РI: В начале 2017 года сайт Русская idea провел круглый стол «Николай II – царь-модернизатор или царь-ретроград?». Тогда между участниками мероприятия развернулась бурная дискуссия об образовательном потенциале Российской империи – тема, обретающая сегодня особую актуальность не только в связи с осмыслением причин революционного взрыва 1917 года, но и с набирающими популярность разговорами об «инновационной экономике». В этих разговорах почти ничего не слышно о тех, кто, собственно, и может осуществлять технологический прорыв – то есть, с одной стороны, о предпринимателях, а с другой стороны – об ученых и инженерах. Сложилась ли сегодня в России связка между этими социальными группами, какой могла бы быть оптимальная модель их взаимоотношений и существовала ли такая модель – вопреки расхожим представлениям – в дореволюционной России? Об этом Любовь Ульянова побеседовала с руководителем Отдела методологии и междисциплинарных исследований Института истории естествознания и техники, директором Научно-исследовательского института Электронного специального технологического оборудования (R&D центра группы компаний «Лазеры и аппаратура») Дмитрием Сапрыкиным.
***
Любовь Ульянова
Уважаемый Дмитрий Леонидович! Вы – автор большого количества работ по истории образования, в том числе инженерно-ориентированного образования и науки в Российской империи. Как бы Вы оценили развитие прикладной науки в России до революции, была ли она связана с задачами промышленного развития?
Дмитрий Сапрыкин
Российская империя последние десятилетия перед революцией была великой державой. Она входила в пятерку на тот момент крупнейших и сильнейших государств мира наряду с Британской империей, США, Германской империей и Францией с её колониальными владениями. Эти страны были лидерами и в политическом, и в экономическом смыслах.
Согласно современным исследованиям со сравнительными оценками экономического потенциала разных стран в длительной перспективе, за последние 200-300 лет, Российская империя была где-то третьей-четвертой державой мира. И в отношении экономического потенциала, и в отношении промышленного потенциала. Сошлюсь на наиболее общепризнанные работы Ангуса Мадиссона, Пауля Байроха и Пола Грегори, которые по разным методикам оценивают ВВП Российской Империи в районе 10-11 % от мирового, а промышленное производство – в районе 8-9 %. При этом промышленность России последние 25 лет перед революцией росла наибольшими темпами из всех крупнейших держав. Важно, что этот рост в значительной степени обеспечивался за счет производительности труда, а не за счет экстенсивных показателей, как в СССР.
Примерно такое же положение в начале ХХ века Российская империя занимала и в науке. Если говорить о достижениях в области чистых, фундаментальных исследований, то, хотя Россия и не могла похвастаться такими научными созвездиями, какие были у мирового лидера на тот момент – Германии, но при этом была на уровне других великих держав – Британии, Франции и опережала США. С этим мало кто спорит. Достижения русских ученых того периода в области математики, механики, биологии и медицине, химии, в науках о земле – общепризнанны.
Однако что происходило в России в области прикладных исследований и инженерных разработок? И в советское время, и в некоторых западных работах до сих пор распространен такой взгляд: практически всё – от паровоза и телеграфа до лампочки и радио, изобретено в Российской Империи, но практически ничего из этого не дошло до массового применения в промышленности, «коммерциализации». Потому что царизм заел, повсюду мракобесы-церковники, да и вообще отсутствует «инновационная среда». В последней очень популярной книге известного американского профессора Лорена Грэхема «Может ли Россия конкурировать?» этот тезис постоянно повторяется. А на самом деле, он заимствован из советских книжек позднесталинских времен, когда, с одной стороны, надо было показать, что «Россия – родина слонов», а с другой стороны – показать ущербность царского режима. В действительности, всё не совсем так. Точнее – совсем не так.
Российская империя в начале ХХ века – это примерно 10% мирового экономического потенциала. Примерно такие же проценты – относительно научного и инженерного потенциала. Сегодня нам с нашими 1-2, от силы – 3 % – такое и не снилось. Да и Советский Союз занимал положение, сопоставимое с Российской империей, только в 1950 – 1960-е годы, когда была создана мировая «система социализма», позволившая консолидировать и рынки, и производственный и научный потенциал просоветских стран, включая ГДР, Чехословакию, Югославию, Венгрию, Польшу и т.д.
Российская империя лидировала во многих новых, самых перспективных на тот момент направлениях исследований. В науку пришло очень талантливое, широко образованное поколение. И – главное – массовое. Это была очень большая группа ученых мирового уровня. Часть из них показали выдающиеся результаты в Советском Союзе, часть – в эмиграции, часть погибла. В последние два десятилетия перед революцией в русскую науку, причем прежде всего в науку прикладную, пришло самое, пожалуй, талантливое и перспективное поколение.
Любовь Ульянова
То есть это поколение было сформировано в начале ХХ века? В своих работах Вы положительно характеризуете реформы образования министра народного просвещения Николая Боголепова – а ведь он имеет в литературе репутацию абсолютного мракобеса, запомнившегося в основном массовым отправлением студентов в солдаты…
Дмитрий Сапрыкин
Да, действительно, поколение молодых ученых, о котором я сказал, во многом сформировалось в результате успешной реформы образования первых лет царствования Николая II. Координатором этой реформы был министр народного просвещения, профессор Николай Павлович Боголепов, который действительно в исторической литературе имеет крайне негативную репутацию.
