РI выражает осторожную надежду, что когда-нибудь в не очень отдаленном будущем из многоцветья наших авторов, из полифонии их голосов, сложится единый хор – возникнет та единая «консервативная доктрина», которую вслед за ее американским аналогом, выработанным в начале 1960-х Уильямом Бакли-мл. и его единомышленниками, можно будет назвать «фьюзионизмом» – сплавом разных версий консерватизма. Пока об этом говорить еще слишком рано: слишком полярно противоположны исходные установки даже тех авторов, кто в 2014 году присоединился к условному «Крымнашу». И, к сожалению, один из главных расколов проходит по линии национальное/цивилизационное, то есть сверхнациональное.
Ранее мы обозначили доктрину РI как «цивилизационный реализм», и в этом плане полюс «цивилизационный» нам ближе, чем «этнонациональный», но мы же заявили себя «консервативными демократами», а в патриотическом лагере на демократию с разными оговорками делают ставку в основном только «национал-демократы». И никакого цивилизационно-демократического «фьюжна» пока не предвидится, косвенным подтверждением чему может служить и спор наших замечательных авторов – уфимского публициста, историка и философа Рустема Вахитова и ростовского публициста, философа и геополитика Станислава Смагина. Мы, разумеется, перед публикацией этого материала познакомили Станислава Смагина с рецензией на его труд и получили от него ответную реплику, которую разместим завтра. Будем надеяться, что вежливая дискуссия представителей двух направлений патриотической мысли приблизит нас к тому вожделенному синтезу, который, на взгляд редакции, столь нужен для успеха консервативной мысли в России.
***
В 1930-х годах в Испании разразилась гражданская война. Советский Союз поддержал правительство «Народного фронта», Германия, Италия и многие другие западные страны прямо или косвенно – франкистов. В советских кинотеатрах перед фильмами «крутили» киножурналы о положении на фронтах испанской войны. Добровольцы из СССР отправлялись на Пиренейский полуостров, чтоб пролить свою кровь за народную власть в Испании и за освобождение Европы от фашизма. Советские гуманитарные организации собирали помощь для жертв гражданского противостояния, советские санатории и пионерлагеря принимали испанских детей. Борьба испанских социалистов и коммунистов с местной разновидностью фашизма была неотъемлемой частью романтического дискурса тридцатых годов – вместе с подвигами советских полярников, перелетами в Америку советских летчиков и теперь уже подзабытыми подъемами в стратосферу советских предшественников космонавтов – стратонавтов.
У современной путинской Российской Федерации есть своя Испания и это конечно – Донбасс. Как и в Испании тридцатых, там идет борьба с европейским фашизмом, принявшим форму радикального украинского национализма. Также как некогда Советский Союз, Россия оказалась в международной изоляции, крупнейшие державы Запада – на стороне киевского режима и закрывают глаза на гуманитарные преступления украинских «силовиков». И также у нас по телевизору «крутят» фильмы о событиях на фронтах Донбасса, также гуманитарные организации собирают лекарства и одежду для отправки жертвам войны, также российские мальчишки мечтают о боях под Горловкой и Дебальцевом, а российские юноши бегут на Донбасс, чтоб вступить в добровольческие бригады…
Донбасс, восставший против русофобской украинской власти, против либерально-националистического «европейского выбора» Майдана, выбрав сторону России в колебаниях Украины между Россией и Западом, уже стал «романтическим фокусом» идеологии России, пережившей консервативный переворот. Без Донбасса, оросившего идею российского патриотизма кровью, она бы выглядела не так привлекательно, оставаясь пустыми словесами думских сидельцев из «Единой России».
Причем, история повторяется даже в мелочах. Крайне левые идеологи того времени вроде Льва Троцкого обвиняли Сталина в предательстве испанских коммунистов, в желании растворить перспективу испанской пролетарской революции в розовой водичке «народной республики», союза с социалистами и «буржуазными» демократами. Крайне правые сторонники ДНР и ЛНР в патриотическом политическом поле России обвиняют Путина, что он «предал Донбасс», «предал Новороссию», предал дело объединения рассеянного «русского народа»…. При этом зачастую споры о внешнеполитических проблемах являются лишь отражением споров о проблемах внутриполитических…
***
Ввиду такой популярности этой темы в современном российском медиа-пространстве трудно было не обратить внимание на появление новой книги о Донбассе, которая вышла в «Роман-газете», № 9 за 2018 год. Ее автор – известный консервативный политолог, сторонник платформы русского национализма, но с некоторым «левым», социальным уклоном, постоянный автор таких изданий как «Известия», «Русская народная линия», «Политконсерватизм» Станислав Смагин. Книга называется «Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе, а также о некоторых сопутствующих событиях».
