных социальных проектов – например, создание ранее отсутствующей социальной инфраструктуры в знаменитом столичном районе Чакарита под патронажем упомянутого нами ранее партийно-криминального нотабля Рамона Акино. В то же время, как уже говорилось, столь глубокое слияние  государства и криминальной среды способствовало глубокой деградации не только государственных институтов, но и самого общества. Организованная (и переплетенная многообразными связями с государственными структурами) преступность на долгие десятилетия превратилась не просто в социально-политическое сообщество, но фактически во вторую (после «силовых» структур) по масштабам влияния силу Парагвая.

Символом достижений стронистского режима стала аграрная реформа, уменьшившая социальное напряжение и расширившая электоральную базу действующей власти. Для ее проведения в 1963 году был специально создан Институт сельскохозяйственного благосостояния (Instituto de Bienestar Rural, IBR) во главе с «режимным технократом» Хуаном Мануэлем Фрутосом-младшим — который попутно возглавлял ориентированное на Стресснера крестьянское движение и «идеологический сектор» режима. Колонизируя «восток», правительство создало 200—300 тысяч новых крестьянских хозяйств.  При этом стоимость участков для новых владельцев была символической; с целью решения проблемы «парцеллярности» поощрялись кооперативы и проводилась линия на создание агрохолдингов.

Реформа, как это традиционно имело место при стресснеровском режиме, сопровождалась мощным коррупционным «шлейфом», и имела выраженный политизированный характер: лучшие участки получили члены семейства Стресснеров, многочисленные активисты «Колорадо», полицейские служащие и военные, члены лояльных режиму общественных организаций, а также представители немецкой общины, члены мессианских религиозных групп из США и недавние мигранты из дружественной Бразилии. Реформа (ставшая своеобразным проявлением стресснеровской политики популизма), тем не менее, уменьшила остроту социального напряжения,  снизила уровень поддержки «левых» сил, не решив при этом окончательно проблему бедности и социального расслоения.

Едва ли не хроническая для Парагвая проблема голода (особенно проявлявшаяся в сельской местности) была решена режимом Стресснера посредством масштабной кампании по внедрению сои в сельское хозяйство, которая началась еще в 1967 году и уже вскоре привела к рекордным урожаям этой культуры. Еще одним направлением дирижистской политики государства стала масштабная механизация сельского хозяйства – для чего использовались как иностранная помощь, так и ресурсы собственного Banco Nacional de Fomento, закупившего для фермеров сотни тракторов. Лучшему экономическому освоению территорий страны способствовали упоминавшиеся инфраструктурные проекты режима – строительство большого числа мостов и дорог,  включая стратегическую Дорогу Трансчако (Ruta Transchaco), пересекавшую знаменитый и стратегически значимый экономико-географический регион. Таким же экстенсивным методом были построены в ряде населенных пунктов школы, университеты, больницы, новые деревни и упомянутый  портовый город, названный «портом президента Стресснера», ставший крупным центром беспошлинной торговли. Помимо этого, в стране была фактически создана современная гражданская авиация (ставшая доступной для многих ее граждан) и перестроена на современный манер столица Асунсьон, в котором появились ранее недоступные жителям коммунальные блага (включая водопровод).

Правительство Стресснера, никогда не имевшее последовательной стратегии социального развития, все же прибегало к реализации отдельных социальных проектов — включая строительство дешевого жилья для малоимущих (дешёвые типовые дома с минимумом удобств и без капитального фундамента), что являлось традиционной для многих латиноамериканских диктатур формой «грубого популизма». Строительство жилья было дополнено программой по предоставлению жилищных кредитов малоимущим, что позволило 4 тысячам семей в разных городах страны обрести свое жилье. Семьям с невысоким доходом в решении «жилищного вопроса» помогал  Парагвайский институт жилищного строительства и урбанизма (Instituto Paraguayo de Vivienda y Urbanismo). При этом бедность и социальная бесперспективность оставались атрибутами жизни немалой части населения страны  – на фоне роскошного существования элитного слоя, представители которого и не пытались скрывать свой образ жизни от соотечественников; в результате репутация Парагвая как «страны социальных контрастов» только укрепилась.

