РI публикует ответную статью Станислава Смагина на последний текст на нашем сайте Рустема Вахитова «Комиссары националистической революции», продолжая тем самым полемику двух ветвей консервативного движения, которые никак не могут договориться об общих принципах и нейтральных терминах, чтобы, закрыв глаза на разногласия, действовать сообща.
***
Хотя очередная статья Рустема Вахитова, заявленная как «полемика с этнонационалистами», и не обращена лично ко мне, в ней повторены некоторые аргументы из рецензии на мои донбасские очерки, а некоторые усовершенствованы и, не побоюсь этого слова, усугублены.
Поэтому я счел возможным вновь стать ответчиком в этой полемике.
Хотя…само это слово, «полемика», малоприменимо к разговору, где одна сторона упорно отказывается слышать другую. Мне бы, скорее, хотелось лишний раз указать на шоры и пелену, мешающие Рустему и другим критикам национализма внять аргументам своих оппонентов. Причем эти шоры и пелена в основном касаются национализма русского.
Начнем с самого посыла – «полемика с этнонационалистами». Строго говоря, это определение принадлежит не самому Рустему, а проанонсировавшему его статью Борису Межуеву, но Рустем, судя по предыдущим сериям, с ним вполне согласен. Можно тратить сотни строк и десятки экранов, доказывая свою приверженность предельно расширительному, гражданскому, культурному национализму – тебя будут вежливо (не) выслушивать и через секунду вновь поминать с приставкой «этно».
Нет, я отнюдь не открещиваюсь и от этнической составляющей лично своих взглядов – ядро гражданской русской нации и статистически, и по реальному вкладу в общее дело составляют именно этнические русские, те, что по переписи. Но национализм, как его рисует Вахитов, это даже не этнонационализм, а национал-шовинизм.
Небольшая разница? «нет желания разбираться в сортах нечистот»? Понимаю, но тогда подобное неразличение на совести уже не самих националистов, а их критиков с пониженной интеллектуальной честностью. В конце концов, между Розой Люксембург с Карлом Либкнехтом и организатором их убийства Густавом Носке тоже разницы нет – все трое выходцы из СДПГ. Между шведским социализмом и полпотовским – тоже (если кто возразит, что в Швеции не социализм, а розоватый капитализм, охотно переформулирую – нет разницы между шведским капитализмом и капитализмом Пиночета и Айн Рэнд).
«Русские должны иметь привилегии», «давайте называть вещи своими именами! – представители других народов получат право жить в такой России только при условии ассимиляции», «русские националисты, видимо, планируют в рамках собирания русской политической нации «культурную перепрошивку» таких, как я, кто родились с «неправильным» разрезом глаз и цветом волос» (это из предыдущей статьи) – откуда Вы это все взяли, Рустем? Из воззрений каких-то зигующих человеконенавистников, с началом украинско-донбасских событий отправившихся воевать в батальон «Азов»? Думаю, тогда имеет смысл и претензии предъявлять им, а не русским националистам. Но письма продолжают лететь не по адресу.
Особенно же в написанном Рустемом показательны два момента. Во-первых, «давайте называть вещи своими именами» – то есть перед нами приписывание оппонентам того, о чем они не говорили и даже не думали, дабы потом ужаснуться собственной придумке. Все как у Корнея Чуковского в стихотворении про «Закаляку». Во-вторых, порадовало про культурную перепрошивку людей с неправильными глазами и волосами. Рустем, как культурная прошивка соотносится с расовой антропологией? Это что-то типа «меня из негра хотят сделать коммунистом» или «из якута – мизантропом»? Аргументы, извиняюсь, с потолка…
В прошлой статье Рустем написал: «Боже упаси, я не являюсь его [российского президента] обожателем, оправдывающим все его действия! Я, например, принципиальный противник экономической политики, которую ведет его правительство с упорством, достойным лучшего применения». Это чистая правда. Я вообще, как уже признавался, очень высоко ценю и ставлю социально-политическую публицистику Вахитова.