На самом деле, Боголепов вместе с Дмитрием Сергеевичем Сипягиным были в числе первых министров, избранных непосредственно самим Николаем II, а не доставшимися ему от отца. Именно они, на мой взгляд, больше, чем Сергей Юльевич Витте, помогли царю подготовить и начать реализовывать реформу средней школы и высшего технического образования. И именно они стали первыми мишенями террористов.
Перед началом реформы было организовано широкое общественное обсуждение, причем с участием родителей. Было несколько громких публикаций, которые показывали недостатки системы с точки зрения родителей. В дискуссии принимали участие государственные деятели, промышленники, общественные деятели, крупнейшие ученые, от математиков до экономистов. В результате, во-первых было резко увеличено финансирование образования и науки. Соответствующие бюджетные траты в царствование Николая II росли почти по экспоненте. Рост был многократный. Во-вторых – и это более существенно – были осуществлены качественные изменения в программах и образовательных подходах. И, наконец, была проведена реформа управления школами. Была выработана новая концепция развития образования, предполагавшая значительно более широкое участие общества и прежде всего родителей в жизни школы. И на уровне ВУЗов – развивался контакт с предприятиями, с техническими обществами.
В книге 2010 года «Образовательный потенциал Российской империи» я привожу эти данные. Книга вызвала бурную дискуссию, мои оппоненты нашли несколько опечаток и неточностей, но ее основные выводы полностью подтвердились. Именно в царствование Николая II был совершен настоящий «образовательный прорыв» и проведены едва ли не самые успешные за все время Российской империи реформы образования. Одним из их результатов стал приход в науку накануне и во время Первой мировой войны самого успешного поколения русских ученых мирового уровня.
Боголепов же – это выдающийся ученый с мировым именем, специалист по римскому праву, крупный администратор, ректор Московского университета в один из лучших периодов его развития. Ненависть у революционно настроенного студенчества он вызывал позицией, что в институтах нужно учиться, а не устраивать политические беспорядки. С позиций сегодняшнего дня, по меньшей мере, глупо называть его мракобесом. Именно благодаря ему произошел колоссальный рывок в среднем образовании и в инженерном образовании тоже.
Любовь Ульянова
А в чем конкретно состояли изменения в инженерном образовании?
Дмитрий Сапрыкин
Были существенно усилены старые и созданы новые институты. Появились Петербургский политехнический институт, в тот момент, возможно, сильнейший инженерный вуз мира.
Были созданы технологические и политехнические институты в Варшаве, Киеве, Томске, Новочеркасске, коммерческие институты в Москве и Киеве, электротехнический институт, несколько горных институтов, Московский институт инженерных путей и сообщений. В целом – несколько десятков очень мощных высших учебных заведений, которые в XX веке составляли костяк системы технического образования, в том числе советской. Примерно к 1908 году Российская империя обошла все страны мира, кроме США, как по числу студентов-инженеров, так и по выпуску дипломированных инженеров. Причем качество их подготовки было очень высоким. Преподавательский состав и штат лабораторий российских предреволюционных вузов в наиболее важных с практической точки зрения областях – прикладной механике, химии и физической химии, технологии, физике (прежде всего электротехнике и теплотехнике) был очень сильным. Если просто посмотреть на список русских ученых, профессоров и преподавателей ВУЗов предреволюционного периода – это в значительной степени будут звезды, ученые с мировым именем. И почти все они все активно работали с русскими предприятиями, которые бурно развивались.
На самом деле, в советское время добавилось не так много новых инженерных институтов мирового уровня – МФТИ, МИФИ, Новосибирский университет. Большинство советских институтов возникло за счет разделения нескольких десятков дореволюционных, очень мощных инженерных политехнических ВУЗов на сотню узкоспециализированных учреждений. Скажем, Московское высшее техническое училище было разделено на 8 институтов. То же самое произошло с Петербургским политехническим институтом. В этом была суть реформы инженерного образования 1920-1930-х годов. Тогда удалось резко поднять массовость подготовки инженерно-технических работников (был такой термин) и этим очень хвалилась советская пропаганда. Однако понятно, что наряду с увеличением числа студентов технических специальностей реформа инженерного образования 1930 года означала и резкое понижение качества. И не случайно с конца 1930-х годов и особенно после войны пошло обратное движение – восстановления дореволюционных вузов и программ подготовки инженеров. Когда Степан Прокофьевич Тимошенко в конце 1950-х годов приехал в Советский Союз, он увидел те же самые лаборатории и те же самые испытательные машины в Киеве и Ленинграде, что были до революции.
Вообще, в результате образовательных реформ при Николае II выросло поколение новых людей, с новыми идеями. С совершено другими взглядами, гораздо, кстати говоря, более патриотическое, чем предыдущее поколение. Игорь Иванович Сикорский – типичный пример этого поколения. Интересный философ, богослов, а не только ученый-инженер. Кстати, из его коллектива – около 80 человек, инженеры, ученые, консультанты, испытатели – половина оказалась в эмиграции, а из тех, кто остался некоторые были репрессированы.