Благодаря реализованным социально-экономическим инициативам в правление Стресснера увеличилась доля среднего класса (прежде всего городского). Однако отсутствие социальной политики приводило к социальной деградации, закрепив существование т.н. института «наследственной бедности» на социальной периферии (городские «кварталы бедноты» и значительная часть сельской местности).

При этом парагвайское государство при Стресснере оставалось последовательно «антисоциальным». По утверждению журнала Time, в 1963 году Парагвай тратил на нужды безопасности и обороны 33 % госбюджета, в то время как на образование — 15 %. Безработица в течение нескольких десятилетий оставалась на уровне 40 %. Средняя продолжительность жизни в Парагвае при Стресснере едва превышала 50 лет, в то время как уровень детской смертности был одним из самых высоких среди латиноамериканских стран; параллельно с этим, неграмотными оставались до половины населения. Медицинское обслуживание, кроме как в столице и крупнейших городах, практически отсутствовало – поскольку отсутствовала государственная система здравоохранения. Все это, однако, не мешало вождю парагвайской нации проводить избирательные кампании под лозунгом «Мир, работа и благополучие со Стресснером».

Стимулируя и консервируя социальное расслоение, Стресснер сумел добиться увеличения доли богатых и зажиточных парагвайцев по отношению к нижестоящим имущественным категориям. Рост и развитие городов способствовали складыванию урбанизированной прослойки, приближающейся к стандартам жизни среднего класса. Неоднозначные результаты экономических преобразований не помешали некоторым экспертам обнаружить в Парагвае времен Стресснера признаки «экономического чуда» – при этом они традиционно ссылались на тот факт, что с 1962 по 1973 ВВП страны возрастал в среднем на 4,9 %, в то время как в период с 1974 по 1981 — на 10 % в год (несмотря на постепенно вводившиеся  с начала 1970-х санкции против страны). Экстенсивные проекты в духе своеобразно понятого парагвайскими властями дирижизма действительно стимулировали экономический рост с начала 1960-х гг. В частности, строительство упомянутой плотины Итайпу, подкрепленное договором Рио-де-ла-Плата о сотрудничестве с соседними Аргентиной, Бразилией и Уругваем позволило увеличить ВВП страны на 11% с 1976 по 1981 г. – одновременно увеличив многократно масштабы коррупции и контрабанды.

При этом, несмотря на  экономический рост, имевший место до начала 1980-х годов, общая ситуация в экономике Парагвая по-прежнему сильно  зависела от конъюнктуры внешних товарных и финансовых рынков. Тем не менее, в сравнении с предшествующими периодами послевоенной разрухи и экономической отсталости, порожденной военными поражениями и внутриполитическими потрясениями, результаты режима в экономике выглядели скорее позитивно. К полноценной рецессии Парагвай пришел только к 1982 году (когда темпы прироста снизились до 1,7 % в год, и увеличились темпы инфляции, ранее сдерживаемые за счет жесткой монетаристской политики, полагавшейся Стресснером и его правительственными функционерами панацеей от всех экономических неустроений. Политическое напряжение, разлагающая коррупция и моральная усталость пребывающего в состоянии фрустрации общества сказались в итоге и на общем состоянии парагвайской экономики. Стремление вылечить испытывавшую многочисленные проблемы экономику, не прибегая при этом ни к политической либерализации, ни к построению социального государства, столкнулось с неизбежными социальными, культурными и морально-психологическими препятствиями.

Несмотря на политическую одиозность и возрастающую коррумпированность режима, международные финансовые институты уважали Стресснера за финансовую дисциплину,  позволявшую добиваться льготных условий кредитования, предоставляемого Парагваю Всемирным банком, что позволило ему поддерживать устойчивость национальной валюты. Показательно, что в качестве одного из ключевых гарантов стабильности валюты Парагвая Стресснером рассматривались… сотрудничество с ЦРУ, также выполнявшего функции по привлечению инвестиций Всемирного банка. Начиная с 1969 года, сотрудники ЦРУ активно работали в Парагвае на основании лицензии Агентства развития, участвуя в том числе в «ротациях» кадрового состава правящей партии «Колорадо» и в «упорядочении» ее электората. Впрочем, подобное смешение экономических, внешнеполитических и идеологических мотивов  в текущей политике является характерным для режимов, стремящихся и готовых добиваться сохранения себя экстраординарными средствами.

