Часть вторая. Заговор?
«Находившиеся в Париже в те двое суток, что предшествовали 6 февраля, знают, что такое напряженность столицы и народа в исторические часы. Битва еще не началась на улицах, не считая мелких стычек, но уже захватила сердца и души», – свидетельствовал очевидец Жорж Иманн[1]. Решившие протестовать против «воров» и их покровителей в парламенте и правительстве организации назначили время и место сбора сторонников, но не смогли договориться о едином плане действий. Одних это обескуражило, в других, напротив, вселяло надежду.
Национальный союз ветеранов во главе с Жоржем Лебеком объявил сбор на Елисейских полях. Туда же намеревались выдвинуться члены прокоммунистического Национального республиканского союза ветеранов, которыми руководил Жак Дюкло. «Французская солидарность» парфюмерного магната Франсуа Коти собиралась на бульварах около Оперы. Лига «Аction française» и «люди короля» группировались на бульваре Сен-Жермен и на площади Согласия, которой предстояло стать ареной главного сражения. «Патриотическая молодежь» Пьера Тетенже, в руководство которой входили депутаты от Парижа и члены городского совета, облюбовала мэрию, которую Дюкло назвал «штаб-квартирой фашизма»[2]. «Огненные кресты» «полковника» Франсуа де Ла Рока, подчеркивавшие независимость от других организаций, намеревались подойти к Бурбонскому дворцу, где заседала Палата депутатов, с тыла, со стороны Дома инвалидов.
«Итак, запомним: таково расположенье было лиц», как сказал поэт.
Ход событий, кульминацией которых стала кровопролитная схватка (19 убитых и умерших от ран демонстрантов, сотни раненых с обеих сторон) вечером 6 февраля на площади Согласия между манифестантами и открывшей по ним огонь мобильной гвардией, воссоздан французскими историками по часам и даже минутам. Однако нас интересует не то, кто в каком порядке куда выступил, где прозвучали первые выстрелы и кто стрелял из оружия какой марки. Главный вопрос: существовал ли «фашистский заговор», о котором сразу объявило правительство при дружной поддержке «левых» и в который некоторые верят до сих пор?
«Следственная комиссия искала заговор 6 февраля. Но заговора не было по той простой причине, что таковых было пять или шесть, которые мешали друг другу и заслоняли друг друга»[3]. Так утверждал Морис Пюжо, верховный руководитель «людей короля», которых министр внутренних дел Эжен Фро поспешил объявить «самой активной и решительной группой, имевшей конкретную цель»[4]. «У демонстрантов, объединенных патриотическим чувством, не было общих представлений о режиме, необходимом Франции, – отметил историограф «Action française» Робер Авар де ла Монтань. – С другой стороны, соперничество групп и вождей помешало людям, разъединенным доктринально, сплотиться в действии. Такова двойная причина поражения 6 февраля. Не было согласия и, следовательно, не было заговора»[5].
Чего хотели монархисты, вольно или невольно ставшие «штурмовым отрядом» и принявшие на себя – вместе с Национальным союзом ветеранов – главный удар на площади Согласия? Инициатива их участия в демонстрациях исходила от жившего в Бельгии 25-летнего Генриха, графа Парижского, сына герцога де Гиза, который возглавлял Орлеанский дом, но политикой почти не интересовался.
В начале января 1934 года граф Парижский пригласил к себе Морраса, Пюжо и главу Лиги «Action française» адмирала Антуана Шверера. «Был ли у “Аction française” шанс добиться восстановления монархии, используя возникшие трудности и не умножая бедствия страны? Тогда я в это не верил, – признался претендент сорок пять лет спустя. – Однако Моррас и его товарищи могли помочь объединению живых сил нации вокруг нескольких принципов: политическое обновление, моральная и интеллектуальная честность, величие Франции. <…> Никто не сомневался, что режим можно опрокинуть дуновением ветра. <…> Но движение, безусловно, никогда серьезно не думало о захвате власти. Ему было достаточно непрестанной борьбы, фронды, дерзости. <…> А что они будут делать завтра, если их идеи победят и в Париже будет восстановлена монархия?»[6].