В книге собраны как личные, полудневниковые заметки Смагина, так и его статьи, которые уже знакомы читателям. Сам автор подчеркивает, что у них нет строгой последовательности и что они соединены «лишь общей идеей, точнее, несколькими идеями и порывами». Свою цель он видит в том, чтобы высказать «горькую правду», может быть даже не всю правду, а лишь частичку, ибо, как признается автор «всю я боюсь открывать сам себе». Автор собирается говорить о вещах, «которые почти все видят и понимают, пусть и под разным углом и с разным настроением, и при этом — боятся или не хотят обсуждать вслух».
Что же это за частичка правды, которую Смагин после долгих раздумий все же решил обнародовать и почему до конца в этой правде он боится сознаваться даже самому себе? После почтения книги становится ясно, что имел в виду автор. Речь о глубоком болезненном разочаровании как в действиях российских властей, так и в поведении большинства русского народа.
Автор, как уже говорилось, убежденный сторонник русского политического национализма. Он, как и большинство его единомышленников воспринял присоединение Крыма в марте 2014 года как начало долгожданной русской ирриденты – объединения всех или хотя бы большинства русских под сенью одного национального государства. Присовокупление к русским России русских Крыма, Восточной Украины, а может и северного Казахстана и Прибалтики (представления о границах «новой России» у разных идеологов ирреденты были разные) создало бы совокупность граждан, в которой удельный вес «инородцев» был бы уже ничтожно малым и ничто не помешало бы считать такую Россию уже не «многонациональным государством», а «государством русских». А это и было конечной целью для тех, кто решил всерьез провести в жизнь лозунг «Россия для русских».
Надо сказать, что повод для такого истолкования действий высшей российской власти, дал сам ее глава – президент Владимир Путин. Сначала, в речи от 18 марта 2014 года, где он объявил о присоединении Крыма и Севастополя к Российской Федерации и сравнил такое присоединение с воссоединением немцев ГДР и ФРГ, и затем, когда он затребовал у Совета Федерации права ввести войска на территорию Восточной Украины и фактически одобрил проект «конфедерации Новороссия», союза «народных республик» на территории Восточной Украины, где преобладает русское и русскоязычное население.
Дальнейшие события известны. Украинским властям удалось на корню подавить восстания на востоке везде, кроме Донецка и Луганска, где действительно возникли квазигосударственные образования, которые с помощью добровольцев из России в ходе героической борьбы с преобладающими силами армии, полиции и националистических боевиков сумели отстоять свое существование и превратиться в полноценные, хотя и непризнанные государства.
Однако эти квазигосударства отказались признать не только Украина и Евросоюз, но и Россия, исподволь помогающая им добровольцами и гуманитарной помощью. Более того, Россия проигнорировала референдумы в ДНР и ЛНР, где жители республик высказались за присоединение к Российской Федерации. Но самое обидное, что, похоже, Кремль не оставил совсем и проект о вхождении ДНР и ЛНР в федеративную Украину на особых правах (отсюда именование ДНР и ЛНР украинскими территориями в официальных СМИ) – проект совершенно невозможный по той простой причине, что между Донецком и Луганском с одной стороны и Киевом с другой, пролегла «непреодолимая пропасть, наполненная горячей человеческой кровью», как справедливо замечает Смагин.
