Рубрики
Блоги Переживания

История как оружие

Так себя наши либералы и воспринимают – не как будущих гауляйтеров, а как команду ликвидаторов, хорошо знакомых с территорией будущей зачистки. В Вильнюсе об этом говорили более откровенно, на «Дожде» говорят менее – но в целом ситуация такова

У нас часто любят повторять, что историю пишут победители. Так-то оно так, но вторая половина двадцатого века, быть может, поменяла причину и следствие местами: тот, кто пишет историю, тот и победитель.

Исторические споры, которые беспрерывно сотрясают наше публичное пространство, являют собой весьма тревожный симптом. Наше общество нестабильно, мы до сих пор не можем ничего сказать о своем будущем, потому что мы так и не разобрались со своим прошлым. Кто у нас предатели, а кто герои? Где у нас победа, а где поражение? В чем мы были правы, а где ошибались? Что свято, что преступно? Сплошной винегрет. Все сшито на живую. Двуглавый орел, флаг Временного правительства и советский гимн – такая спешная эклектика не способна заменить никакую серьезную историческую концепцию. О каком уж тут едином учебнике истории говорить, если никакого единого видения нашей истории нет ни в академических кругах, ни в самом обществе.

Между тем, пока в среде условных патриотов продолжается нелепое бодание красных и белых (надо отметить, что те и другие, по сути, новодел – родом из одного позднесоветского строя), на противоположном фланге никаких особых споров о нашей истории не идет. Там давно уже все понятно, там как раз есть своя единая концепция, все разложено по папочкам, подшито и обосновано. Все либеральные штампы, которые мы слышим годами – о тысячелетнем рабстве, о Православии как о русском проклятье, о склонности нашего человека к сильной руке, о том, что мы неспособны сами себя изменять и реформировать – все это имеет под собой солидный фундамент в виде огромного количества монографий, диссертаций, научных и публицистических работ, научно-популярных книг. Идея о том, что вся история России с момента возникновения нашего государства является историей больной, порочной, ущербной, возникла не сегодня. Тяжело, наверное, обнаружить отца-основателя такой концепции, но отдельных авторов, особо отличившихся на этом поприще, без труда можно выделить, как и особо сильные их работы.

Одним из таких людей, безусловно, является Ричард Пайпс. Это настоящий патриарх американской политики. Он ровесник Генри Киссинджера. Ему сейчас 92 года. Но, как и Киссинджер, он продолжает оставаться активным игроком. Господин Пайпс часто бывал в нашей стране, в 2010 году участвовал в Валдайском форуме, последний раз приезжал к нам в апреле 2014 на международную научную конференцию ВШЭ. В России у него множество последователей и поклонников.

Между тем, именно в трудах господина Пайпса содержатся исторические обоснования тех шаблонов, которые мы практически ежедневно слышим от представителей нашего креативного класса. Хотя обычно с именем Пайпса связаны труды о революции, о Ленине, куда интереснее для нас другая его книга. Она называется «Россия при старом режиме». Это фундаментальный труд, описывающий историю нашей Родины от древних времен до 1880-го года. В основе книги Пайпса лежит один-единственный тезис, который самому Пайпсу не принадлежит, а принадлежит изначально Гоббсу. Гоббс в «Элементах права» делит формы правления на два основных типа: Содружество, создаваемое по взаимному согласию для обороны от внешнего неприятеля, и Вотчину, создаваемую в результате завоевания и подчинения «нападающему под страхом смерти».

Как указывает Пайпс, Гоббс лишь обозначил проблему, а позже его мысли развил и запустил в современный научный оборот Макс Вебер: «Там, где власть строится, прежде всего, на традиции, но на деле претендует быть неограниченной личной властью, она будет называться «вотчиной». В своей крайней форме, «султанизме», она предполагает собственность на всю землю и полное господство над населением».

Пайпс доказывает, что в результате существовавших на месте возникновения будущей России экономических условий крестьяне не могли производить излишки зерна на продажу, да и продавать им его было особо негде. Суровые условия вели к тому, что для отработки земли у нас требовалось куда больше народу, чем в Западной Европе. В результате чего у нас так и не смогло сложиться полноценное понятие о частной собственности. Зато сложилась вотчинная форма правления. Весь дальнейший текст книги Пайпса доказывает этот нехитрый тезис.

Пайпс
Ричард Пайпс

Первое издание «России при старом режиме» было опубликовано в США в 1974-м году. Забавно, как перекликалась эта книга со многими более поздними. К примеру, с известной в свое время книгой Андрея Паршева «Почему Россия не Америка». Как и Пайпс, Паршев доказывает невозможность применения либеральной модели для России из-за ее климатических условий и географических особенностей. Зачастую те люди, которые клеймят Паршева за антинаучность и передергивания, господина Пайпса ценят высоко, хотя в основе обеих книг лежит один и тот же постулат.