Граф Парижский «потребовал действовать до конца»: «Дело за вами, а мы оценим вас по результатам. Ответственность целиком лежит на вас. Из ваших действий мы сделаем выводы и примем решения, которые сочтем верными»[7]. Моррас не осмелился возразить или напомнить свой давний тезис: «Революция, особенно революция консервативная, реставрация, восстановление порядка, на практике возможна лишь при содействии административных и военных кругов»[8]. Он не надеялся даже на смену кабинета, располагавшего большинством в парламенте, но считал необходимым продолжать протесты.
Настроенный более решительно, Пюжо начал готовить «людей короля» к демонстрациям, рассчитывая повторить успех выступления 27 января, свалившего «кабинет Шотана–Стависского», и договариваться с возможными союзниками. На страницах газеты «L’Action française» Леон Доде нагнетал страсти, утверждая, что правительство пойдет на всё и готовится к вооруженной борьбе с применением пулеметов и даже танков. К 5 февраля ее розничный тираж подскочил до 193 тысяч экземпляров против 30 тысяч в декабре 1933 года, но к маю 1934 года снизился до 56 тысяч.
5 февраля «L’Action française» пригрозила неотвратимым возмездием полицейскому начальству и лично главе МВД, если прольется кровь. 6 февраля она призвала «Против воров, против гнусного режима, все сегодня к Палате!» Однако из-за отсутствия «необходимых позитивных условий» «режим остался господином администрации, полиции и армии», как признал Пюжо[9]: захватывать власть монархисты не собирались. Об этом говорят и действия их вождей.
Проснувшись 6 февраля в три часа дня, Моррас как обычно занимался газетой: не придавая значения демонстрации, он считал более важным делом выпуск завтрашнего номера[10], затем – сочинение сонета на провансальском языке для альбома мадам Доде. «Толстый Леон» с женой вообще уехал в Брюссель на завтрак к графу Парижскому, но бросился на парижский поезд после телефонного звонка о том, что «демонстрация, похоже, началась раньше и масштабнее, чем предполагалось»[11]. В 19.20 он был на Северном вокзале, к восьми часам приехал в редакцию «L’Action française». Узнав о первых жертвах, Доде вызвался лично вести колонну на штурм Бурбонского дворца, где заседала Палата депутатов, но Моррас, положив руку на плечо друга, твердо сказал: «Еще не время». Пюжо по непонятной причине бездействовал, так что рвавшиеся в бой «люди короля» не получили никаких конкретных указаний.
«В феврале 1934 г. государственный переворот не был подготовлен, – заявил на склоне лет Орас де Карбуччиа, «правый» депутат, журналист и один из предполагаемых «заговорщиков», – потому что никто не потрудился это сделать. Ни вождя, ни плана, ни людей, чтобы его осуществить. <…> Если бы мы устроили заговор, нашей первой целью стал бы захват министерств, прежде всего внутренних дел, военного, почт и телеграфа, и, конечно, радиостанций, которые кабинет Даладье так цинично использовал чтобы ввести в заблуждение провинцию. Но ни лиги, ни ветераны не попытались захватить ни одну стратегически важную позицию»[12]. А ведь Моррас еще за четверть века до этих событий писал о необходимости – для успеха переворота – захватить телеграфный зал МВД, «куда сходятся и откуда расходятся все нити той сети, которой опутана наша страна»[13].
***
Так был заговор или нет?
«Когда все один за другим отрицали наличие заговора с целью уничтожения республики, это было правдой, – сделал вывод историк Юджин Вебер. – Было много разговоров и много разрозненных планов, что затрудняло настоящий заговор. Каждая из заинтересованных групп дала понять, что выступит против любого претендента на единоличную диктатуру»[14]. Кто же метил в диктаторы?
«Ни для кого не секрет, – писал Пюжо десять лет спустя, – что в мэрии уже было готово временное правительство. Победа патриотов заранее считалась решенным делом. Правительство состояло из муниципальных советников национально-республиканской ориентации, многие из которых одновременно были депутатами от Парижа. Хорошие люди и честные французы, но их представления о политике не шли дальше замены одной парламентской команды на другую. ”Патриотическая молодежь” разместились там в ожидании часа, когда временное правительство, составленное из ее друзей, объявит о себе с балкона мэрии, в соответствии с революционной традицией. План сорвался из-за непредвиденных обстоятельств. Ранним вечером нас посетил один советник-депутат – не для того чтобы ввести в курс дела или спросить совета, но лишь попросил, от имени своих коллег, направить в мэрию связного. Наверно, они хотели поддерживать контакт, чтобы мы не были предоставлены сами себе. Понимая, что происходит, мы отправили не одного связного, а двоих. Притом каких! Максима Реаль дель Сарте (глава Лиги «королевских газетчиков» – В.М.) и [Жана] Бине-Вальмера (писатель. – В.М.). Их прибытие вызвало смущение. Значит, им надо предоставить места в правительстве?»[15].