Весной меня по-настоящему потрясла его статья о трагедии в кемеровской «Зимней вишне», где он, в частности, писал: «Суть ельцинско-гайдаровских либеральных реформ и сводилась к тому, что Россия должна превратиться в источник дешевого углеводородного сырья для Европы и в рынок сбыта для дешевого ширпотреба, который производится азиатскими и восточноевропейскими отделениями западных компаний. Захватившая власть и собственность российская олигархическая элита гонит в Европу нефть и газ, получает от этого сверхприбыли, часть которых оседает на их счетах в западных банках и превращается в недвижимость в Лондонграде. Другая часть попадает в госбюджет и доходит в виде пенсий, зарплат, дополнительных выплат до простых российских граждан, которые тратят их по указке рекламы на ширпотреб в наших злополучных ТРЦ… В здании нашей родной советской страны-фабрики устроили вертеп с магазинами, ресторанами, аттракционами, и мы с нашими детьми и внуками как завороженные ходим в этом искусственном дешевом «раю» и отдаем за ненужные нам вещи последние кровные – обогащая хозяев ТРЦ “Российская Федерация” и западных хозяев наших хозяев».
Жестче и точнее не скажешь.
Однако тут же Рустем добавляет: «В случае с Донбассом возможно, у него [главы государства] и его команды были аргументы повесомее боязни за миллионы в западных банках? Может быть, он, будучи политическим практиком, а не теоретиком, в определенный момент понял, что кажущаяся некоторым очень красивой идея русской ирреденты опасна для России, если начать ее всерьез воплощать в жизнь?» Хм, а почему не наоборот? Почему бы не предположить, что у российской внутренней политики есть адекватная государственническая логика, а у внешней – нет? Или (в данном случае это наиболее логично) что и там, и там политика далека от интересов государства и народа?
Рустем пишет: «С чего Смагин и его единомышленники взяли, что Путин руководствовался идеями русского национализма, когда присоединял Крым и продвигал проект Новороссии? Если он говорил нечто подобное – это не значит, что он так и думал. У хорошего гибкого политика, в отличие от политика-догматика, действие и его идеологическое оправдание не всегда совпадают».
О, эту упоительную историю мы слышим уже без малого двадцать лет. Хороший царь и злые бояре, в ЦК пробрались враги, хитрый план. Сейчас самые одиозные пропагандисты в аналогичном ключе рассказывают про пенсионную реформу. Желающих верить, правда, все меньше.
Готов мой уважаемый собеседник и в этом вопросе, по лекалам Дмитрия Киселева, оправдывать верховную власть апологией ее «прагматизма», «гибкости» и умения «говорить не то что на самом деле думаешь». Уверен – нет. Так почему же он таким образом оправдывает ее поведение в отношении разделенного русского народа?
Мне бы совершенно не хотелось переходить на личности и касаться в полемике национальности и места проживания моего визави. Бессовестно, некультурно, наконец, переход будет радостно использован против меня же: расчехлился-таки, гаденыш, достал черепомерку из заветного кармана. Но Рустем сам неоднократно подчеркивает, что живет в нацреспублике, по крови башкир, и в том числе поэтому с опасением относится к русскому национализму. Что ж, мне кажется, это подчеркивание дает мне право его не проигнорировать.
Выскажу гипотезу, никак не более смелую и возмутительную, чем поиск между строк миролюбивых заявлений русских националистов девиза «Jedem das seine» и отблесков концлагерных печей. Она заключается в том, что и в случае Рустема, и во многих других случаях интернационализм и антинационализм представляют собой превращенную форму национализма другой нации (у Рустема – башкирской). Собственно, нет ничего плохого в отстаивании интересов своего народа и защите его от чьих-то посягательств. Плохо, когда это делается лукаво и в форме игры с нулевой суммой.
Приведу, пожалуй, пару примеров. Один известный всем, другой – мне и еще десятку человек. Начну с общеизвестного. Помните такого Айдера Муждабаева? В бытность свою российским журналистом и замом главреда «Московского комсомольца» он постоянно ратовал за интернационализм и дружбу народов, гневно бичуя русских националистов и заодно весь русский народ за его вековечный генетический империализм, шовинизм, фашизм и холопство. Лично мне очень понравилось его открытое письмо Алексею Навальному с требованием объяснить, почему у того в штабе недостаточно много нерусских, не выполнена, короче, процентная норма.
