Между Иваном Великим и Петром I лежит величественная эпоха Московского царства. Именно тогда из россыпи мелких самостоятельных княжеств и земель родилась единая могучая Россия. Именно тогда расширилась она от Киева и Смоленска до Тихого океана. Именно тогда отстояла она свою независимость от сильных и опасных врагов.
Казалось бы, двести с лишним лет масштабных войн должны были породить мощную военную элиту, десятки блистательных командармов. Ведь кто-то присоединял Новгород Великий и Тверь, громил Литву, бил татар, брал Казань и Полоцк, освобождал Москву от польских захватчиков, отбивал Малороссию у Речи Посполитой!
Так и есть, военная история России конца XV – XVII столетий полна великих имен. Искусных и отважных полководцев у нас хватало.
Но кого из них знает образованный русский наших дней? Пожарского. Как же не знать Пожарского, он вошел во все учебники! И… и… и всё. В лучшем случае, Скопина-Шуйского, в самом лучшем случае – Ивана Шуйского, ибо его Карамзин назвал спасителем России.
Такие полководцы-титаны, как Даниил Холмский, Даниил Щеня, Семен Микулинский, Михаил Воротынский, Дмитрий Хворостинин, Андрей Голицын, Борис Лыков, Юрий Барятинский, Яков Черкасский, Юрий Долгоруков, Иван Хованский, Григорий Ромодановский для подавляющего большинства русских – неизвестно кто.
В том числе и для тех, кто всерьез интересуется историей своего народа.
Более того, наш современник не очень понимает, откуда они все взялись, какое сословие их породило, что за школа в отсутствие каких бы то ни было воинских училищ дала им знания, приводившие от победы к победе.
Вот об этом и стоит поговорить.
АРИСТОКРАТИЯ КАК ФАБРИКА ВОЕВОД
Исторические источники называют сотни имен русских военачальников допетровского времени. Это позволяет безошибочно определить, какая среда являлась тогда живой «фабрикой полководцев».
90 % от числа всех сколько-нибудь крупных военачальников – выходцы из русской аристократии. Не просто из дворянства, нет, из наиболее знатной его части, т.е. боярско-княжеских родов.
Исключения редки.
Таков, например, казак Ермак, столь же далекий от аристократии, как сельская ворона от павлина в царском саду. Но он командовал несколькими сотнями бойцов, и поход его для Москвы выглядел как микроскопическое предприятие. Если бы Ермак сам не сообщил бы Ивану IV о своем фантастическом успехе, его могли бы не заметить.
Талантливые служаки-дворяне в опричнину, возвышенные Иваном IV более, чем позволяла их «родовая честь». Например, даровитые воеводы Михаил Безнин и Игнатий Блудов.
Кто-то из незнатных дворян пробивался в военную элиту за счет удачной матримониальной комбинации, как Никифор Чепчугов-Клементьев.
Ну а некоторые на время возвысились из «полевых командиров» в столпы царства, когда на просторах России бушевала Смута, и государственный порядок на время хаотизировался. Таков знаменитый Прокопий Ляпунов. Но всё это – кадровые аномалии. До XVIII века простой дворянин не-аристократического происхождения мог занять высокий воинский пост лишь в силу каких-то экстраординарных обстоятельств.
Наконец, порой большие воеводские должности занимала знать «выезжая», т.е. иноземная, принятая на русскую службу. «Волошские» воеводичи, вожди северокавказских племен, тюменские «князья». Все они ставились на воеводство лишь после того, как примут православие. В обязательном порядке и без исключений! Тот, кто принимал православие, давал своему роду возможность обрусеть и через несколько поколений слиться с собственно русскими боярами, сохраняя высокое положение. Литвины, тюрки, кавказцы, греки, народы Подунавья – все очень скоро превращались в русских. Ну а те, кто не желал креститься, давал своему роду иную историю: его потомки становились в государственной машине России… мишурой с почетным статусом. Не более того. К делам большой политики и военному командованию их уже не допускали.
РОД, СЛУЖБА И ЗЕМЛЯ
В XVI веке на Руси происходила борьба между древними родовыми устоями, пронизывавшими всю жизнь общества, и государственным интересом, тяготевшим не к роду, а к службе. Начало служилое, намертво прикрепленное к монарху, его милостям и опалам, его высоким помыслам и ничтожным капризам, худо согласовывалось со старинным дружинным бытом, жившим в крови нашей знати. Государи московские желали править единодержавно, возвышаясь над обществом, подчиняясь одним лишь заповедям Христовой веры, но не каким-нибудь обязательствам законодательного или семейного свойства.