Чем же книга Пайпса интересна для нас? Именно тем, что она предлагает единую концепцию истории нашей страны. Несмотря на то, что автор сам себя ограничил концом девятнадцатого века, он то и дело обращается к историческим параллелям между режимом царским и режимом коммунистическим, между Иваном Грозным и Сталиным, подводя читателя к мысли, что коммунизм в России был не случайным историческим изломом, а вполне закономерным развитием тех форм правления, которые складывались у нас с момента возникновения Москвы. Правда, потом – в других работах – Пайпс привычно сравнивал тоталитарные режимы Сталина и Гитлера. Поскольку этих работ я не читала, не знаю, как американский историк объяснял внезапное появление Вотчины в стране с развитой частной собственностью. Ведь если режимы одинаковы, а российский режим являлся Вотчиной, то, значит, и немецкий должен был являться ею же.

Хотя в книге Пайпса заботливо упакованы все современные либеральные мифы, включая различия между свободолюбивым Киевом и деспотической Москвой, нельзя сказать, что американский историк не получил в свою очередь паса от нашей собственной интеллигенции. Это очень любопытный момент.

Пайпс пишет: «Государство следило за своими подданными, а подданные следили друг за другом. Легко можно себе представить, какое действие имела эта взаимная слежка на сознание российского общества. Никто не мог позволить другому члену своей группы или общины улучшить свою долю, поскольку была большая вероятность, что это будет сделано за его счет. Личная выгода требовала уравниловки. От россиянина требовалось доносить, и он доносил с готовностью; если уж на то пошло, в начале 18 века у крепостного был один-единственный законный способ обрести свободу – донести на своего помещика, что тот скрывает крестьян от переписчика. При таких условиях в обществе не могло выработаться здорового коллективного чувства, и оно было неспособно на совместное сопротивление властям. Своеобразная полицейская психология настолько укоренилась в государственном аппарате и среди населения, что все позднейшие попытки просвещенных правителей вроде Екатерины Второй избавиться от нее оказались безуспешными».

Интересно здесь, что в качестве подтверждения своих слов, Пайпс цитирует не какого-нибудь исследователя 18 века, а советского диссидента Андрея Амальрика. «При всей кажущейся привлекательности идеи справедливости – она, если внимательно посмотреть, что за ней стоит, представляет наиболее деструктивную сторону русской психологии. Справедливость на практике оборачивается желанием, чтобы никому не было лучше, чем мне. Но это не пресловутая уравниловка, так как охотно мирятся с тем, чтобы многим было хуже… Как я мог видеть, многие крестьяне болезненнее переживают чужой успех, чем собственную неудачу. Кому-то, может быть, эти рассуждения могут показаться очень наивными, но я мог наблюдать примеры этому десятки раз как в деревне, так и в городе, и вижу в этом одну из характерных черт русской психологии».

Тут надо обратиться к личности самого Амальрика и к той его работе, из которой взял цитату Ричард Пайпс.

Амальрик написал ее в 1969-м году. Она называется «Просуществует ли Советский Союз до 1984-го года?”». Благодаря этой работе Амальрик сегодня является настоящим пророком либерального движения. Действительно, многое из того, о чем он писал, сбылось, пусть и не в те сроки. Советский Союз распался, Германия объединилась, коммунистические режимы в Восточной Европе пали. Он даже предсказал Афганскую кампанию, правда, Амальрик считал, что между 1975 и 1980 военные действия начнутся не в Афганистане, а в Китае. Даже и 90-е годы он отчасти предугадал, потому что в отличие от многих своих коллег-диссидентов не обещал ничего хорошего после падения режима. Он воспринимал крушение СССР как гибель Римской империи: сегодня водопровод и фонтаны, а завтра коза пасется.

Но при этом, Амальрик вовсе не был из тех, кто целился в коммунизм, а попал в Россию. Из его текстов со всей очевидностью следует, что он ненавидел свою собственную страну вне какого-либо отношения к существующему режиму. Отношение к народу тоже было подчеркнуто брезгливым. Будь коммунистические идеологи чуть умнее, они бы не сажали Амальрика, а раздавали его эссе на всех кассах. То, что мы сегодня слышим из Вильнюса, уже полностью содержалось в небольшом тексте 1969-го года.