Впрочем, Сикорский и люди, ему близкие, были монархистами и вообще весьма правых убеждений. Но в целом из этого патриотического поколения не менее трети эмигрировали, а значительная часть оставшихся погибли.
Любовь Ульянова
А как обстояло дело в плане соединения инженерных наработок с нуждами предприятий?
Дмитрий Сапрыкин
Это еще одна составляющая успеха. Связь технического образования с предприятиями резко усилилась. А это была эпоха промышленного бума в России. И если виттевская модернизация 1890-х годов в значительной степени осуществлялась за счет привлечения иностранного капитала, привлечения иностранных технологий, заметная часть инженерного штата имела иностранное образование или вообще была иностранцами, то второй период модернизации, с 1907 года осуществлялся силами русских промышленников, инженеров, ученых-прикладников. Ими уже до революции был создан целый пучок новых технологий и, конечно, этот рост должен был продолжиться. Недаром русские инженеры-эмигранты в 1920-е годы внесли существенный вклад в развитие самых высокотехнологичных отраслей европейской и американской промышленности. Примеров много: Сикорский, Прокофьев-Северский, Ботезат, Тимошенко – в авиастроении, Юркевич – в кораблестроении, Ипатьев, Остромысленский, Чичибабин – в химической промышленности, Липец – в проектировании локомотивов, Зворыкин – в телевидении. Это только те фамилии, которые на слуху. На самом деле, в американских, европейских и японских компаниях в 1920-30-е годы успешно работали тысячи инженеров и ученых-прикладников, получивших образование и опыт работы в Российской Империи.
В целом ряде самых перспективных, самых высокотехнологичных отраслей русские предприятия занимали ведущие позиции.
Скажем, в России в тот момент было несколько десятков очень крупных машиностроительных компаний, многие до сих продолжают существовать. Названия на слуху – Путиловский завод, Сормовский завод, Коломенский завод, Брянский завод, Обуховский завод. Это были крупнейшие в Европе предприятия, обладавшие гаммой современных продуктов, разработанных в их КБ, расчеты часто делались в сотрудничестве с учеными университетов и институтов. В последних имелись первоклассные лаборатории.
Или электротехника и радиотехника – область, где изначально была велика роль русских изобретателей. Попов, Лодыгин, Яблочков, Доливо-Добровольский и т.д. Старт русского (как и французского и английского) бизнеса в этих областях был успешен. Но в какой-то момент немецкие и американские корпорации подавили малые предприятия, в том числе русские, или скупили их. На рубеже XIX – XX веков возникло четыре корпорации мирового уровня – Westinghouse, General Electric, Siemens и AEG. Но с 1907 года пошел обратный процесс – русские промышленные круги стали выкупать предприятия обратно, возникли русские корпорации и мощные финансово-промышленные группы, которые привлекали в том числе и иностранный капитал, но через русские банки и управляющие компании. В Первую мировую войну остатки иностранных компаний и вовсе были секвестрированы. Именно в этот момент появился целый пучок новых разработок, созданных русскими учеными и инженерами на русских заводах.
Радиотехника обычно связывается с именем одного Попова. Но Попов не был ученым-одиночкой. Он возглавлял Электротехнический институт Императора Александра III в Петербурге (нынешний ЛЭТИ) и создал школу ученых, которая на протяжении XX века сделала русскую радиотехнику одной из сильнейших в мире. Перед Первой мировой войной и, особенно, во время войны в России возникла самостоятельная мощная радиотехническая промышленность.
Кораблестроение. После Цусимы, когда погибла большая часть российского флота, реализовывалась большая и малая кораблестроительная программы, в результате которых было создано несколько десятков суперсовременных предприятий. Здесь тоже сложилась сеть научных институтов под руководством наших великих ученых – А.И.Крылова и И.Г.Бубнова.
Химия. В конце XIX века произошел прорыв в органической химии, который имел приложение, в том числе в лакокрасочной промышленности. Практически весь огромный рынок синтетических красителей освоили и контролировали немецкие предприятия. Однако в 1910-е годы начался прорыв, определивший облик химии в 1920 – 1930-е годы – развитие нефтехимии и химии эластомеров, полимеров. Здесь в 1910-е годы Россия занимала лидирующую позицию: русские компании имели значительную долю мирового рынка, на заводах и в учебных институтах действовали прекрасно оснащенные лаборатории с участием крупнейших ученых.
Итак, позиции русских разработчиков были очень сильны в прикладной механике, а следовательно в машиностроении, авиастроении и кораблестроении, в радиотехнике, электротехнике, в производстве новых материалов, металлургии и химии (нефтехимия и резиновое производство). И это не случайные успехи, за которыми последовал бы спад. Мощные молодые ученые, тогда только начинавшие получать мировую известность, имели очень серьезный задел. Крупнейшие корпорации, с миллионными активами, управлявшиеся русскими промышленниками (Путиловыми-Вышнеградскими-Сикорскими-Рябушинскими) или обрусевшими иностранцами (вроде братьев Нобель или барона Краузкопфа).