Жизнь Московской Руси, постепенно собиравшей из крошева малых княжеств и вечевых республик великое Царство, была пестра, сложна. Великий князь московский подчинялся многим древним обычаям. Землей своею он владел вместе с родом, с семейством. Ближайшая родня его имела широкие права на полусамостоятельный политический быт в своих уделах, являвшихся отдельными частями громадной «семейной вотчины». Удельный мятеж мог свалить великого князя с престола или, во всяком случае, крепко испортить его планы… Очень медленно, очень трудно умирало представление о коллективном, «семейном» правлении землей. Чудо, что Московское княжество не развалилось на отдельные государственные образования!
Бояре при дворе великого князя когда-то назывались «старшей дружиной» и могли покидать своего князя, если видели, как оставила «вождя воинов» удача, как утратил он искусство побеждать врагов. Осознав слабость правителя, дружинники принимались оглядываться в поисках нового вождя, отмеченного счастьем и высоким воинским умением. А когда переходили к нему, то ничуть не стеснялись долгом в отношении прежнего господаря. И боярские семейства XV—XVI веков отлично помнили древнее свое право: уйти в другую «дружину», если потребуется. Спорный вопрос заключался лишь в том, кому достанутся земли, с которых боярин служил предыдущему князю. Но если право на них отстоять не удастся, то, на худой конец… новый правитель пожалует что-либо взамен. Так мыслили потомки «старшей дружины» при дворе Дмитрия Донского, Василия Темного, Ивана Великого. Дружинное мировидение это перешло, хотя бы отчасти, и в эпоху Ивана Грозного.
Ну а князья, оказывавшиеся при дворе московских монархов, очень хорошо помнили: Русь – коллективное владение огромного, разветвившегося рода Рюрика. За исключением западных ее областей: там – «вотчина» огромного, разветвившегося рода Гедимина. И как потомки Рюрика или Гедимина все они имели древнее право на частицу этих владений. Малую ли, большую ли, но – принадлежащую именно по праву крови, по праву рождения. Многие княжеские рода, ко временам Ивана Грозного утратившие роль самостоятельных правителей, еще в XV веке правили в богатых уделах, а то и больших независимых княжествах. О XIV веке и говорить нечего – те же Шуйские, например, происходили от Суздальско-Нижегородских князей, создавших колоссальную державу, и даже отбиравших время от времени у Москвы великое княжение Владимирское! Никто ничего не забыл. Как предки водили в бой собственные армии, сами решали вопросы дипломатии, чеканили свою монету, издавали новые законы для подвластных им земель…
А Ванька московский пришел и всё забрал!
О, как хорошо, кабы вернулась благословенная старина…
Но благословенная старина сменилась реальностью Московского государства. И монархи всея Руси крутенько обходились со своей родней. Власть над землей они с боем, с натугою, а всё же забрали у рода Калитичей и присвоили себе. В боярах больше не видели они вольных дружинников, но лишь служильцев своих. Противны были им вздохи «княжат» о прежней вольности. Зато на землях громадного Московского государства не лютовали татары, границы его оказались под надежной охраной от любых злых пришельцев, а кровавые междоусобья, раньше происходившие столь часто, ушли в прошлое.
Какую пришлось заплатить за это цену?
Вся древняя знать, сильные люди, по жилам которых бежала кровь государей и слуг их, великих воинов, оказалась в утеснении.
Какая доля ей оставалась?
Бороться за то, чтобы «право крови», «право рода» принесло ей иные блага. Ушло «семейное правление» землей? Ушла возможность быть самостоятельными державцами? Ушла возможность «дружинного перехода»? Так пусть же великий государь московский навеки закрепит право на большие чины и высокие должности у трона своего – тем, кто всё это потерял!
ВЕЛИКОЕ БЛАГО МЕСТНИЧЕСТВА
И государи московские какое-то время признавали: да, древняя аристократия на многое имеет привилегию. Система местничества, передававшая знатным потомкам от знатных предков «родовую честь», гарантировала им высокие назначения в армии, при дворе, в правительстве или административных учреждениях.