С началом киевского майдана Муждабаев начал сыпать перлами вроде «мне не особо нравится Тягнибок, но он в сто раз лучше русских националистов, кирпичами проламывающих черепа таджикских дворникам» (поиск источников вдохновения для картины «Русские националисты убивают таджикского дворника», наверное, следует поручить специальным структурам, расследующим сбыт и оборот наркотиков).
После возвращения Крыма в русскую гавань Айдер Иззетович, пользуясь всё теми же проверенными источниками вдохновения, начал широкими мазками рисовать в собственном блоге картину ежедневного крымско-татарского холокоста. Заодно он адресует России и всем ее жителям, включая либералов, недостаточно поддерживающих крымских татар и украинскую принадлежность Крыма, тонны и километры таких смачных проклятий, что поссорился даже с самыми оппозиционно настроенными друзьями. В общем, маска интернационалиста слетела, обнажив личину крымско-татарского не националиста, а вполне себе нациста.
Упаси Господь, я не сравниваю уважаемого Рустема с этим персонажем. Самые резкие вахитовские инвективы против русского национализма не сравнимы с муждабаевской «интернационалистической русофобией» времен МК, про нынешнего Муждабаева и речи нет. Но все-таки, ««давайте называть вещи своими именами», некоторое смутное чувство мимолетного (и, разумеется, случайного) совпадения остается…
Вторая история была связана с человеком по имени Айказ Микаелян.
Сейчас он занимает достаточно высокий пост в Федеральном агентстве по делам национальностей, а ранее, как и я, проживал в Ростове-на-Дону, по каковой причине мне, собственно, знаком. Знакомство наше было не слишком продолжительным, но – для меня, во всяком случае – запоминающимся и ярким. Айказ, или, как его чаще называли, Алик, человек энергичный и неглупый, работал тогда председателем Молодежной ассамблеи «Единый Кавказ». Он выделялся и, судя по всему, продолжает выделяться (хотя, боюсь, не на фоне коллег по ФАДН) двумя особенностями.
Первая – болезненная некритичная любовь к мусульманским республикам Северного Кавказа и готовность яро и фанатично отстаивать интересы этих республик и их жителей, даже когда речь идет о проблемах объективных и признаваемых самой властью: исламизм, этнократия, бытовая неприязнь к русским, вызывающее поведение кавказской молодежи в других регионах России.
Вторая – возбужденная и напряженная реакция на слово «русский» и вообще любые манифестирования русскости. В общем, вариант Максима Леонардовича Шевченко, только с меньшей интеллектуальностью и риторической выучкой, зато с большей напористостью.
Личностно-политические особенности характера г-на Микаеляна приводили порой к весьма забавным и симптоматичным казусам, одним из которых было ознаменовано мое знакомство с Айказом. В начале 2012 года я выступал с докладом о текущих российских событиях на одном круглом столе местного масштаба. Опоздавший к началу Айказ зашел в помещение как раз в тот момент, когда я говорил об особенностях «болотной» оппозиционной коалиции: между ее членами существуют непреодолимые идейные разногласия, да и банальная неприязнь объединяет же всех принцип «хоть с чертом, но против Путина». Микаелян попросил слово следующим и начал с фразы: «Зачем меня сюда пригласили, если здесь царит шовинистический дух?!». Присутствующие недоуменно уточнили, что именно он имеет в виду. Айказ ответил: «Ну как же, предыдущий оратор сказал “с черными против Путина”». Несмотря на всеобщие уверения, что ему послышалось, Микаелян был непреклонен.
Вскоре тема сменилась, а я лишь вечером, проанализировав свою речь, понял, что мой новый знакомый услышал «черными» вместо «чертом».
Потом мы еще несколько раз встречались на мероприятиях схожего толка. Микаелян всякий раз не принимал особого участия в обсуждениях, загораясь лишь при положительных упоминаниях русскости во всех ее проявлениях – или всяком подобии критики в адрес Кавказа. Да какой критики, хватало недостаточно восторженного упоминания…
Так, 7 апреля 2012 года состоялся круглый стол «Региональная интеграция как стартовая площадка евразийского объединения», в первую очередь посвященный российско-украинским интеграционным перспективам. Был на нем, кстати, и Андрей Пургин, тогда еще в РФ известный мало.