Развивающийся мировой рынок. Нет абсолютно никаких оснований думать, что в 1920-е годы не состоялось бы мирового лидерства России в этих областях. Страна была сломана на подъеме.
Любовь Ульянова
По каким причинам русские инженеры-изобретатели-предприниматели не обрели популярности, аналогичной, скажем, известности Сименса или Форда?
Дмитрий Сапрыкин
Братьев Сименс и Генри Форда все знают прежде всего потому, что до сих пор существуют корпорации Siemens и Ford. То же самое касается Сикорского.
А имена российских промышленников-инноваторов начала ХХ века забыты, потому что их компании были разрушены в 1917 году. Крупные наукоемкие корпорации в ведущих странах мирового уровня сложились во второй половине XIX – в первые десятилетия XX века. Россия занимала здесь серьёзные позиции. В России, скажем, было более 400 очень крупных заводов с числом рабочих больше 1000 человек. Примерно столько же было в Германии и Великобритании, в США чуть больше – около 600. Всего в мире было около 3000 таких предприятий.
Соответственно, эти 400 русских суперзаводов контролировало 250–300 русских компаний мирового уровня. Только небольшое число из крупнейших заводов принадлежало иностранным международным корпорациям или полностью контролировалось из-за границы. Например, немецкая группа Сименс имела два больших завода в Петербурге, «Зингер», американская компания-производитель швейных машинок, имела огромный завод в Подольске, а крупнейший американский производитель сельхозмашин и тракторов American Harvester – большой завод в Люберцах.
Это громкие названия, которые у всех на слуху, но на самом деле иностранным корпорациям принадлежало не больше 5% крупнейших русских предприятий. Основная масса заводов управлялась резидентами Российской Империи и были российскими компаниями, причем мирового уровня. Скажем, компания Путиловского завода была сопоставима с Круппом. АО объединенных Сормовских и Коломенских заводов входило в европейскую пятерку. Европейский капитал привлекался в эти компании через крупнейшие русские инвестиционные банки, например Петербургский международный банк Вышнеградского или Русско-Азиатский банк Путилова или через инвестиционные фонды, например, анонимные франко-бельгийские общества, инвестировавшие в угольную и металлургическую промышленность Юга России. Точно также сегодня в крупнейшие корпорации Германии, США или Китая привлекаются иностранные инвестиции. Это считается благом, так как стимулирует промышленный рост.
Главный вопрос – вели ли русские предприятия (в том числе с большой долей иностранного капитала) самостоятельную техническую политику, вели ли свои собственные разработки и кто этими предприятиями управлял? Кем были директора и инженеры русских заводов? Ответ таков: во время последнего промышленного бума в 1909 – 1916 годов абсолютное большинство русских промышленных предприятий вели самостоятельную техническую политику, создавали собственные продукты и управлялись российскими инженерами.
Скажем, накануне Первой мировой войны на мировом нефтяном рынке доминировали четыре компании. Во-первых, контролировавшийся Рокфеллерами американский гигант Standard Oil. Во-вторых, русская компания БраНобель – «Товарищество братьев Нобель». Это была российская корпорация мирового уровня – да, основанная шведскими предпринимателями-инженерами, но которые жили в России и здесь создали свои активы, свой машиностроительный, нефтяной и транспортный бизнес. Кроме Альфреда, основателя Нобелевской премии с его стоявшим особняком динамитным бизнесом, остальные Нобели были резидентами Российской Империи. Третья компания – Royal Shell, до знаменитой сделки с Ротшильдами в 1911 году в основном контролировала активы в Восточной Европе. Четвертой крупнейшей компанией было русское АО «Мазут», работавшее с нефтеперерабатывающей компанией Сидора Мартыновича Шибаева. Именно эту группу компаний приобрели в начале ХХ века Ротшильды у Шибаевых и именно вокруг нее построили свой нефтяной и нефтеперерабатывающий бизнес.
Кстати, вот вам пример инновационного русского бизнеса. Инженер В.И. Рогозин разработал технологию производства качественных масел из нефти, в том числе смазочных масел. Но его первая компания, классический «старт ап», обанкротилась. Её приобрел Шибаев, крупный московский промышленник, хозяин текстильных заводов. Именно после этого Шибаев вместе с Рогозиным создали компанию, которая построила два больших завода, делала лучшие в мире нефтяные масла и контролировала большую часть мирового рынка сложных продуктов переработки нефти. После Рогозина и Шибаева родственники последнего за, как тогда казалось огромные деньги, продали этот бизнес Ротшильдам. Ротшильды вложили в него еще более крупный капитал. Так возник нефтяной бизнес Ротшильдов. АО «Мазут» и шибаевская нефтеперерабатывающая компания представляли собой его ядро, алмаз в короне ротшильдовской империи. В 1911 году Ротшильды продали свои русские активы Royal Dutch Shell, обменяв его на 40 % акций корпорации. На мировом рынке остались три главных игрока – Рокфелеры, Royal Dutch Shell с Ротшильдами и Нобели. BP вышла на такой уровень позже – уже после Первой мировой войны.