Один из вожаков «Патриотической молодежи» утверждал: «Что касается нашей цели, то она заключалась в том, чтобы проникнуть без оружия, с помощью массового натиска в Бурбонский дворец и, сделав необходимый отбор (в прежнем составе Палаты я лично знал, во всяком случае в лицо, 370 депутатов из 610), подвергнуть основательным (но не кровавым) репрессиям ставленников того всеобщего избирательного права, которое ведет Францию к войне и разорению»[16]. В восемь вечера Тетенже направил туда делегацию муниципальных советников – всего лишь с петицией против отставки префекта Кьяппа. По дороге на них напала и избила полиция. «Правительство» так и не заявило о себе – мы даже не знаем списка «министров». Тетенже сделал вид, что ничего не задумывал, поэтому его роль в событиях незаслуженно малоизвестна и требует дальнейшего изучения.
К семи часам вечера кабинет Даладье располагал прочным большинством в Палате депутатов, несмотря на протесты «правых», которые, узнав о стрельбе и кровопролитии на улицах, требовали объяснений. Как вспоминал лидер радикалов Эдуар Эррио, «в беспокойстве ряда депутатов я уловил скрытый страх. С большим трудом Буиссон (председатель Палаты. – В.М.) закрыл заседание после того, как выступил Франклен-Буйон, который со свойственным ему неистовством оскорблял правительство и требовал его отставки»[17]. «Уйдите сами, пока страна вас не выгнала, как вы того заслуживаете», – выкрикнул депутат напоследок, когда председатель попытался лишить его слова[18]. В моем
собрании хранится книга Жоржа Иманна «День 6 февраля» с инскриптом «господину Франклен-Буйону, отважному, проницательному, храброму французу». Мне она досталась неразрезанной: адресат и так всё знал…
Намеревавшийся действовать решительно, министр внутренних дел Фро (разговор о котором впереди) в ночь с 6 на 7 февраля добился санкции на арест Морраса, Пюжо и Доде, как будто они были единственными зачинщиками беспорядков. В мемуарах Эррио счел нужным напомнить: «Я посоветовал не арестовывать без наличия бесспорных оснований Доде, Морраса и Пюжо, так как это было бы противозаконно и, во всяком случае, было бы плохо интерпретировано»[19]. Осторожный министр юстиции Эжен Пенансье распорядился начать следствие по обвинению в подстрекательстве к убийству (против Морраса) и в организации беспорядков (против Пюжо), чтобы выяснить возможность открытия дела о заговоре против Республики. Генеральный прокурор Дона-Гиг ответил, что открыть дело можно в любой момент, но лишь при наличии веских оснований. «Выдуманные заговоры и несвоевременные расследования только дискредитируют правосудие, – заявил он премьеру. – Не примешивайте юстицию к политике». Дрогнувший Даладье согласился с прокурором[20].
По закону ордер на арест мог быть выписан только по распоряжению следственного судьи. Глава МВД заявил, что принимает на себя ответственность, и рано утром 7 февраля отправил полицейских домой к вождям «Action française» без ордеров. Мадам Доде выставила их с криками, что не даст убить мужа. Пюжо отсутствовал уже двое суток. Моррас – единственный, ордер на арест которого был оформлен по правилам, – еще находился в типографии, когда за ним пришли. Вернувшись домой в восемь утра, он переписал сонет в альбом мадам Доде и лег спать. По официальной версии, из-за глухоты он не услышал звонков и стука в дверь и даже не проснулся, когда в девять к нему снова явились полицейские[21]. По другой версии, двое литераторов, предусмотрительно оставшихся охранять сон мэтра, выпроводили стражей порядка, не имевших при себе ордера[22]. Больше их не беспокоили – по распоряжению премьера[23]. А когда 7 февраля Моррас, как обычно, встал в три часа дня, правительство уже подало в отставку.