А не признали бы, так пришлось бы кроить и перешивать державу после страшных мятежей, которые, надо полагать, устрашающей волной прокатились бы по всей России. Тут – великое благо местничества, спасшее Россию от большого кровопролития. Местничество – гениальное русское изобретение, оно избавило страну от чудовищной фронды и бесконечных «шляхетских наездов».
Новый порядок медленно, очень медленно перемалывал старые обычаи. Порою он отступал – как в малолетство Ивана IV – но впоследствии, так или иначе, восстанавливался. Удельная, дружинная старина отступала.
У древних аристократических привилегий могло быть два маршрута.
Либо русской служилой знати удалось бы их упрочить, зафиксировать законодательно (и такие попытки предпринимались не раз), — тогда Россия превратилась бы во вторую Речь Посполитую, и соседи разделили бы ее между собой, как поступили в XVIII веке с настоящей Речью Посполитой Россия, Пруссия и Австрия.
Либо они постепенно превратились бы в анахронизм, отмерли бы в течение нескольких поколений, лишь только память о временах удельной Руси стерлась бы в умах.
В конечном итоге реальностью станет второе. На протяжении XVII века, особенно после Великой смуты, наша знать, теряя виднейших своих представителей, понемногу сдавала позиции. Сильный удар нанесла ей отмена местничества, произошедшая при царе Федоре Алексеевиче.
РАСА ГОСПОД
Служба теснила род. Способности и заслуги неспешно одолевали «отечество». Процесс этот шел крайне медленно не только из-за бешеных амбиций аристократии. Нет. Дело еще и в том, что сама русская аристократия XV—XVII столетий была плодородной почвой для руководителей отличного качества. Знатного человека с детства учили управлять людьми, воевать, рассчитывать тактические и стратегические последствия своих действий.
Вот она – школа воинских побед и государственного управления. Ее обеспечивали старшие члены рода младшим. Ремесло командира, судьи, государева советника передавалось из рук в руки, из уст в уста. И эта система «домашнего обучения» прекрасно работала на протяжении двух веков. Аристократы приносили русскому знамени победы, а государю – приращение земель. Те самые «жирные бояре», из которых советские писатели и кинематографисты с упоением делали посмешище, отлично держали на своих плечах царство. «Железные наркомы» так уже не умели – навыка не хватало. У сына прачки может быть сын генерал, но сам он настоящим генералом никогда не станет – воспитание не то.
Аристократу оставалось самому выучиться служить… но именно это умение давалось с большим трудом. Аристократ понимал, как приносить победы на ратном поле, знал, как вершить дела в многолюдных городах и обширных областях, освоил навык правильного суда, но гордыня мешала ему склонять жесткую выю перед государем.
Итак, у этой системы имелся лишь один недостаток: аристократ-управленец сам был плохо управляем…
Между тем, ниже аристократии плескалось море незнатных служильцев, жаждавших возвышения и готовых при всяком случае отдать земный поклон монарху, а если надо, то и встать перед ним на колени. Этих кровь возвысить не могла – только служба! Но долгое время они не могли соперничать с аристократией по «качеству» своему. Они ведь не располагали ни опытом, ни воспитанием «управляющего человека». Русская знать XVI века – «раса господ». Русское дворянство XVI века – стихия исполнителей. Не так уж много по-настоящему даровитых людей могло дать дворянство государю, когда он пожелал отыскать замену хотя бы части управленцев-аристократов.
ОПРИЧНИНА КАК ПОПЫТКА «КАДРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
Опричнина представляла собой попытку разрушить старинные права знати радикальным способом. Решить дело просто, быстро, зло. Наскоком, нахрапом. Чуть ли не революция происходила в той общественной сфере, которая требовала кропотливой и неспешной преобразовательной работы.
И… методы проведения этой полуреволюции-полуреформы подвели царя Ивана IV с его помощниками. Поставленные цели достигнуты не были.
Прежде всего, те слои русской знати, которые поддержали опричнину, стремились подправить существующий порядок, а не ломать его. Выходцы из этих групп – старинного московского боярства, второстепенной княжеской аристократии – оказались слишком самостоятельными, слишком своемыслящими инструментами для Ивана IV. Им совершенно не требовалось полное разрушение местнической системы. Их не мог радовать масштабный государственный террор. А неродовитое дворянство, готовое идти гораздо дальше по пути ломки древних устоев и полностью подчиняться велениям монарха, не располагало серьезными управленческими кадрами.