Но Нобелям не повезло – случилась революция. Для России гибель компании Нобелей была серьезным ударом. И дело не в добыче нефти, о которой все говорят, а в технологиях её переработки, транспортировки и применения. Российская компания БраНобель была крупнейшим центром инноваций, где отечественные ученые и инженеры проводили передовые разработки в машиностроении, конструировали первые танкеры, нефтепроводы, развили технологию производства дизельных двигателей, создавали транспортную инфраструктуру, создали более 100 новых продуктов переработки нефти.
Другой пример на слуху – Сикорский. Кстати, характерно, что первые свои самолеты он создал на семейные деньги, то есть его отец – известный психиатр, профессор Киевского университета – мог себе позволить финансировать «старт ап» по созданию самолетов. После победы на всероссийском конкурсе 1911 года, где он обошел все представленные русские и иностранные модели, Сикорский привлек внимание руководителя акционерного общества Русско-Балтийского вагоностроительного завода – Михаила Шидловского. В результате их совместной работы к 1917 году сложилась корпорация мирового уровня, развивавшая три направления – авиационное, транспортное машиностроение и автомобильное. В компании к 1917 году работала блестящая инженерная команда, был хороший портфель заказов и большой капитал, несколько тысяч работников, куча ноу-хау, не только связанных с самолетами и вагонами, но и с различными приборами. Эта корпорация могла развиваться еще десятилетия. Но была уничтожена.
Еще пример. Чем не «инноватор» масштаба Вестингауза и Круппа морской инженер Николай Иванович Путилов, стоявший в 50-70-ые годы XIX века у истоков трех огромных производств – кораблестроительного, созданного в годы Крымской войны, Обуховского артиллерийского сталелитейного завода, на котором была создана русская стальная артиллерия, и, собственно, Путиловского машиностроительного завода? Чем он хуже Круппа, Армстронга или Сименса? Инженер, руководитель, промышленник, создавший огромные производства мирового уровня, основанные не на импортной, а на собственной технологии. В начале ХХ века АО Путиловский завод входило в тройку крупнейших машиностроительных компаний Европы. Обуховский завод производил почти всю тяжелую артиллерию Российской империи и сложнейшие оптические приборы.
Я часто задаю такой вопрос. Почему Леонард Эйлер и Карл Бэр считаются немецкими учеными, Нобели – шведскими предпринимателями, а Сикорский, Тимошенко или, например, Никола Тесла – считаются американцами? Они находятся в абсолютно симметричной ситуации. Все эти люди – иностранцы по происхождению в той стране, где они добились своих наиболее выдающихся достижений. Величайший ученый XVIII века Эйлер почти всю жизнь работал в России. Нобели создали свою машиностроительную и нефтяную империю в России.
Но почему-то считается, что существование компании Нобеля для России – плохо, потому что это «иностранное засилье», а вот существование компании Сикорского для США – хорошо, потому что он имел там возможность создать свой бизнес. То есть одна и та же ситуация интерпретируется диаметрально противоположным способом. Хотя в любой стране, бурно развивавшейся, иностранные инженеры, ученые, промышленники играли большую роль, потому что страна давала им возможности для развития. Россия в этом смысле до революции ничем не отличалась от европейских стран, США или современного Китая. В последние десятилетия до революции Россия давала большие возможности. Поэтому и Нобели создали свои предприятия здесь, а не в Швеции и не в Германии. И все их активы находились здесь. Именно поэтому они исчезли в 1917 году, и именно поэтому сейчас нет такой компании. Если бы не Нобелевская премия, их имена сейчас знали бы только специалисты.
Продолжать можно долго. Вышедшая из крестьян семья староверов, текстильных королей Рябушинских. Перед революцией Рябушинские занялись авиацией и автомобилестроением.
Дмитрий Павлович Рябушинский – крупнейший ученый-механик, создатель первого аэродинамического института, который в большей степени был отцом русской аэродинамики, чем Николай Егорович Жуковский. Московский автомобильный завод был построен Рябушинскими и Кузнецовыми. И нет никаких сомнений, что в 1920-е годы весь бизнес Рябушинских продолжал бы развиваться.
Итак, в России было к 1917 году несколько сотен крупных и очень крупных самостоятельных промышленных компаний. С собственными технологиями, инженерными командами, известными брендами.
Любовь Ульянова
И они все за год обнуляются.
Дмитрий Сапрыкин
Именно. Хозяева, управляющие и ведущие инженеры погибают или эмигрируют. Вместо Балтийского завода возникает завод Большевик, Путиловский завод превращается в Кировский, повсюду заводы Серпов и молотов, имени Ленина, Свердлова, Орджоникидзе и других героев революции. Исчезли хорошо известные в мире торговые марки, вроде резиновых компаний «Проводник» и «Треугольник». Исчезают огромные пищевые и текстильные компании – крупнейшие игроки на мировом рынке качественного текстиля и пищевых продуктов, масла и сахара. Это как если бы сейчас, скажем, к власти в США пришли китайские или мексиканские коммунисты и вместо фордов, дженерал электриков, сикорских и локхидов возник «Краснознамённый завод имени Мао Дзе Дуна» или «Машиностроительный союз имени Че Гевары».