 

Идеология стронизма

 

У стронизма существовало и собственное самобытное идеологическое «лицо». Его идеологией являлся  правый консерватизм (одновременно являвшийся идеологической платформой правящей партии «Колорадо»), дополненный плохо скрываемой экспансией криминальной субкультуры, поведенческой раскованностью и бытовыми свободами – не свойственной многим аналогичным режимам в Латинской Америке.

Фактически, Стресснеру и его идеологам действительно удался синтез традиционализма и западного либерализма, которые соединялись на платформе доктринального антикоммунизма. Большое место в рамках официального парагвайского дискурса занимали традиционные ценности католической культуры, дополненные некоторыми идеологическими установками в духе либеральной демократии (что превращало Парагвай в своеобразную идеологическую «витрину» для США и других демократий Запада). Официальная идейно-политическая триада  – «Мир, Справедливость, Демократия» – была выдержана во вполне центристском духе. При этом нередко во вполне «инструменталистском» ключе режим Стресснера характеризовался просто как антикоммунистический (было бы правильнее сказать – интегрально-антикоммунистический), без каких-либо добавлений — при том, что стронизм был гораздо более многогранным явлением в политическом смысле.

При этом было примечательно, что праворадикальная по своим истокам стронистская доктрина явно тяготела к фашизму и даже национал-социализму. В реальности официальный Асунсьон  предоставил убежище бежавшим из Европы нацистам (до 200 тысяч человек), и даже такой одиозной фигуре, как  Йозеф Менгеле. Крайний антикоммунизм Стресснера и его немецкое происхождение обосновывали подобный специфический выбор, на который его друзья из «свободного мира» до времени закрывали глаза.

Социальные «отдушины» стронистского режима – значительные бытовые свободы и криминальная субкультура (де-факто не ограничивалась и не подавлялась), а также известная самостоятельность (при условии внешней лояльности власти и ее курсу) печати, литературы и кинематографа – отличали его от ряда других современных ему латиноамериканских диктатур, десятилетиями удерживавших собственные общества в состоянии морально-психологического «удушья» методами бюрократической регламентации.

Другим важным мобилизационным инструментом стронизма являлся социальный популизм,  не чуравшийся отсылок к идеям равенства и справедливости. Данные установки активно транслировал не только сам Стресснер, но и главный идеолог режима Хуан Мануэль Фрутос. Последний лично курировал несколько проектов, призванных дискредитировать «искаженные» реалии «реального социализма» под руководством «партийной номенклатуры» – и представить на этом фоне социальные инициативы стронистского режима в максимально выгодном свете. Идеологическая работа принесла свои плоды – влияние «идеологических альтернатив» стронизму в парагвайском обществе было уменьшено. В итоге сложился специфический симбиоз право-консервативной культуры  (транслируемой сверху) и криминально-популистской субкультур (воспроизводящейся снизу), обнаруживших некоторые черты сходства (культ силы, неприятие «левизны» и либерализма, недоверие к интеллигенции и др.).

 

Персональный культ главы государства

 

Стронистский режим был в высокой степени персонализирован. Пропаганда активно транслировала и навязывала обществу образ Стресснера как главы государства – своеобразной корпорации, построенной «сверху вниз» на основе лояльности и верности некоторым общим ценностям. Все структуры власти замыкались на президента им принимались все ключевые политические решения. Стресснер последовательно позиционировался как гарант мира, развития и процветания. Сомнения в его лидерстве (равно как и отсутствие его портрета в личном кабинете чиновника или общественного деятеля) рассматривались как признак «ментального расстройства».