На страницах своей книги Смагин постоянно задается вопросами: «почему российская власть не пошла до конца, не ввела войска в Восточную Украину, не присоединила «народные республики»? С другой стороны, ему не дает покоя и другой вопрос: «почему подавляющее большинство русских, с восторгом поддержавших присоединение Крыма, остались относительно равнодушными к идее присоединения Донбасса?». Смагин как гражданин РФ чувствует себя ответственным за это, как он полагает, «предательство», отсюда и чувство вины перед теми ребятами из Донецка и Луганска, которые с автоматами у плеча лежат в траншеях на линии разделения. «Меня иногда посещают мысли поехать на передовую, которая в ходе безальтернативного Минского процесса почему-то никуда не исчезла, и, хотя бы для самого себя и с самим собой решить вопрос с гнусным грехом эрэфовской теплохладности» – делится он своими чувствами с товарищами в самом начале книги и те говорят, что чувствуют то же.
В сущности, почти вся книга представляет собой описание рефлексии над этими «проклятыми вопросами» современного русского национализма. Автор ездит в Донбасс, встречается там с местными интеллектуалами и политиками, участвует на конференциях и в митингах в Москве, отдыхает на Черноморском курорте и в Турции, ходит по улицам своего родного Ростова-на-Дону, стоит в очередях в госучреждениях, но везде и всегда он думает и пристрастно следит за тем, что происходит на Донбассе и вокруг Донбасса (хотя бы через мобильный телефон), винит себя, свое правительство, свой народ.
Он ненавидит украинский национализм (равно как и западный либерализм), но не может не восхищаться тем как украинцы во время Майдана создали свою «политическую нацию», столь сплоченную, что в ней нет противоречий по вопросу отношения к «сепарам» и столь мощную, что ей хватило сил для «культурной перепрошивки» живущих на Украине русских «с последующей интеграцией в украинскую нацию, чем многие вольно или невольно воспользовались — среди сегодняшних карателей Донбасса и палачей Одессы немало обладателей русских фамилий».
Признаться, лично мне неуютно было читать эти строки; ведь отсюда напрямую следует, что русские националисты, видимо, планируют в рамках собирания русской политической нации «культурную перепрошивку» таких, как я, кто родились с «неправильным» разрезом глаз и цветом волос. Несколько утешает правда, согласие Смагина со словами генерала Леонова о том, что русский национализм не агрессивен и терпим к другим народам, и вообще – он вынужденное, временное явление, русский народ сейчас в кризисе и нуждается в том, чтобы «собрать силы», а затем, в очередную эпоху взлёта он вернется к интернационализму и всечеловечености. Вот только Смагин – похоже, единственный из известных мне пропагандистов русского национализма, кто считает так. Впрочем, оставим мои эмоции и вернемся к книге Смагина.
Это и есть «горькая правда», в которой зачастую даже себе боится признаться русский националист. Горькая она потому, что даже «консерватор Путин» оказался не на высоте задач, диктуемых нациестроительством. Но это еще полбеды, не на высоте оказался и … сам русский народ, материал, из которого предполагается создать политическую нацию. «На митинги в честь возвращения Крыма в родную русскую гавань собирались десятки тысяч человек. … крымское счастье было всецело и всемерно поддержано государственным аппаратом и официальными СМИ. … много участников собирали мероприятия по поводу Новороссии?» – с болью и иронией восклицает автор.
Конечно, Смагин пытается как-то объяснить эти вопиющие факты. Объяснение предательства элиты у него одно – банальный подкуп и боязнь за свои миллионы в западных банках. Вот Смагин пытается говорить эзоповым языком, но намек на выступление главы государства и приезд в Москву высокопоставленного швейцарского политика прозрачен: «перед самыми референдумами в ДНР и ЛНР, в Москву приехал руководитель одной небольшой с точки зрения территории и формального веса в мировой политике страны. После встречи с ним его российский визави, заметно нервничая перед камерами, предложил референдумы отложить. Забыл маленький нюанс — страна, руководимая гостем, является одним из главных хранилищ мировых финансовых сокровищ, в том числе и тех, что имеют неправедную природу.». А вот он обвиняет власть открыто: «всю шумную «невводильную» кампанию организовывали и проталкивали наши властвующие персонажи, испугавшиеся за свои размещенные за границей активы и блага…».
С объяснением теплохладности русского большинства, так и не превращающегося в «монолитную политическую нацию» сложнее.