Перед Первой мировой войной по России прокатилась волна юбилеев – какие-то купеческие дома праздновали 100-летие, какие-то – 50-летие. К этим юбилеям выпускались шикарные буклеты. Приезжали со всей Европы предприниматели, поздравляли их и желали процветать следующие 100 лет.
За несколько месяцев 1917 года все русские бренды и наукоемкие корпорации исчезли. Вместо этого позже возникла одна корпорация – Союз Советских Социалистических Республик, которая на протяжении десятилетий имела несколько продуктов мирового уровня, в том числе балет и ракеты. Но сотни других продуктов и направлений исчезли. Потому что не может одна корпорация заменить собой 250. Точно также как не может несколько тысяч колхозов заменить 22 миллиона самостоятельных малых сельскохозяйственных предприятий. Вместо нескольких десятков тысяч промышленников и инженеров, хозяев собственных предприятий, оказалось несколько генеральных конструкторов, вроде Королева и Туполева.
Считается, что в Российской империи бюрократия всё душила, было сложно создать акционерное общество. Но ведь акционерные общества – это одна из организационно-правовых форм и форм привлечения капитала. Существовали ограничения на создание акционерных обществ, потому что боролись со спекулянтами на бирже. Создать же товарищество не представляло никакой сложности. Это видно по числу компаний – малых, средних и крупных, которых было ничуть не меньше, чем в Германии, или Великобритании. А развивались они (по крайней мере, при Николае II) быстрей.
В советское время слой самостоятельных хозяев, промышленников-инженеров был элиминирован. Знаменитое дело Промпартии 1930 года было знаковым – слой самостоятельно мыслящих инженеров, промышленников, являвшихся «душой заводского дела» был репрессирован. Этот субъект самостоятельного развития был сильно поражен в правах. Да, частично он восстановился с конца 1930-х годов и особенно во время войны, в основном вокруг Академии наук и министерств «Девятки», военных предприятий. Генеральные конструктора крупных советских предприятий были, своего рода, «последними из могикан». Но, в целом, традиции русских промышленников – аналога западного понятия «предприниматель» – были уничтожены.
Сегодня этот слой восстанавливается, но с огромнейшим трудом. У него нет за плечами опыта предшествующих поколений. Понимания, как руководить людьми, как вести дела, выстраивать отношения с государственной властью и с учеными. Понимания ценности знаний и науки. Поэтому трудности сегодня не только из-за патентного права или среды, а в отсутствии понимания, что вообще представление о промышленниках нужно культивировать. Этот слой очень слаб политически и практически не принимает участия в принятии решений, в выработке программ развития экономики. Есть голос финансистов и банкиров, есть голос пенсионеров, голос оппозиции или борцов с коррупцией – а голоса промышленников нет.
А если человек мыслит в логике финансиста, ему чужда логика инженера-промышленника. Чтобы состоялся современный инновационный проект, чтобы инженеры-ученые смогли создавать, производить и продавать свой продукт, мало создать институты развития, раздать гранты и субсидии, обеспечить патентование. Главное – услышать голос тех, кто будет это создавать. Обеспечить им институциональную поддержку. Образовательную поддержку. В Советском Союзе промышленность развивали, но самих промышленников – настоящих «хозяев» предприятий – уничтожили. Так же и сейчас. Государство после пятнадцатилетнего перерыва вспомнило, что надо развивать промышленность, но забыло о промышленниках. В программах Кудрина о развитии промышленности нет самих промышленников. Да и программы, якобы альтернативные – как у Титова и Глазьева – тоже уже больше о денежной эмиссии, о государственном регулировании, но не о том, как развиваться заводам и как восстановить «душу заводов» – слой промышленников и инженеров.
Более того, разработчики программ развития даже не интересуются реальным положением заводов и их хозяев. Я могу сказать, сколько было действующих предприятий в России в 1900 году, в 1913 году, даже в 1930 году. А сегодня никто не может ответить – сколько в Российской Федерации заводов и фабрик, по отраслям, по типам и по размерам (числу работников). Только совсем недавно Минпром немного начал этим заниматься.
Зияющая дыра, которая образовалась после 1917 года, так и не заделана.
Любовь Ульянова
Вы говорите, опираясь в том числе на свой личный опыт – как руководитель предприятия по производству лазерного оборудования?
Дмитрий Сапрыкин
Конечно, нас пока сложно сравнить с Путиловыми или Сикорскими. В моем случае речь идет о малом предприятии. Впрочем, в современной ситуации нередко именно малые предприятия являются двигателем инноваций и технологий.