Что, в сущности, такое – Малюта, Василий Грязной, Григорий Ловчиков, Булат Арцыбашев и прочие опричные выдвиженцы? Разве годились они на роли воевод, дипломатов, наместников для больших городов? Цепные псы предназначены для другого. Пытать, резать, вешать, грызть, головы сносить – пожалуйста. Сколько угодно! А вот когда им доверяли серьезное дело, как доверили, например, Василию Грязному разведку на Степном Юге, верные «исполнители» имели все шансы его провалить. Не из каких-то расчетов, просто – по отсутствию соответствующего воспитания, опыта и способностей.
К несчастью, таких одаренных людей, как Безнин и Блудов, среди них нашлось раз, два и обчелся.
Опричнина отнюдь не уничтожила привилегий первостепенной княжеской аристократии. Не привела она к высотам власти и неродовитое дворянство. После ее отмены относительно немногие персоны задержались «в приближении» у государя. Главным образом — дельные люди «безнинского» типа. Но во второй половине 1580-х, при царе Федоре Ивановиче, последние из них оказались изгнаны с вершин большой политики. Ничего не осталось от опричнины.
Кроме, пожалуй, памяти.
И вот она-то оказалась большой ценностью.
Как будто высокий, могучий человек, не глядя, сунулся с улицы в маленькую дверь с низкой притолокой и крепко ударился головой. Потирая ушибленную макушку, он все же заходит в дом, но уже не торопясь и с оглядкой. Так и русская монархия: после опричного «эксперимента» она пошла по верному пути неторопливого выдавливания родовых начал из политического строя России. Опричнина очень хорошо показала: ни в коем случае не нужна новая опричнина. Малюта прочно вошел в народную память и остался там болью от ушибленного места, печальным опытом: не надо бы больше никаких малют…
УЗКИЙ КРУГ ВЫСШИХ ВОЕВОД
С отмены опричнины до падения Василия Шуйского армиями русских государей безраздельно управляет всё та же аристократии. Точнее сказать, примерно 25-30 родов, которым доверяли высшие воеводские посты.
Обстоятельства большой политики то выдвигали один из родов на первый план, то опускали его статус ниже прочих, но местническая система позволяла знатнейшим семействам восстанавливать их высокое положение даже после самой страшной опалы. Так что русские воеводы «тасовались» как карты в маленькой колоде.
«Командармов» назначали из знатнейших Рюриковичей, знатнейших Гедиминовичей (обрусевших потомков литовского правителя Гедимина) и древних родов боярства, веками служивших Московскому правящему дому.
К числу первых относились князья Шуйские, Одоевские, Пронские, Воротынские, Татевы, Ростовские, Оболенские, Долгоруковы, Звенигородские, Хилковы, Ногтевы, Засекины, Хворостинины, Ромодановские.
К числу вторых – князья Голицыны, Мстиславские, Куракины, Трубецкие, Хованские.
Из третьей группы следует назвать Романовых-Юрьевых, Шереметевых, Морозовых, Бутурлиных, Шеиных, Плещеевых, Головиных, Колычёвых, Салтыковых, Сабуровых и Годуновых.
Минула Смута.
При первых Романовых долгое время ничего кардинально не менялось. Разве что возвысились некоторые новые рода, а старые угасли. Но система в целом сохранилась.
Лишь с середины XVII века местничество начало размываться и к концу столетия ушло в прошлое.
Петр I нашел ему замену в виде «Табели о рангах». Теперь до командных высот мог дослужиться и совершенно не знатный дворянин.
Удельному, родовому, героическому, буйному прошлому на смену шло государственное, служилое, размеренно-созидательное будущее. В исторической перспективе маршрут Малюты окажется тупиковым, а маршрут Безнина – торной дорогой.
Но вот вопрос: а эффективнее ли та система управления, которая основывается не на родовой аристократии, а на службистах? Она привычна для современного человека. Однако привычка эта не является аргументом в пользу более высокого качества.
Да, аристократ был плохо управляем. Но у него было сознание одного из хозяев земли, а не просто винтика в державной машине. И его готовили к работе генерала, судьи, администратора с самого детства. ВУЗ и опыт практической работы лучше? Кто знает…
Так не стоит ли подумать о создании русской аристократии заново? О медленном, разумном, осторожном воссоздании сословия наследственных управленцев?
Для начала просто подумать…
