У севастопольцев нет острого разделения между советским и имперским

Любовь Ульянова

Уважаемый Александр Юрьевич! Многие жители Крыма и Севастополя говорят о том, что их выбор России в 2014 году был цивилизационным. На Ваш взгляд, что означает это выражение – цивилизационный выбор в понимании крымчан? Можно ли считать, что этот выбор не исчерпывается русской идентичностью?

Александр Полунов

Действительно, цивилизационная идентичность крымчан и севастопольцев шире русской идентичности. В нее включена и имперская идентичность, и отчасти советская. В целом это особый, своеобразный вариант русской идентичности. Почему? Дело в том, что в мировосприятии крымчан, особенно севастопольцев, по крайней мере, в их историческом самосознании – а там с историей связано очень много – большую роль играют символы, идеи, концепции, отсылающие к военному прошлому, причем и к советской эпохе, и к имперской. Более того, у севастопольцев нет острого разделения между советским и имперским, хотя объективно это разделение, конечно, существует. Определенная синкретичность исторического сознания севастопольцев проявляется в особенном восприятии оборон города в годы Крымской войны и в годы войны Великой Отечественной. В Севастополе часто можно услышать выражение – «две обороны Севастополя». Понятно, что политические системы и историческая обстановка были абсолютно разными, но в сознании людей эти обороны поставлены в один ряд, вторая оборона воспринимается как некое продолжение первой. В последнее десятилетие часто говорили о третьей обороне Севастополя – и речь шла как раз о защите цивилизационной идентичности, исторического самосознания от давления извне.

Любовь Ульянова

Разделение имперского и советского и более того – их противопоставление – одна из ярких черт восприятия прошлого в современной России. Между тем, кажется, что нам пора уже примириться со своим прошлым, прекратить бесконечные споры с осуждением то одного периода, то другого. Например, в Испании есть памятник всем жертвам гражданской войны. Может ли Севастополь, на Ваш взгляд, стать символом такого примирения? Найдет ли идея такого примирения отклик у севастопольцев и крымчан?

Александр Полунов

Я, конечно, не могу поручиться за сознание каждого севастопольца и крымчанина. Я рисую обобщенную картину исторического сознания, причем свою, субъективную, которую можно оспорить, но мое впечатление сложилось в результате длительного пребывания в Севастополе и Крыму во время неоднократных поездок. Так вот. В этом обобщенном историческом сознании севастопольцев и крымчан такая чрезвычайно эмоционально насыщенная и трагическая грань истории, как разгром Врангеля и эвакуация русских войск из Крыма, стоит не на первом месте, она несколько скрыта, в первую очередь, за двумя другими героическими событиями. Это не значит, что события гражданской войны забыты или ими пренебрегают, но главное в местном самосознании – оборона, защита от внешних врагов. События же гражданской войны – это трагедия, которая действительно требует взаимного примирения. Облик Севастополя всегда задавался присутствием флота. Севастополь создавался как военная база. Что это значит для восприятия здесь гражданской войны? И те, и другие участники гражданской войны были, в первую очередь, военными. Поэтому и к тем, и другим есть в определенной степени сочувственное отношение. Белые – это остатки старой армии, красные – это зачатки красной, будущей советской армии, которая будет защищать Севастополь. Поэтому события гражданской войны – это трагедия, но она не разрушает цельность исторического самосознания. По крайней мере, у меня сложилось именно такое впечатление.

Любовь Ульянова

Помимо оборон – что еще составляет историческое самосознание севастопольцев и крымчан?

Александр Полунов

Две обороны – это, конечно, две важнейшие реперные точки, которые соединялись и соединяются в Севастополе с массовыми действиями. 9 мая – день не только Победы, но и день освобождения Севастополя в 1944 году. Ведь освобождение Севастополя пришлось на майские дни 44 года и его празднуют 9 мая. День Черноморского флота в июле всегда был наполнен сильнейшим символическим смыслом. Если поговорить в Севастополе с местными жителями, особенно с людьми старшего поколения, то станет ясно, что события войны воспринимаются ими как события недавнего прошлого. Услышанное от отцов, других родственников до сих пор воспринимается как нечто очень близкое. В бытовой обстановке можно услышать споры о том, прав ли был адмирал Октябрьский, когда покинул оборонявшийся Севастополь незадолго до его падения в 1943 году, или ему следовало остаться и разделить судьбу гарнизона. Более того, даже Крымская война для севастопольцев – не столь далекое прошлое, а память о ней до сих пор актуальна. Многие моряки Черноморского флота служат потомственно и могут проследить свою родословную вплоть до своих предков, которые служили на флоте во время Крымской войны. Причем эти предки оказываются отнюдь не первыми служившими на флоте в их династиях. Многие династии тянутся в XVIII век. Я сам несколько раз беседовал с такими людьми. Военное прошлое очень живо отдается в сознании населения. Разумеется, интересующиеся историей своей малой Родины воспринимают ее и через литературу, в последнее время набирают популярность сюжеты, связанные с историей дома Романовых в Крыму.