В ночь с 6 на 7 февраля, после того как демонстранты рассеялись, убитых повезли в морги, раненых – в больницы, Даладье и Фро поблагодарили стражей порядка за защиту республики и заявили, что дадут решительный отпор, если выступления повторятся. Глава МВД потребовал массовых превентивных арестов, объявления осадного положения и возбуждения дела о заговоре против безопасности государства. Законных оснований для введения осадного положения не нашлось, а на уговоры премьер не поддался[24]. По городу поползли слухи о новых демонстрациях, на сей раз с огнестрельным оружием, и о готовящихся покушениях. Увидев, что ситуация в столице выходит из-под контроля, но не желая привлекать армию к наведению порядка, Фро посоветовал Даладье немедленно подать в отставку, что тот и сделал. «Убийцы обратились в бегство», – прокомментировала «L’Action française»[25].
Растерянность правительства и полиции в сочетании с информационной блокадой провинции повышала шансы «заговорщиков» – если таковые имелись – захватить власть. Но выступать никто не собирался. Под покровом ночи 7 февраля на улицы вышли только криминальные элементы.
Группа влиятельных политиков потребовала от президента Альбера Лебрена создать кабинет «национального единства» и уговорить экс-президента Гастона Думерга оставить деревенское уединение, чтобы возглавить его. Думерг согласился и выехал в Париж, где уже готовились к «разбору полетов».
Продолжение следует
[1] Georges Imann. Le jour 6 février. Paris, 1934. Р. 49.
[2] Jacques Duclos. Mémoires. 1896-1934: Le chemin que j’ai choisi. De Verdun au Parti communiste. Paris, 1968. P. 397.
[3] Статья М. Пюжо «Почему шестое февраля оказалось бесплодным» перепечатана в книге: Charles Maurras. La contre-révolution spontanée. La recherche. La discussion. L’émeute: 1899-1939. Lyon, 1943. Р. 255.
[4] Цит. по: Eugen Weber. L’Action française. Paris, 1964. Р. 376.
[5] Robert Havard de la Montagne. Histoire de l’Action française. Paris, 1950. Р. 152, 154-155.
[6] Henri, Comte de Paris. Mémoires d’exil et de combats. [Évreux, 1979]. Р. 101-102.
[7] Там же. Р. 90, 102.
[8] Charles Maurras. Enquête sur la monarchie, suivie de Une campagne royaliste au “Figaro” et Si le coup de force est possible. Édition définitive. Versailles, 1928. Р. 423.
[9] Maurras Ch. La contre-révolution spontanée. Р. 252.
[10] Подробнее в воспоминаниях очевидца – журналиста Л. Трюка: Lazare de Gérin Ricard, Louis Truc. Histoire de l’Action française. Paris, 1949. P. 182-188.
[11] Pierre Pellissier. 6 février. La République en flammes. Paris, 2000. Р. 134.
[12] Horace de Carbuccia. Le massacre de la victoire: 1919-1934. Paris, 1973. P. 463.
[13] Maurras Ch. Enquête sur la monarchie. Р. 593.
[14] Weber E. L’Action française. Р. 375.
[15] Цит. по: Havard de la Montagne R. Histoire de l’Action française. Р. 153-154.
[16] Цит. по: Эррио Э. Из прошлого. Между двумя войнами: 1914-1936. М., 1958. С. 461.
[17] Там же. С. 460.
[18] Pellissier P. 6 février. Р. 154.
[19] Эррио Э. Из прошлого. С. 462.
[20] Laurent Bonnevay. Les journées sanglantes de février 1934. Paris, 1935. Р. 185-186.
[21] Там же. Р. 186-187, 195-197.
[22] Yves Chiron. La vie de Maurras. Paris, 1999. Р. 370-371.
[23] Georges Suarez. Le grande peur de 6 février au Palais Bourbon. Paris, 1934. P. 119-120.
[24] Bonnevay L. Les journées sanglantes de février 1934. Р. 185-188.
[25] Цит. по: Pellissier P. 6 février. Р. 211.
Иллюстрации к статье взяты из двух современных событиям источников из собрания Василия Молодякова:
Georges Imann. Le jour 6 février. Paris, 1934.
Georges Suarez. Le grande peur de 6 février au Palais Bourbon. Paris, 1934.