Благодаря усилиям государственной пропаганды, Стресснер был последовательно возведен в статус «отца парагвайской нации» –  будучи объявлен прямым продолжателем «исторической линии», идущей от легендарного доктора Франсиа, национальных героев Франсиско Антонио Лопеса и Франсиско Солано Лопеса, и направленной на политическое самоутверждение Парагвая. Цитаты парагвайского лидера стали ключевой составляющей официальной риторики. Его дружбы искали главы многих других латиноамериканских государств (от Бразилии до пиночетовской Чили), признавая его своеобразное «неформальное» лидерство в Организации американских государств (ОАГ), что опять же было нехарактерным для представителя небольшого государства. И причиной такого влияния были не только «тесные» отношения с США (вплоть до отождествления парагвайских внешнеполитических интересов с американскими, что подкреплялось соответствующими политическими решениями), но и специфическое харизматическое обаяние Стресснера и его брутальный внешний образ.

Стремясь избежать рутинизации своей харизмы, диктатор своими публичными поступками периодически подчеркивал неразрывное единение с народом — так, укреплению образа «близкого к людям лидера» содействовали регулярные прогулки по городу без охраны, равно как и непосредственное общение с обычными людьми в местах, в которых время от времени появлялся Стресснер.

Популярности образу Стресснера среди широких масс добавляли присущие ему политическая интуиция, умение анализировать ситуацию и оперативно претворять принимаемые решения в жизнь. Диктатор был энергичен, производил впечатление трудоголика (появлялся в кабинете с раннего утра, что было нехарактерно для латиноамериканских правителей), постоянно проявлял способность к коммуникации с людьми в режиме «нон-стоп». Многим парагвайцам импонировал его своеобразный брутальный и мрачноватый юмор, за которыми видели мужественную натуру. В отличие от целого ряда латиноамериканских диктаторов и представителей «диктаторских династий», Стресснер не стремился к демонстративной роскоши, не имел неудержимой тяги к личному обогащению (что, однако, не мешало последовательно наращивать благосостояние своего семейства); сюжеты, связанные с наличием у Стресснера персонального гарема, в который собирали девственниц со всей страны, стали известны широкой общественности позже.  Помпезным развлечениям «элитного слоя» он предпочитал поездки на современных скоростных автомобилях (закреплявшие мачистский образ вождя), игру в шахматы и рыбалку.

Вместе с тем, все описанные выше особенности и проявления персональной харизмы и образа парагвайского диктатора не компенсировали накопления эффектов, описанных в знаменитых романах Габриэля Гарсиа Маркеса и Марио Варгаса Льосы на соответствующие латиноамериканские сюжеты; «осень патриарха» и все сопровождающие ее социальные последствия постепенно становились неизбежными.

 

            Репрессии как фундамент режима

 

Стресснер за годы своего президентства довел обозначенный еще Мишелем Фуко принцип «исключения» (как основания социального и политического порядка) в политике до логического конца.  Политические репрессии при Стресснере имели системный и адресный характер, и прежде всего благодаря слиянию государственной политической полиции с парамилитарными «эскадронами смерти».

При этом данные о численности жертв политических преследований разнятся по разным источникам – так, если общее число заключенных в тюрьмах и концентрационных лагерях за все годы существования режима достигало полумиллиона человек, в то время как число убитых за годы диктатуры составило, по разным оценкам, от 10 до 50 тысяч человек, а пропавших без вести – 300 человек. При этом полный список жертв режима еще окончательно не составлен и не подтвержден – несмотря на активную деятельность Комиссии по установлению истины и справедливости, а также обнаруженные  в 1992 году в асунсьонском пригороде Ламбаре «Архивы террора», содержащие уникальные и масштабные сведения о терроре во времена Стресснера.

Машина террора при Стресснере имела разветвленный характер, и основывалась на специфическом разделении труда между публичными репрессивными органами и формально «общественными» карательно-террористическими структурами. Особую роль в дале подавления противников режима играло ведомство тайной полиции — Департамент расследований столичной полиции (Departamento de Investigaciones de la Policía de la Capital, DIPC), возглавляемый печально известным Пастором Коронелем, и Национальный директорат по техническим вопросам (Dirección Nacional de Asuntos Técnicos, DNAT) во главе с не менее зловещим «директором» Антонио Кампосом Алумом.