Андрей Амальрик

Читаем у Амальрика: «Если старые формы уклада как в городе, так и в деревне окончательно разрушены, то новые только складываются. «Идеологическая основа», на которой они складываются, весьма примитивна: это стремление к материальному благополучию (с западной точки зрения весьма относительному) и инстинкт самосохранения, т.е., понятию «выгодно» противостоит понятие «опасно». Трудно понять, имеются ли у большинства нашего народа, помимо этих чисто материальных, какие-либо нравственные критерии – понятия «честно» и «нечестно», «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло», якобы извечно данные, которые являются сдерживающим и руководящим фактором, когда рушится механизм общественного принуждения и человек предоставлен самому себе. У меня сложилось впечатление, быть может, неверное, что таких нравственных критериев у народа нет или почти нет». Или вот еще такой пассаж об отношениях СССР и США: «При отдельных выгодах, в целом такая «дружба», основанная на лицемерии и страхе, ничего не принесет США, кроме новых затруднений, как это уже было в результате сотрудничества Рузвельта со Сталиным. Сотрудничество предполагает взаимную опору, но как можно опереться на страну, которая в течении веков пучится и расползается, как кислое тесто, и не видит перед собой других задач?! Подлинное сближение может быть основано на общности интересов, культуры, традиций, на понимании друг друга. Ничего этого нет. Что общего между демократической страной, с ее идеализмом и прагматизмом, и страной без веры, без традиций, без культуры и умения делать дело. Массовой идеологией этой страны всегда был культ собственной силы и обширности, а основной темой ее культурного меньшинства было описание своей слабости и отчужденности, яркий пример чему – русская литература. Ее славянское государство поочередно создавалось скандинавами, византийцами, татарами, немцами и евреями – и поочередно уничтожало своих создателей. Всем своим союзникам оно изменяло, как только усматривало малейшую выгоду в этом, никогда не принимая всерьез никаких соглашений и никогда не имея ни с кем ничего общего».

Надо отметить, что на тот момент, когда Амальрик все это писал, никакой другой страны, кроме Советского Союза, он еще в глаза не видел. Эмигрировал он много позже. Зато много общался с иностранными корреспондентами. Если вы прочтете его работу и найдете в ней хотя бы какие-то отличия от позиций современных либералов, то я буду весьма удивлена. Все одно к одному: на Венеру летаем, а картошку собираем руками, все прогнило снизу доверху, маленький креативный класс шестидесятников борется против власти за свое достоинство, но стоит власти упасть, как он тотчас будет сожран чудовищем по имени Народ.

Сам Амальрик в короткой преамбуле к тексту весьма унижается перед просвещенным Западом: «Я хочу подчеркнуть, что моя статья основана не на каких-либо исследованиях, а лишь на наблюдениях и размышлениях. С этой точки зрения она может показаться пустой болтовней, но – во всяком случае для западных советологов – представляет уже тот интерес, какой для ихтиологов представляла бы вдруг заговорившая рыба».

Таким образом, можно себе представить, что в среде интеллигенции шестидесятых взгляды Амальрика на себя и на общество имели самое широкое хождение. Амальрик был диссидентом, подвергался гонениям, публиковался на Западе. Братья Стругацкие – являлись де-факто официозом. Но их «Трудно быть Богом», в сущности, о том же. Власти видели в романе советское миссионерство где-нибудь в отсталой Африке, а сами авторы отождествляли себя, видимо, вовсе не с Руматой, а с теми несчастными интеллигентами, которых Румата спасал от окружающего чавкающего, блюющего, грязного быдла. Если на этом пути Румата порубил сотню-другую аборигенов, так что ж его теперь – за военные преступления судить? Ну не выдержал человек, как в Сонгми другой прогрессор не выдержал – пожалеть надо.

Конечно, рассуждения Амальрика были встречены на Западе с восторгом. Но, как было выше сказано, Амальрик и сам понимал, что его эссе – это как-то несерьезно. Поэтому Ричард Пайпс и написал свою книгу: вот почему русские такие – без морали и без совести.

Позже Пайпс работал на Джорджа Буша-страшего в бытность того директором ЦРУ, а потом – в администрации Рональда Рейгана. И когда Рейган говорил об Империи зла, многие у нас полагали, что он подразумевает коммунистический строй. Да ладно! Ведь рядом был Пайпс. Наша страна – это зло в чистом виде изначально. Такая история. И что же с нами делать? Чего из нас не собирай – все автомат Калашникова получается.

Отсюда может напрашиваться только один-единственный вывод. Полная ликвидация, окончательное решение вопроса. Поэтому так себя наши либералы и воспринимают – не как будущих гауляйтеров, а как команду ликвидаторов, хорошо знакомых с территорией будущей зачистки. В Вильнюсе об этом говорили более откровенно, на «Дожде» говорят менее – но в целом ситуация такова. Зачем им что-то предлагать нации, которая сама по себе является злом и которой быть не должно? По отношению к абсолютному злу любые приемы хороши: обман, подкуп, подлог. Все, что угодно. Империя должна рухнуть, и коза на руинах гулять.

Поэтому история для нас является сегодня основным полем борьбы. Не может быть у нас никакой идеологии, никакой национализации элит, ничего – до тех пор, пока мы не национализируем свою историю. У наших врагов своя концепция есть, она проработана, они нам ее, повторю, бесконечно предъявляют. А у нас полный раздрай, пляски вокруг Войкова, крики «вас тут не стояло!» и «сам дурак!».