Тут у Смагина два предположения. Первое – традиционное, апеллирующее к образу «большого и потому глупо-добродушного народа». Вначале Смагин пытается представить судьбу армянского политика, заявившего, что Карабах – часть Азербайджана: «Да если бы кто-нибудь из политиков назвал Карабах внутренним делом Азербайджана, а Муталибова или Алиева лучшим азербайджанским (то есть и карабахским) шансом — растерзали бы такого говоруна». А затем поясняет: ««У народов малых и/или пребывающих в рассеянии, а также ощущающих враждебность к себе со стороны окружающих … есть очень сильное преимущество — сплоченность, солидарность, чувство локтя. Народы большие, особенно развращенные западными стандартами потребления, обладают данным чувством в значительно меньшей степени.»
Впрочем, его самого это объяснение не очень устраивает, потому что, как он замечает, после распада СССР и русские стали не таким уж большим народом и народом «разделенным». Но на этот случай у него есть второе предположение – излишняя доверчивость современных русских к телепропаганде.
При этом он снова сравнивает митинги, собиравшиеся по поводу Крыма и Новороссии: «На митинги в поддержку Новороссии на площади российских городов выходили считанные десятки неравнодушных, в Москве — сотни, в лучшем случае тысячи. Митинги же в честь присоединения Крыма всего пару месяцев назад собирали по нескольку десятков тысяч. И вряд ли дело было в насильственном привлечении студентов и бюджетников … Просто «КрымНаш» официально провозгласили по телевизору, телевизор всех и собрал … «НовороссияНаша» и в марте звучала с экранов весьма прерывисто, потом — все глуше и слабее, а потом и вовсе — палач Порошенко стал уважаемым партнером и лучшим шансом украинского народа.»
Не знаю, как других читателей, а меня как-то покоробило несоответствие масштабов, действительно, событий исторического значения – присоединения Крыма, восстания в Донбассе и их объяснений: приехал швейцарский политик, пригрозил «заморозить счета», людям сказали по телевизору – они прониклись, не сказали – нет … Это попахивает редукционизмом, также как когда трагедию 37-го возводят к психическому облику Сталина, а революцию и гражданскую войну объясняют деньгами германского генштаба…
***
Лично мне, кстати, автор записок показался очень симпатичным. Со страниц его книги встает образ человека искреннего, действительно, любящего свою Родину и презирающего либералов, которые превратили народ в объект безжалостного эксперимента, которые смотрят на него как на стадо, легко управляемое «пастухами», а не как на разумных, взрослых людей, достойных человеческих прав. И я вполне разделяю это возмущение Смагина.
И именно поэтому мне и хочется спросить: почему же он сам тогда считает, что простые россияне, русские люди – безмозглые жертвы телепропаганды? Неужели он думает, что у них нет своего мнения и своей позиции? Мой жизненный опыт показывает обратное: люди из народа зачастую обладают гораздо большим здравым смыслом, чем доценты университетов и политологи из Интернета, которые, напротив, будучи убеждёнными в том, что они «свободные умы», на самом деле очень часто весьма подвержены идеологическим стереотипам.
Кстати, так считал и философ Владимир Соловьев: в одной из его книг я однажды вычитал, что высший органический тип мышления – диалектика – присущ либо людям, достигшим вершин культуры, либо простым людям из народа, живущим простой естественной жизнью, а мышление механистическое, абстрактно-логическое – удел «образованного сословия», выросшего на незрелых плодах ограниченного рассудка.
То же самое касается и действий Путина. Боже упаси, я не являюсь его обожателем, оправдывающим все его действия! Я, например, принципиальный противник экономической политики, которую ведет его правительство с упорством, достойным лучшего применения. Но в случае с Донбассом возможно, у него и его команды были аргументы повесомее боязни за миллионы в западных банках?
Может быть, он, будучи политическим практиком, а не теоретиком, в определенный момент понял, что кажущаяся некоторым очень красивой идея русской ирреденты опасна для России, если начать ее всерьез воплощать в жизнь? В конце концов, именно запуск Майданом проекта «Украина для украинцев» (или, что то же самое – столь восхваляемое Смагиным ускоренное строительство украинской политической этнонации) и привел к тому, что и Крым, и Донбасс в ужасе отшатнулись от такой Украины.