И если DIPC (и специально выделенный в его структуре «политический отдел») осуществлял политический сыск в масштабах всей страны, опираясь на разветвленную сеть помощников и осведомителей, а также занимался функцией надзора за армией и полицией с точки зрения их «благонадежности», активно участвовал в реализации печально знаменитого плана «Кондор»  – то DNAT (в просторечии La Técnica — Техника) специализировался на преследованиях и подавлении коммунистического подполья. Характерно, что некоторые из перечисленных органов пытались сформировать аффилированные гражданские структуры – так, Антонио Кампос Алум стоял во главе  альянса антикоммунистических общественных организаций CECA, призванного мобилизовать общественность на дело борьбы с «прокоммунистическими силами». Также аффилировались с тайной полицией и участвовали в стронистском терроре и боевые организации «Колорадо» — Macheteros Пастора Коронеля, Garroteros Рамона Акино, GAA Эухенио Хаке.

Руководители перечисленных организаций не чурались «черновой» работы – они лично участвовали в допросах и пытках, особенно если дело касалось преследования видных фигур от оппозиции; в особых случаях в допросах подозреваемых и арестованных участвовал и сам Стресснер – когда речь шла о покушениях на его собственную жизнь (а заговоры с подобной целью действительно имели место быть – с участием как леворадикалов, так и оппонентов Стресснера из рядов «Колорадо», ориентированных на Августина Гоибуру). Парагвайские специалисты в области репрессий и террора, несмотря на приобретенный ими опыт, пользовались «консультациями» со стороны эмигрировавших в большом количестве в Парагвай нацистских преступников (включая бывших функционеров СС).

Объектом методичного преследования стресснеровского режима являлась Парагвайская компартия, принадлежность к которой (наряду с пропагандой идей коммунизма) считалась тягчайшим государственным преступлением в соответствии с Законом о защите демократии. Жертвами изощренных пыток стал генеральный секретарь ПКП Мигель Анхель Солер, его преемник Антонио Майдана оказался в числе нескольких сот «пропавших без вести» лиц, в то время как лидер молодежной организации партии Дерлис Вильягра завершил свои дни в концлагере.  Тем самым разгром Компартии Парагвая как организованной силы был практически завершен.

Вторым по степени опасности для режима считались т.н.  «эпифанисты» — сторонники упоминавшегося нами пребывавшего в эмиграции с 1956 года левоцентристского (и близкого к перонизму) экономиста Эпифанио Мендеса Флейтаса. Приверженцы идей Флейтаса, отпочковавшиеся от «режимной» «Колорадо», создали движение МОПОКО, продвигавшее идеи «прогрессивного колорадизма» – т.е. стояли на социал-реформистских позициях. Попытка создания альтернативы внутри «партийной среды» рассматривалась в качестве чрезвычайной угрозы, сравнимой с коммунистической, и была жестоко подавлена. Следствием этого подавления стал отход от МОПОКО его знаковой фигуры Флейтаса; его преемник  Августин Гоибуру был похищен в Аргентине и убит, что означало закат самого движения, выступавшего за «умеренную альтернативу».

Спектр политических сил, подвергавшихся системному преследованию режима и последовательной депривации был чрезвычайно широк и включал в себя либералов (20 % от общего числа преследуемых), социал-демократов, беспартийных правозащитников, профсоюзных активистов, критически настроенных к власти католических священнослужителей, недовольных аграрной реформой крестьян, участвовавших в акциях протеста (25 % всех репрессированных). «Политическое поле» страны, таким образом, было основательно «вычищено», и в нем продолжали действовать только лояльные стронизму силы.

Репрессивная активность стронистского режима выходила далеко за рамки государственных границ Парагвая.  Именно Стресснер стал одним из ключевых инициаторов (и своеобразным «гнездом») континентальной антикоммунистической операции «Кондор», направленной на подавление активности «левых» сил в нескольких сопредельных странах Южной Америки. С парагвайской стороны проведение операции курировал и координировал генерал Фретес Давалос;  непосредственно «на земле» в процессе реализации операции оперативными работали «мэтры террора» Кампос Алум и Пастор Коронель. В процессе осуществления плана «Кондор» сложилось тесные связи   парагвайского DNAT с коллегами из соседних стран – в частности, с бразильской спецслужбой DOPS, аргентинской SIDE и чилийской DINA.