Микаелян во время прений скучал, тема, очевидно, была ему не очень интересна и близка. Но тут кто-то обмолвился, что сближение России и Украины должно идти по линии концепции триединого русского народа, восточнославянского братства и Православия. Айказ тут же загорелся: «Позвольте, а другие народы Украины на такую постановку вопроса согласны? Вы их об этом спросили? Крымских татар, например? И вот еще, вы говорите, что русские и украинцы это один народ, и украинцев исторически справедливо называть русскими. Почему тогда украинцев русскими, а не русских – украинцами?»
Ягодки, впрочем, были впереди. 4 мая того же года состоялся еще один круглый стол под вывеской «Патриотическое движение: трансформация в новом ракурсе российской политики». Я, бегло пройдясь по актуальной повестке, между делом сказал, что многие русские националисты считают русский народ в РФ уязвленным, и полагают, что права русских ущемляются. Несмотря на то, что с этим тезисом я согласен, его упоминание в конкретном выступлении имело описательно-констатирующий и к тому же проходной по сравнению с другими вопросами характер.
Однако Микаелян, доселе традиционно скучавший и отмалчивавшийся, мгновенно возбудился: «Уважаемый коллега говорит, что русских в РФ ущемляют. Позвольте, разве вы видели, например, объявления, что квартира сдается, но только не русским? И вообще, чем цепляться к Северному Кавказу, давайте тогда уж взглянем на Татарстан, где дела действительно не очень!». Это была абсолютно классическая проговорка по Фрейду, так как Северный Кавказ я ни словом не поминал.
Раз уж разговор столь неожиданным образом перескочил на дела кавказские, заспорили о них. Я сказал о геноциде русских в дудаевской Чечне. Микаелян взялся утверждать, что никакого геноцида и в помине не было, русские уезжали по причине отсутствия работы, и эта миграция типологически носила абсолютно такой же характер, как переезд жителей Владимирской области (возможно, была указана другая область в составе нынешнего ЦФО, ручаться не берусь, да и не принципиально) в Москву.
Меня это удивило невероятно. Известно, что геноцид русских в Чечне в разное время признавали и вполне либеральный этнолог профессор Валерий Тишков, вполне, кстати, солидарный с Микаеляном по вопросу строительства российской нации, и зампред правительства РФ Дмитрий Рогозин, и доверенное лицо В.В.Путина, выдающийся режиссер и общественный деятель Станислав Говорухин. Да ведь, страшно сказать, и сам В.В.Путин признавал.
Дальше – более. Войдя в полемический раж, Айказ потребовал от меня прямо сейчас (!) привести сюда хоть одного человека, прошедшего сквозь пекло ичкерийского русоцида и готового подтвердить, что он имел место. Я возразил, что ни одного человека, пережившего блокаду Ленинграда, я сюда сейчас привести не могу, но значит ли это, что никакой блокады не было? Микаелян поскучнел, разговор перешел на другие темы, а в конце мой оппонент даже с некоторой претензией на компромисс сказал: «Какая разница, что там в прошлом было, надо в будущее смотреть!» Соотношения лукавства и примирительности в этой фразе каждый волен оценить сам.
В заметке-отчете о круглом столе Антон Бредихин, выступавший в роли модератора, описал произошедшее максимально дипломатично: «Смагин Станислав Анатольевич рассказал о факторах отсутствия единства среди патриотических сил страны и о наличии «русского вопроса» в кавказских субъектах Российской Федерации. Ему оппонировал лидер Молодежной Ассамблеи “Единый Кавказ” Микаелян Алик Маисович, акцентировавший на наличии объективных причин оттока русского населения из регионов Кавказа и о подобных же проблемах, с которыми сталкиваются представители кавказских республик, приезжающие в “русские» регионы”».
После того случая я с Микаеляном пересекался пару раз мельком, но уже ни о чем не разговаривал, ибо не располагали обстоятельства, да и предмета беседы не просматривалось. Ощутимо напрягся, когда его фамилия мелькнула в списке возможных претендентов на кресло председателя областного комитета по молодежной политике, и облегченно вздохнул, когда пост занял другой человек. В дальнейшем краешком уха и сознания выловил из обрывков слухов и вестей, что Айказ перебрался в столицу на повышение. А в 2016 году узнал, на какое именно, случайно увидев его комментарий по поводу «включения в программу наших вузов специальной дисциплины по формированию российской идентичности.