Любовь Ульянова

В своей статье в «Русском Сборнике» Вы пишете об юбилеях, отмечавшихся в Севастополе и в Крыму в противовес памятным датам, навязываемым из Киева. Скажем, юбилей Переяславской Рады 1653 года, юбилей Полтавской битвы. Празднования этих юбилеев были вызваны к жизни исключительно борьбой за сохранение своей идентичности?

Александр Полунов

Юбилейные даты, которые вы назвали – Переяславская Рада, победа русских войск в Полтавском сражении, или, например, освобождение Украины от немецко-фашистских захватчиков – выдвигались в качестве официальных празднований местными органами власти вплоть до Верховного Совета (парламента) Республики Крым в качестве противовеса, в пику тем юбилеям, которые отмечались киевской властью, особенно в эпоху правления Ющенко в 2005 – 2010 годах. Это было своего рода соревнование праздников. Даже если тот или иной юбилей по своей дате у крымчан и севастопольцев совпадал с тем, что отмечали в Киеве, то содержательная часть этих праздников наполнялась противоположными смыслами. Скажем, крымчане предлагали отметить победу русского оружия, а официальные власти – совместное выступление Украины в лице гетмана Мазепы и Европы в лице Швеции против России. Абсолютно противоречили друг другу и все другие составляющие исторической политики, в той или иной форме связанные с исторической символикой – выдвижение фигур для почитания, воздвижение монументов, почитание тех или иных исторических традиций и тому подобное. В целом противоречия в этой сфере были обострены до предела. Как кажется, компромисса в плане исторической политики, в области политики памяти действительно быть не могло.

Любовь Ульянова

Однако эти празднования были, скорее, элементом борьбы за сохранение идентичности, а не выражением исторического самосознания жителей Крыма и Севастополя?

Александр Полунов

Безусловно. Никто не отмечал ежегодно годовщину Полтавского сражения. Понятно, что это были юбилейные даты, но здесь важно, на какие юбилейные даты реагировало одно историческое самосознание, и на какие – другое. Информация и знания о Полтавском сражении, наверное, хранились со школьных времен где-то в тайниках памяти людей. Но когда это знание актуализировалось в связи с юбилеем, то праздник был воспринят на «ура» и поддержан населением.

Любовь Ульянова

Каким образом поддерживалось историческое самосознание, оставшееся в наследство от советского и имперского периодов, в Севастополе и Крыму в постсоветское время?

Александр Полунов

Эта проблема для жителей Крыма и Севастополя была очень серьезной. Если называть вещи своими именами, то с самого первого момента существования государства Украина, сразу же после распада Советского Союза начались непрерывные попытки перекодировать историческое самосознание. Смириться с его существованием власти из Киева не могли. Эти попытки были достаточно целенаправленными, последовательными и жесткими. В школы присылались соответствующие учебники, центральная власть требовала отмечать те даты, которые шли в разрез с историческим самосознанием местного населения. Делались попытки перекодировать топонимику, воздвигать памятники, отвечавшие официальным установкам. Этому пытались противостоять в рамках тех скромных возможностей легального характера, которые были у Крыма как автономной республики. Принимали постановления о недопустимости героизации фашистских пособников, под которыми имелись в виду, конечно, украинские националисты, коллаборационисты, активно сотрудничавшие с гитлеровцами. Были постановления о недопустимости разрушения исторического наследия – которое к Украине имело весьма косвенное отношение, а было, в первую очередь, советским и российско-имперским. Проводились кампании гражданского неповиновения, скажем, учителя отказывались учить по учебникам истории, присланным из Киева, хотя в целом ряде случаев это оборачивалось различными дисциплинарными взысканиями. Были общественные инициативы, смыкавшиеся с действиями местных властей. Скажем, в случае с воздвижением памятника Екатерине II. Хотя натиск становился все более и более сильным, и трудно сказать, во что бы это вылилось, если бы не события 2014 года.

Любовь Ульянова

Существует точка зрения, что на Украине подрастало молодое поколение, воспитанное по новым украинским учебникам, живущее в новом информационном пространстве, с украинскими СМИ и телевидением. И еще 5 – 10 лет – и такое возвращение Крыма в Россию могло бы уже не состояться. Согласны ли Вы с такой точкой зрения?