Подобное «сотрудничество» позволило осуществить ликвидацию целого ряда лево-оппозиционных и либеральных деятелей за пределами территории их собственных стран, что стало своеобразной демонстрацией «репрессивной мощи» диктаторских режимов упомянутых государств, включая Парагвай; хотя случались и провалы, дискредитирующие репутацию «тайной полиции» – таковым для стресснеровских «силовиков» стало убийство в Асунсьоне 17 сентября 1980 года свергнутого никарагуанского диктатора Анастасио Сомосы, гарантии безопасности которому дал лично Стресснер. Провал «политической полиции» предопределил перераспределение «силового ресурса» парагвайского режима в пользу военных – что и стало в итоге одной из предпосылок для государственного переворота 1989 года, отрешившего Стресснера от власти.  Репрессивная система, достигнув апогея своей помощи, постепенно исчерпала свой ресурс «политической полезности» и целесообразности.

 

          Этноцид и геноцид

         

Помимо широко представленных репрессивных, стресснеровский режим не избежал и откровенного геноцида. Годы стронизма обернулись исторической драмой для парагвайских индейцев, несмотря на демонстрируемую режимом в пропагандистских целях симпатию и даже элементы неформальной опеки в отношении автохтонного населения страны – индейцев. Следует напомнить, что роль индейцев-гуарани в формировании парагвайской идентичности является значительной (достаточно вспомнить государство иезуитов, существовавшее в XVI-XVII вв., поддаными которого были именно гуарани, приобщенные таким образом к христианству и целому ряду достижений европейской цивилизации, включая медицину и образование). Помимо этого, язык гуарани  имел статус второго государственного, а национальная валюта в 1944 году сменила свое название с песо на гуарани.

В то же время, преследование индейцев Парагвая как особой этносоциальной категории приобрело при Стресснере особый масштаб и характер – для обоснования чего нередко использовались и социал-дарвинистские идеи, и специфические социально-расовые концепции. Особой «мишенью» для репрессий стало племя аче, находящегося на первобытном уровне развития: при этом имело место специфическое применение принципа «разделяй и властвуй»: белые парагвайцы осуществляли геноцид аче с согласия индейцев-гуарани, перенявших «цивилизационные стандарты» и «модели поведения». В результате от некогда многочисленного племени осталось около пятисот человек. Не избежали геноцида и сами «привилегированные автохтоны»: одна из ветвей гуарани вследствие «особых мер обращения» (депортации, сгон с земли, сознательное отравление пищи и воды и др.) сократилась в результате террора с 250 тысяч до 30 тысяч. При Стресснере особый размах приобрела формально незаконная работорговля,  включавшая в себя продажу на «черном рынке», как взрослых индейцев, так и детей. В результате, ООН в 1974 году выдвинуло против стресснеровского режима официальное обвинение в рабовладельческих практиках и геноциде, что стало основанием для последующей изоляции.

При всей значимости насилия как инструмента стресснеровского режима, парагвайский диктатор сравнительно умело и гибко регулировал его масштабы в зависимости от потребностей политической ситуации внутри Парагвая и вокруг страны. Важным инструментом для снятия социального напряжения и уменьшения международного давления была периодически осуществляемая Стресснером «либерализация режима». Первая масштабная попытка подобной «либерализации» случилась в 1959 году, когда по инициативе «партийного актива» «Колорадо» было отменено осадное положение, амнистированы и освобождены часть политзаключенных, разрешено вернуться политическим эмигрантам, произошло некоторое смягчение цензуры. Менее масштабными оказались меры 1977 года, когда были освобождены часть политзаключенных. Осуществленные «либерализации» способствовали общему «смягчению» режима – политические репрессии стали более «избирательными», и стали иметь более «латентный» характер. При этом обещание Стресснера отказаться от введения ЧП окончательно, данное им представителям студенческой молодежи, так и не было выполнено в связи с произошедшим ближе к концу его правления подъемом протестного движения.