Мы занимаемся лазерным технологическим оборудованием. Не только потому что мне это близко по образованию – а я прежде получил диплом инженера-физика (МФТИ), а потом уже экономиста и историка науки. Но и потому, что область технологического оборудования, в том числе лазерного технологического оборудования – на сегодня одна из ключевых. До самого последнего времени господствовала позиция, что можно совершить технологический рывок, покупая технологии за границей. Корни этого взгляда лежат еще во взглядах советских руководителей эпохи индустриализации. Своих отправили в лагеря, тут же привезли американцев и немцев. Потом эта же мысль воспроизвелась в конце 1960-х, потом – в 1990-е годы. И, как в общем-то давно ясно, ставка на покупку технологий и людей дает результаты только в самом начале пути. Потом надо создавать свое.
Любовь Ульянова
В 2015 году наш сайт брал интервью у Алексея Чалого, который рассказал о созданной по его инициативе в начале 2000-х годов в СПбГУ специальной образовательной программе для его предприятия – «Тавриды электрик». Насколько типично такое явление? Можно ли говорить о том, что основная инициатива в развитии наукоемкого бизнеса должна исходить не от государства, а от самих предпринимателей? Как, собственно, и было в Российской империи, судя по тому, что Вы рассказываете.
Дмитрий Сапрыкин
Здесь многое зависит от целеполагания. Целью инженерного образования является подготовка инженеров для предприятий. Научные исследования в инженерных ВУЗах должны служить этой цели. Точно также государственные институты развития существуют для предприятий, а не наоборот. Университеты, Академия наук, занимающиеся чистыми исследованиями, могут позволить себе искусство ради искусства, науку ради науки. В этом, собственно, их цель. Но инженерный ВУЗ работает для предприятий. И как главной фигурой по отношению к школе являются родители, которые несут ответственность за детей, так главной фигурой по отношению к инженерным ВУЗам должны быть предприятия. И то, что сегодня предприятия отрезаны от институтов, а родители отрезаны от школы – говорит об утрате целей. Могут быть разного рода извращения, фикции, самообман. Но пока не будут восстановлены базовые моменты, система как система не заработает. Плясать необходимо от нужд предприятий и от запросов тех, кто несет за них ответственность – хозяина и инженера, создающего продукт. При этом важно отличать хозяина от инвестора, который вложил просто деньги и надеется получить отдачу. Это позиция из перспективы финансиста, человека, оперирующего финансовыми потоками. А этого недостаточно для сохранения рабочих мест, для разработки и производства самого продукта, для выведения продукта на рынок и успешного обслуживания клиента.
Второй аспект – структурный.
Конечно, если связка «образование – наука – предприятия» не выстроена, говорить о каком-либо устойчивом инновационном развитии не приходится. Эта связка существовала в Советском Союзе – через посредующую роль государственных органов, была сформирована так называемая линейная система: фундаментальные исследования – проектный институт – опытный завод – завод. Эта система работала благодаря тотальному государственному планированию. Госплан, по идее, решал, кто будет продукт потреблять. Тем самым, линейная система – исследования – разработки – внедрения существовала в рамках очень громоздкой системы управления. В ряде случаев такая система работала очень эффективно – при решении оборонных задач, реализации ракетных и ядерных проектов. Но в абсолютном большинстве задач, связанных с разработкой быстроразвивающихся продуктов гражданского потребления, это всё не работало, в силу негибкости, безответственности, бесхозяйственности.
Опыт показывает, что здесь значительно более эффективна работа частных наукоемких предприятий – прежде всего малых и средних, которые иногда становятся крупными, которые сами несут ответственность за свои действия и сами являются себе хозяевами. Именно этот симбиоз небольшого числа очень крупных корпораций с государственным участием или работающих по очень большим госзаказам и большого числа малых и средних самостоятельных наукоемких предприятий – основа системы. Эта система работает на Запади и Востоке. Она работала и в Российской империи. Были мегапроекты, как создание транспортных систем или программы воссоздания флота, в которые были вложены серьезные ресурсы государства, привлечены серьезные научные силы и созданы большие заводы. Большая же часть экономики существовала независимо, в «свободном плаванье», втягивая в себя инженерные ресурсы. Инновационный цикл работал. Как работает сейчас на Западе. Да и на Востоке. А в Российской Федерации – нет. И создание очередного института – по типу Роснано или Сколково – не поможет. Повторюсь: основа промышленной экономики – это заводы. А «душа завода» – это его хозяин и созданная им инженерная команда.
Их надо поддерживать. Дать им представительство в экспертном сообществе. На это должен быть ориентирован налоговый режим, подстроена пенсионная система, финансовая система.
Причем в треугольнике «промышленник – ученый – инженер» главным является промышленник. Хотя я сам – ученый, я должен признать, что наука тут – вторична.
Любовь Ульянова
Популярной является точка зрения, что многое в отечественной промышленности зависит от импорта оборудования. Согласны ли Вы с этим?
Дмитрий Сапрыкин
Импорт оборудования на определенном этапе нужен. Но параллельно надо создавать свое. Главное, что определяет успех промышленности – это технологии. Для их развития на текущем этапе без импорта не обойтись. Машина импорта технологий должна работать, но рядом с ней должно расти свое производство технологического оборудования. Без его создания отечественная промышленность окажется неконкурентоспособной.