Александр Полунов

В Крыму этот процесс шел гораздо медленнее, чем на территории остальной Украины. В Севастополе он и вовсе практически не имел места. Здесь этому противостояли семейные воспоминания, семейная история. Ведь историю можно постигать разными способами. И в Севастополе официальным установкам школьной истории противостояла семья. В школе говорили одно, в семье говорили другое. Этот противовес очень сильным был в Севастополе, был менее сильным в остальном Крыму и был заметно более слабым на территории остальной Украины. Один из моих украинских собеседников говорил о том, что большая часть взрослого населения Украины элементарно занята вопросами выживания, заработка. Влиять на самосознание своих детей, тем более на такие сложные сферы, как историческое самосознание, просто не хватало ни времени, ни сил. Оставалась только школа, которая внушала то, что внушала. Причем при полной пассивности России, российского государства. Россия не сделала никакой попытки объясниться, предложить свою версию истории, исторического самосознания. Эта деятельность отсутствовала как таковая, на фоне очень активной, даже агрессивной, деятельности западных организаций, продвигавших свою версию истории.

Любовь Ульянова

Получается, что в Севастополе и Крыму люди сохраняли то историческое самосознание, о котором мы говорим, в силу своей внутренней потребности, без внешнего участия России?

Александр Полунов

Россия достаточно равнодушно относилась к тем процессам, которые происходили в Крыму. Более того, в 1990-е годы по сути даже пресекала пророссийские акции. Вспомним, что в начале 90-х годов Крым проголосовал за пророссийскую позицию, что вызвало полное непонимание тогдашнего российского руководства. В результате пророссийские силы во власти были разгромлены и надолго отошли в сторону. В Севастополе дети, выросшие в семьях офицеров, могли услышать в школе, что весь советский период был временем тотальных репрессий, уничтожения и грабежа народа, а советская армия являлась лишь орудием угнетения. Но они, конечно, знали, что на самом деле это было не так.

Любовь Ульянова

Какую роль в сохранении исторического самосознания играли профессиональные историки? Скажем, работавшие в филиале МГУ имени М.В. Ломоносова в Севастополе?

Александр Полунов

Филиал МГУ в Севастополе – это российское учебное заведение. Соответственно, там обучались по российским учебным программам, по тем учебникам, которые использовались в российских вузах. Другое дело, что филиал МГУ не ставил перед собой задачу нести какую-то идеологическую миссию. В свое время он был создан главным образом для того, чтобы помочь молодежи Севастополя, в первую очередь, детям российских офицеров, которым было не с руки получать украинское образование, получать образование российское. Что касается историков Крыма, то они в меру сил стремились отстаивать принципы, связанные с особенностями местного исторического самосознания. Хотя, конечно, они должны были подчиняться установкам собственных университетов.

Любовь Ульянова

Хранителем исторической памяти нередко выступает интеллигенция. Можно ли это сказать о местной интеллигенции – в лице тех же историков?

Александр Полунов

Мое впечатление таково: историческая память настолько широко была разлита среди населения в целом, что особенных усилий профессиональных историков здесь не требовалось.

Любовь Ульянова

На Ваш взгляд, в каких направлениях может развиваться историческое самосознание крымчан и севастопольцев сегодня?

Александр Полунов

Наиболее продуктивный путь – это сближение между собой разных эпох, снятие противоречий. Россия – не единственная страна, где разные эпохи отличались различной окраской, зачастую резко противостояли друг другу. Вы упоминали Испанию с ее гражданской войной. Можно вспомнить Францию с ее огромным количеством революций. США с необычайно кровопролитной гражданской войной, по итогам которой до сих пор на севере почитаются одни исторические фигуры, на юге – другие. Разные страны прошли через этапы противостояния, но они смогли найти примиряющее начало. Беря шире, вариант исторического примирения подошел бы и для формирования общего исторического сознания России и Украины. Общая история России и Украины включает в себя гораздо больше моментов единства, нежели противостояния. Но этим, к сожалению, со стороны России долгое время никто не занимался. А те немногочисленные моменты противостояния, которые действительно имели место в нашей общей истории, с противоположной стороны были вытащены на свет Божий, тщательно со всех сторон рассмотрены, нередко преувеличены, разукрашены, раздуты, представлены во всевозможных ракурсах и стали составлять основу для формирования некого исторического мифа. Никаких усилий по формированию реалистичного представления об истории не предпринималось. С обеих сторон. В результате получилось то, что получилось. Есть ли сейчас такие возможности – трудно сказать. Очевидно, что они существенно уменьшились. Но ситуация во многом безальтернативная – нам надо начинать двигаться в этом направлении.