 

Итоги

 

В итоге, благодаря умело выстроенному политическому механизму и эффективному контролю за «правящим классом» страны  Стресснеру удавалось сохранять свою власть на протяжении 35 лет — дольше, чем кому-либо из глав латиноамериканских государств в XX в., исключая случай Кубы после 1959 года. При этом Стресснер отождествил себя с созданным проектом настолько, что не мыслил своего политического существования в отрыве от него – поэтому ревизия наследия Стресснера оказалось делом сложным, и до сих пор не совершена до конца.

Альфредо Стресснер действительно проявил себя неординарным образом на стезе режимно-политического строительства. При этом утвердившийся как самостоятельное явление стронизм вышел за рамки традиционного латиноамериканского каудильизма (хотя и нес в себе ряд родовых черт – в частности, такие, как клиентарные отношения с ближайшим окружением на принципах «корпорации насилия», отсутствие институциализированных механизмов наследования власти, насильственные формы и способы политической конкуренции, стремление главы режима сохранить свой властный статус)[5] – и последовательно эволюционировал в сторону султанизма, когда постепенно исчезали даже неформальные ограничения личной власти диктатора.

Стресснер также создал в Парагвае собственную модификацию каусикистского режима[6] – ангажировав в структуру формируемого им политического порядка представителей целого ряда влиятельных страт и уменьшив значение фактора гетерогенности парагвайской элиты. Он превратил в своих персональных клиентов не только свое ближнее окружение, но также элиту армии, политики и бизнеса, охватив свои влиянием ключевые сети, связанные с распределением ресурсов в не слишком богатой стране. Наконец, Стресснер превратил Парагвай в специфическую разновидность семейного государства[7] – когда семейно-клановые связи пронизывали всю «социальную ткань», были положены в основу реальных властно-управленческих практик.

При этом, как уже говорилось, парагвайским режимом последовательно маргинализировались целые социальные слои и группы (индейцы, городская и сельская беднота и др.) – а те, кто мог этому воспротивиться, систематически подавлялись.

«Декор» в виде демократических институтов дополнялся наличием фашизоидных практик («целевой» политический террор и геноцид), масштабные «дирижистские» проекты – отсутствием социальной политики, беспощадная борьба с идеологической и политической «левизной» – бытовыми и культурными свободами. При этом демократические политические институты функционировали, и выборы регулярно проводились с предсказуемым результатом, что являлось индикатором стабильности.

В конечном итоге, Стресснер – это человек, который сделал развитие Парагвая относительно стабильным в десятилетия, когда его соседи переживали масштабные потрясения и колебания (изменение политического вектора, протестные движения, военные перевороты, конфликты с соседями и т. п.).

Экономическая модернизация – если иметь ввиду создание высокотехнологичной экономики с современной структурой – в стресснеровском Парагвае также не состоялась, поскольку наиболее организованные и влиятельные «группы экономических интересов» – представители военно-бюрократической элиты, организованного криминалитета и «контрабандного капитала» (границы между которыми были, впрочем, условными) не были в ней заинтересованы, гарантированно получая привычные для них «рентные» доходы в условиях созданной Стресснером экономической системы. В то же время, благодаря сравнительно успешному использованию экстенсивных возможностей экономического развития, по уровню среднегодовых доходов населения сегодняшний Парагвай в Южной и Центральной Америке находится в середине списка стран – что, разумеется, не означает богатства парагвайской нации.

Созданная Стресснером политическая модель достаточно успешно воспроизводила себя в течение трех с половиной десятилетий. Представитель либеральной оппозиции (не связанный с партией «Колорадо» оппозиционер Фернандо Луго) сумел победить лишь на шестых  после свержения диктатора президентских выборах, однако избрание Марио Абдо Бенитеса-младшего на пост президента прошлое показало, что наследие прошлого и социальный «запрос на стронизм» (пусть и в видоизмененной форме) так и не преодолены до конца.

Стресснер действительно остановил начинавшуюся в 1947 году гражданскую войну – при этом лишив общество на десятилетия возможности выбора политической и социально-экономической альтернативы. За десятилетия стресснеровского правления диктатура стала реальностью и адаптировалась к стране, а страна – адаптировалась к ней.