Во-первых, потому что она будет постоянно отставать от ведущих стран, а во-вторых, потому что в себестоимости современной наукоемкой продукции доля оборудования и технологий на сегодня решающая. Хороший пример тому дает Юго-Восточная Азия. Только те страны, которые развили у себя собственное мощное производство технологического оборудования – Япония, Южная Корея, Тайвань, Китай – являются лидерами и в промышленности. Поэтому развитие собственных промышленных технологий – первостепенная задача государства, оно должно подталкивать и свои корпорации работать с отечественными разработчиками и свои университеты, чтобы ориентировать научные исследования и, главное, кадры на отечественные разработки. Соответственно, в университете должно быть представлено отечественное оборудование. На нем должны работать студенты, а ученые должны помогать его развивать.
На сегодня продукт без технологий и материалов не существует – это основа. К ней добавляется программное обеспечение, математика. Это – база. А создаваемых на этой основе продуктов может быть море. Отсюда и государственные приоритеты при поддержке исследований и промышленности я Японии, Китае, Германии. Скажем, немецкий концепт «Индустрия 4.0» ориентирован, в первую очередь, на это.
Кстати, в Российской империи были определенные наработки в этом направлении – скажем, технология электросварки была создана в нашей стране, хотя в то время значение технологий и оборудования было меньше, чем сейчас – вполне можно было создавать что-то новое на привозном оборудовании. Тем не менее, в Российской Империи под конец внутренний спрос на оборудование примерно на половину обеспечивался российскими предприятиями, в СССР – почти на 90%, а в современной Российской Федерации – только на 10%. А ведь сегодня это вопрос технологического суверенитета. Не случайно санкции бьют именно в эту точку – поставки оборудования и технологий.
Любовь Ульянова
И Вы разрабатываете отечественное лазерное оборудование?
Дмитрий Сапрыкин
Да, у нас сильная инженерная и научная команда, которая создает собственные разработки. У нас, конечно, довольно локальный кусок – лазерные технологические системы для модных сейчас аддитивных технологий и для прецизионных лазерных технологий в приборостроении (прецизионная резка, сварка, микрообработка). Это одна из сотен позиций оборудования.
Но говорю я о том, что нужно поддерживать технологическое ядро, совсем не поэтому. Просто все страны, которые хотят быть промышленно развитыми, делают это. Поддерживаются военные разработки, разработки в области технологий и материалов, и медицина. Такова тройка приоритетов в экономической политике США, Англии, Германии, Японии, Южной Кореи и Китая в последнее время.
Любовь Ульянова
Какую роль может играть в технологическом прорыве «русская идея»?
Дмитрий Сапрыкин
Казалось бы, философия, богословие и русская идея как некий концепт философской и религиозной мысли начала XX века никакого отношения не имеют к научно-технологическому развитию, к научно-инженерной проблематике. Но изучая историю науки и технологий, я обратил внимание на один любопытный момент.
Лидеры прикладных исследований, в области физико-математических и инженерных наук, физиологии в Советском Союзе – это люди, которые либо являлись сыновьями крупных религиозных философов и богословов, священников, прямых участников процесса религиозно-философского возрождения начала XX века, либо сами этим сильно интересовались. Удивительный парадокс. Например, Николай Николаевич Боголюбов, который руководил Институтом ядерных исследований в Дубне и математическим институтом им. Стеклова, был сыном протоиерея Николая Боголюбова, профессора богословия Киевского университета и крупной фигуры религиозно-философского возрождения начала XX века. Академией наук СССР руководили два академика – Борис Алексеевич Введенский и Иван Иванович Артоболевский.
Введенский – сын профессора Московской духовной академии Введенского Алексея Ивановича, который был учителем многих известных религиозных философов и священников, в том числе отца Павла Флоренского. Артоболевский тоже был сыном священника, профессора богословия Сельскохозяйственной академии. Академик-математик Владимир Иванович Смирнов был сыном отца Иоанна Смирнова – профессора и законоучителя Александровского лицея. Один из создателей советской физиологической школы Алексей Алексеевич Ухтомский сам окончил Московскую духовную академию и был религиозным философом. Сикорский, как я уже говорил, тоже был сыном известного профессора-психолога и писал работы о богословии и о «русской идее».
Мне кажется отнюдь не случайным совпадением, что лидеры советских научных школ вышли из среды носителей, выразителей русской идеи. Помимо очевидного семейного фактора – высокое образование, широкое видение мира, шедшее из семьи, мне кажется, важно, что ориентация на самостоятельную духовную, культурную и философскую традицию (а в этом ведь суть «русской идеи») давала им самостоятельность мысли. В том числе в ситуации, когда все табунами бросались копировать «импортные» подходы, они могли отстаивать свою позицию и указывать путь самостоятельного развития. За счет этого они могли сохранить себя в условиях репрессий и компанейщины, когда все колебались вместе с линией партии. Как говорил Александр Сергеевич Пушкин: «По воле Бога самого / Самостоянье человека – Залог величия его».
Исторический опыт показывает, что «русская идея» нужна для технологического развития, она дает основания для «самостоянья» в технике и науке.