Может быть, Путин просто понял (а он, похоже, умеет учиться на чужих ошибках), что дальнейшие игры в русскую ирреденту вызовут аналогичные чувства на Кавказе, в Поволжье, в Якутии. Как человек, живущий в нацреспублике, могу заверить: убеждение Смагина в том, что современные секулярные татары – это фактически политические русские, весьма и весьма наивно, а в политике, увы – наивность даже хуже, чем злонамеренность …
Я уже не говорю о реакции на русскую ирреденту наших соседей, скажем, того же Казахстана, тем более, логика ирреденты после восточной Украины вела именно в этом направлении и, некоторые радикалы Русской весны прямо призывали к захвату северного Казахстана. Кроме того, возможно Путин понимает, что правительства и режимы уходят, а Украина с ее народом остается и как бы Россия выстраивала отношения с постфашистской Украиной, если бы мы осуществили прямое военное вторжение?
Вообще, с чего Смагин и его единомышленники взяли, что Путин руководствовался идеями русского национализма, когда присоединял Крым и продвигал проект Новороссии? Если он говорил нечто подобное – это не значит, что он так и думал. У хорошего гибкого политика, в отличие от политика-догматика, действие и его идеологическое оправдание не всегда совпадают…
И наконец, самое главное – с чего автор решил, что то понимание событий на Донбассе, которое предлагает публицистика русских националистов, есть самое правильное и адекватное понимание? По мере чтения книги Смагина у меня складывалось совершенно другое впечатление…
Смагин дал своей книги подзаголовок «Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе, а также о некоторых сопутствующих событиях». Электронная энциклопедия определяет записки как «жанр, связанный с размышлениями о пережитом…». Под пережитым, конечно, подразумеваются некие события, произошедшие в реальности с автором записок, а не его рефлексия по поводу абстрактных построений. Таковы, например, «Записки ружейного охотника» И.С. Тургенева или «Записки из Мертвого Дома» Ф.М. Достоевского. Поэтому, когда я открыл «Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе, а также о некоторых сопутствующих событиях» Смагина, то я, конечно, ожидал, что речь в них пойдет о войне на Донбассе, которую Смагин видел собственными глазами, о его встречах и разговорах с добровольцами, военными армии ДНР и политиками непризнанных республик, наконец, о том как там живут простые люди, под обстрелами украинской артиллерии, в нескольких шагах от возможной гибели выстраивающие свое обычное человеческое житье.
Увы, меня ждало разочарование. Это в записках тоже, конечно, есть, но очень и очень мало, буквально – крупицы. В основном же книга посвящена «некоторым сопутствующим событиям», причем, тем, которые происходили не в реальности, а в головах пропагандистов и сторонников русского национализма и которые я уже описал.
Имеются в виду рассуждения вроде «почему все пошло не так? Где политическая воля власти России? Где солидарность русских?». Но, простите, такие записки можно было бы написать и не выезжая в Донбасс, сидя в Москве или Ростове-на-Дону (при условии наличия у автора выхода в Интернет). Они бы вызвали большой интерес у определенной публики – главным образом, таких же русских националистов, посетителей соответствующих сайтов, которых тоже мучают те же вопросы.
Вопросы эти кстати, важные. Но адекватные, а не вульгарно-упрощенные ответы на них можно получить, не натягивая рвущийся кафтан националистической идеологии на донбасские события, а обратившись к фактам, к самой жизни.
Эти факты упоминаются в книге Смагина, но он их будто не замечает или старается отбросить, принизить их значение, перетолковать по-своему. Вот он указывает на специфику «патриотизма» парней из Донецка и Луганска, отличающегося от патриотизма русских добровольцев из РФ. Патриотизм последних Смагин называет «абстрактным», потому что они воюют за Россию вообще, и Донецк и Луганск для них – просто такие же русские города, как Курск и Томск (он и правда абстрактный, но потому что они воюют за абстракцию – русскую политическую нацию, которой, как замечает сам Смагин, нет в природе ввиду низкого уровня этнической солидарности современных русских).