Микаелян, безусловно, не Муждабаев, и с ним сравнить уважаемого Рустема считаю возможным. У обоих – серьезное и не знаю, насколько поправимое, искажение оптики относительно национального вопроса как такового и русского вопроса в частности. Не знаю и то, готовы ли они хотя бы самим себе признаться в причинах такого искажения.
Вахитов в своей свежей статье вспоминает, как Михаил Лифшиц (один из моих любимых советских философов и культурологов) и его единомышленники в 1920-1930-х боролись против нигилистов, желавших «сбросить с корабля современности» Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. Но не упомянут тот факт, что отстаивать от сбрасывания приходилось конкретно русскую культуру и историю. «Одной из распространенных социологических банальностей этого времени было абстрактное отрицание национальной традиции во имя классовой борьбы. В своем стремлении перевернуть вверх дном официальную историю старого времени sociologus vulgaris строил фальшивые исторические конструкции. Князь Курбский, Лжедмитрий, Мазепа – всякий, кто воевал против Москвы и Петербурга в союзе с иностранцами, стал для него предшественником русской революции» (М. Лифшиц. Собрание сочинений. Москва, 1984. Т. 1. С. 33).
О борьбе большевиков того времени со всем, что так или иначе отмечено словом «русский», написано много, и я тоже кое-что сделал для разработки данной темы. Рустем же, отдавая себе отчет или нет, идет по сомнительной дороге тех самых нигилистов почти столетней давности. Для него все, что «русское», а не «российское», подозрительно, а словосочетание «русский народ» и вовсе включает сигнал тревоги.
Не скажу за всех русских националистов, а я попутно еще и интернационалист. Не на бумаге, на деле. Я признаю субъектность других наций и выступаю за соработничество и мирные отношения с ними, если они, конечно, испытывают схожее встречное желание, если нет – извините. И хочу я самую малость. Чтобы после слов «я русский» или, совсем страшное, «я люблю русский народ и переживаю за его судьбу» мне не приходилось торопливо давать массу оправдательных комментариев и выворачивать карманы, показывая отсутствие черепомерки. По-моему, не особо возмутительное желание.
В конце концов, в советском гимне, сохранившемся у нас музыкально, но лишь урывками текстуально, пелось
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь
Подозреваю, Рустему советский текст нравился больше, чем современный. Неужели за исключением одной этой строчки? Кстати, о том, почему она не сохранилась в новой редакции, недавно написал замечательный наш писатель Юрий Поляков в своем не менее замечательном цикле статей «Желание быть русским» (надеюсь, он обязательно выйдет отдельной книгой).
Как ни странно, но в СССР, где русских насчитывалось менее половины, к нам, по крайней мере в ритуально-поминальном смысле, относились лучше, чем теперь, звали «старшим братом», поднимали за нас тосты, даже в гимне пели:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
А куда деваться, если именно вокруг великорусской Московии формировалась и прирастала не только Сибирью многоязыкая держава? Теперь в Российской Федерации, где русских более 80 процентов, нас как-то стараются лишний раз не привечать. Даже в новой редакции гимна Русью, как говорится, не пахнет, хотя именно для большинства земель и автономий, входящих в РФ, формула «сплотила навеки великая Русь» соответствует исторической реальности. Однажды в застолье я спросил автора гимна Михалкова, с которым был хорошо знаком: «Сергей Владимирович, куда же вы Русь-то подевали?» «Эх, Юра, – ответил он. – Я хотел оставить, но мне отсоветовали, мол, можно кого-нибудь обидеть». А вот русских у нас почему-то никогда не боялись обидеть! Конечно, сказанное нисколько не умаляет духоподъёмного содержания гимна и его вдохновенной формы, но даёт информацию к размышлению.
В самом деле – дает. Рустем, Вы еще считаете, что для России главная угроза – русский национализм? Если да, то, по-моему, это просто не очень честно.