Стронизм действительно позволил Парагваю сохранить государственный суверенитет, используя эффекты «двухполярного мира».  Между тем, сохранение суверенитета и «замораживание» властной системы не помешало глубокой внутренней деградации государства и общества. Стресснеровский режим позволил парагвайскому обществу избежать жесткой политико-идеологической поляризации – но при этом деформировал на десятилетия политико-идеологическую (плюралистическую) структуру, которая лишь восстанавливается в течение нескольких десятилетий после падения стронистского режима.

Отказавшись от глубоких социальных реформ и полноценной модернизации, Стресснер фактически остановил социально-экономическое развитие, и с определенного момента сделал невозможными качественные и глубокие социальные изменения. Социал-дарвинизм и экспансия криминальной субкультуры затормозили становление гражданского общества и подорвали само понятие «общего блага» в общественном сознании – что неизбежно сказалось и продолжает сказываться на жизни и развитии парагвайского общества по сию пору. Поддержанная государством экспансия «неформального сектора» ослабила публичные и гражданские начала, затруднив формирование гражданского общества в Парагвае.

Из-за политики Стресснера в Парагвае оформился своеобразный «консенсус неразвития» – т.е. фактическое согласие значительной части (с определенного момента – устойчивого большинства) общества на социальную деградацию и отказ от реформ во избежание возможных потрясений. В итоге в Парагвае сложилась ситуация, когда «верхи» и «низы» по разным причинам соглашаются на существующую дефектную политическую и социально-экономическую модель – а пытающиеся изменить ситуацию силы жестко подавляются и последовательно маргинализируются.

Все это напоминало ситуацию, описанную Шарлем Монтескье во 2 главе 8 книги его знаменитого сочинения «О духе законов», связанную с сознательным развращением «правящим классом» всего общества: «Это несчастье постигает народ, когда те, которым он доверился, стараются его развратить, желая этим скрыть свою собственную испорченность. Чтобы он не заметил их властолюбия, они говорят ему о его величии; чтобы он не заметил их алчности, они постоянно потакают его собственной алчности. Разврат будет усиливаться среди развратителей и тех, которые уже развращены»[8]. Выход из подобного «консенсуса деградации» для многих из обществ и стран, принадлежащих ко «Второму миру», является весьма затруднительным, и зачастую не реализуется.

Подобную политическую стратегию невозможно в полном смысле определить как консервативную – то есть нацеленную на эволюционное преумножение того здорового и жизнеспособного, что существует в обществе. В случае стресснеровского Парагвая речь, скорее, идет о принуждении общества к деградации в целях более успешного манипулирования им – вплоть до того момента, когда ситуация станет необратимой (общество деградирует настолько, что не сможет оценить масштабы своего упадка).

Изменения в таких системах становятся возможными в результате выступления против существующего порядка одного из сегментов «элиты», простимулированных извне – при этом вопрос о том, как еще долго само общество должно будет накапливать культурный и социальный капиталы для того, чтобы добиться от «правящего класса» действительно глубоких и качественных изменений системного характера, остается принципиально открытым. В этом отношении урок стресснеровского Парагвая для стран «Второго мира» остается по сию пору актуальным.

[1] Kraemer R. Res Publica. Potsdam Welt Trends, 2011. S. 83-85.

[2] См.: Crassweller Robert D. The Life and Times of a Caribbean Dictator. N.Y.: The Macmillan Company, 1966.

[3] Оганисьян Ю. С., Рабин А. Ю. Галерея тиранов. М.: Мол. гвардия, 1968.

[4] Banfield E.C. Moral Basis of a Backward Society. Chicago, 1958.

[5] Wolf E., Hanson E. Caudillo Politics: A Structural Analysis // Comparative Studies in Society and History 9 (1966–67): Р. 169.

[6] Kern R., Dolkart R. The Caciques. University of New Mexico Press, 1973. Р. 1f.

[7] Бирюков С.В. Клиентела как модель политического порядка и политических изменений. – М.: МГУ,ТЕИС, 2009. – С. 38-40.

[8] Монтескье Ш.-Л. О духе законов. Книга 8. Глава 2. Монтескье Шарль Луи. Избранные произведения / Общ. ред. и вступ. ст. М. П. Баскина — М.: Гослитиздат, 1955. – С. 26.