Смагин даже отчасти соглашается с тем очевидным и не раз виденным им фактом, что «жители Донбасса лишены какого бы то ни было национального чувства, что русского, что украинского, и поэтому живут исключительно местечковыми интересами и в рамках местечковой идентичности». «Отчасти — отчасти! — это правда – восклицает Смагин – социально-политическая и демографическая история Донбасса сложилась довольно своеобразно, и национальное чувство здесь тоже отличается своеобразностью. Но оно не отсутствует, нет, напротив, местами острее, чем у большинства жителей России». И дальше он начинает разворачивать свою мысль о русском патриотизме донецких, о синтезе этого патриотизма с «абстрактным российским русским патриотизмом»…
А ему бы вспомнить шутку Андрея Пургина, которую он сам же приводит: «Ничто не поссорит два братских народа – донецкий и луганский», его же собственные наблюдения о «ревнивой язвительности» и «межрегиональных дулях в кармане» в отношениях между жителями Донецка и Луганска, его рассказ о том, как работники МГБ ЛНР чуть не сорвали конференцию «Юга России», продержав несколько часов под дулами автоматов участников из ДНР…
Реальный уровень этнической солидарности в Донбассе настолько низок, что даже донецкие и луганские между собой договориться не могут, что уж там говорить о солидарности всех русских от сибирского Томска до южного Запорожья…
Кстати, думаю, это то, что заметил Путин и не заметили русские националисты во время попытки реализации проекта «Новороссия» (потому что русским националистам застят глаза шоры идеологии, а у Путина, как у реального политика, таких шор нет): никаких «русских» как сколько-нибудь крупного, цельного образования на юго-востоке Украины не имеется. Там наличествует несколько субэтносов с ярко выраженной региональной идентичностью, которые говорят на различных диалектах русского языка и на суржике, но которые разделены куда более весомыми «межрегиональными дулями», чем «донецкие» и «луганские». Это «харьковские», «днепропетровские», «запорожские», «одесские». И «днепропетровские» не пойдут защищать «донецких» (которые вообще всегда занимали довольно специфическое место в иерархии субэтносов, называемой нами «Украина»), а наоборот не без злорадного удовольствия пойдут против них, отдавая приказы о стрельбе по Донецку на примерно таком же русском и суржике, на каком говорят в Донецке. И когда Путин понял, что весь этот грызущийся конгломерат под единую линейку Новороссии никогда не подогнать, он и охладел к этому проекту, а швейцарские миллионы и нью-йоркские банкиры в данном конкретном случае совсем не при чем…
Кстати, рискну предположить, что это понимает не только Путин, но и тот простой хитроватый, не лишенный здравого смысла мужичок из народа, живущий в своем Курске и Томске. Он, как и донецкий, тоже носитель региональной идентичности и как донецкому до Сибири и центра России и ему до Донецка и Луганска, уж извините, нет дела (прошу понять меня правильно, я не утверждаю, что русские вообще лишены солидарности, я просто считаю, что эта солидарность и даже общинность проявляется только при наличии сильного государства, не буржуазно-национального, а социалистически имперского, каковым была Россия в периоды расцвета до, и после революции).
Но вернемся к хитроватому мужичку. Да, он приветствовал присоединение Крыма. Но потому что Крым для него – это не далекая земля, где живут какие-то «другие русские», а «всероссийская дача с речкой», куда жители Курса и Томска могут выехать отдохнуть летом, во время законного отпуска. С советских времен Крым был для любого россиянина из среднего класса (о тех, кто ездил в Болгарию на «Золотые пески» я не говорю) частью его «распределенного хозяйства» (как назвал этот феномен социолог Симон Кордонский), вместе с Сочи, Гаграми и т.п. Путин вернул народу санатории и пляжи их юности и детства, ну и конечно, дал повод погордиться за державу, но при чем тут «русская политическая нация»?
В Татарии, Башкирии и Дагестане нерусские люди с не меньшим энтузиазмом скандировали на митингах «Крым наш!», чем в Москве и Томске (где, кстати, есть Татарская слобода, и там до сих пор живут татары, по просьбе предков которых, пославших челобитную русскому царю, между прочим, и был основан «русский город Томск»).
Другой пример, когда Смагин видит соответствующие факты, но не хочет их признавать – это его разговор с «замечательным донецким интеллектуалом» Дмитрием Музой. Муза при встрече с автором «Записок» на конференции в Москве стал говорить ему о «донецкой антиолигархической революции». Смагин – человек вежливый, вслух возражать ему не стал, просто сразу же отбросил возможность такого взгляда на события: «Я не стал огорчать его своим мнением о крайне противоречивом, явно незавершенном, а по большей части просто эмбриональном характере данной революции». При этом сам Смагин охотно признает, что Муза «живет в эпицентре событий», то есть знает, о чем говорит, владеет фактами, которые видел воочию и достаточно умен, чтоб правильно их понять.
Но нашим автором владеет замечательное убеждение, что московские идеологи русского национализма все-равно лучше все понимают; они конечно, в Донбассе бывают наездами, а некоторые и вовсе не бывают, но зато они читали Эрнста Геллнера и Бенедикта Андерсона (некоторые даже в оригинале!) и прекрасно разбираются в вопросах нациестроительства…
Книга Смагина очень поучительна, и читать ее интересно и не только благодаря хорошему стилю ее автора. Вчитываясь в ее буквальный смысл можно многое узнать об убеждениях и психологии деятелей русского национализма и ирридентизма. Вылавливая из нее конкретные факты и абстрагируясь от авторской их интерпретации можно попытаться что-то понять и в донбасских событиях. Ну и, наконец, есть в ней места, с которыми, не покривив душой согласится даже человек, далекий от политических взглядов Смагина.
Как не согласиться с возмущением по поводу «одесской Хатыни», других преступлений киевского режима, с рассуждениями о ельцинском «государстве» как корпорации по утилизации России, с его проникновенными словами об идеологии СССР как обмирщенных христианских ценностях, о празднике 9 мая и о «Бессмертном полке».
Но вместе с тем весьма показательно само название книги – «Там, где мой народ». Смагин уже в предисловии оговаривается, что взял эту фразу из «Реквиема» Анны Ахматовой. Только вот подменил содержание – добавим мы. Потому что Ахматова – представительница русской культуры, имеющая в роду и татарские, и украинские корни, подразумевала под «моим народом», естественно, не русскую этнонацию, как Смагин. Мне трудно представить, чтоб в тюремной очереди, где родился замысел «Реквиема», Ахматова сказала, как Смагин в очереди в госучреждении в его «Записках»: «я пропустил вперед этого человека, потому что он – русский, а русские должны помогать русским!».
Для Ахматовой в «мой народ» входили и русские, и евреи, и татары, и украинцы, и даже узбеки (не забудем, что в эвакуации она была в Ташкенте). И в той скорбной очереди все для нее были свои и все были достойны помощи, независимо от национальности.
Ахматовский «мой народ» – это советский вариант «подданных Белого Царя», «народа Российской империи», «многонародной евразийской нации» или «евразийского суперэтноса», как говаривал сын Ахматовой – Лев Гумилев…
И если уж говорить о единстве народа по ту и эту сторону границы между РФ и ДНР, то о единстве именно этого имперско-советско-евразийского народа. Ведь признает же сам Смагин, что в армии и ДНР служат и чеченцы, а противостоят им офицеры ВСУ – этнические русские… И не только чеченцы. Совсем недавно воевал в ополчении ЛНР (батальон «Амур», г. Ровеньки, затем Четвертая бригада Народной милиции ЛНР) мой уфимский знакомый, журналист и политик, башкир Ильдар Атауллин. У него, кстати, тоже есть записки о пылающем Донбассе, только их не опубликует «Роман-газета» (их отдельные главы опубликовали сайт Центра имени Л.Н. Гумилева и «Свободная пресса»).
Потому что это плохо вяжется с интерпретацией этой войны как борьбы за воссоединение русской этнонации. А другой интерпретации событий на Донбассе официальная пропаганда нам не предлагает. Она эти вопросы отдала на откуп русским националистам…
Но ведь другие интерпретации есть. Потому что за ДНР и ЛНР воют не только русские националисты, но и «имперцы», и советские патриоты, и коммунисты с анархистами, и интернационалисты-демократы из Европы и России, для которых это – передний рубеж борьбы с фашизмом, каким для их дедов и прадедов была республиканская Испания.
Живая жизнь ведь сложнее националистических схем…
Наш проект осуществляется на общественных началах. Вы можете помочь проекту: https://politconservatism.ru/podderzhat-proekt
